«Да он и впрямь погибнет в неволе через месяц или еще по дороге сойдет с ума от горя!» – не в шутку встревожился Лад и сделал еще одну попытку поднять настроение упавшему духом греку.
– Говорят, нас ведут в Пергам! – сообщил он Эвбулиду подслушанную от соседей-пленников новость.
– Ну и что? – отозвался тот.
– А то, – торжествуя, заметил Лад, – что в Пергаме с рабами обращаются куда справедливее, чем в твоих Афинах, почти как у меня на родине!
– Убивают сразу, чтобы не мучились? – невесело усмехнулся Эвбулид.
– Зачем? – воскликнул сколот. – У нас ровно через десять лет пленник или становится другом, или уезжает к себе домой. Говорят, – понизил он голос, – в Пергаме есть царские мастерские, где делают то, на чем пишут договоры о торговых сделках!
– Пергамент! – нехотя подсказал Эвбулид.
– Да. Пер-га-мент! – выговорил непривычное слово Лад. – И там тоже рабов через десять лет делают свободными!
«Десять лет! – ужаснулся Эвбулид. – Если Гедите, которая уже стала официальной вдовой, удастся каким-то чудом поднять детей без денег, без друзей, то Диоклу будет двадцать три, Филе – двадцать два, даже Клейса станет невестой!.. Пройдет целая жизнь! И все же это хоть какая-то надежда пусть на старости, пусть совершенно незнакомыми увидеть их!»
– Но ведь для этого еще надо попасть в царскую мастерскую! – вслух сказал он и мечтательно прищурился: – Отмучиться десять лет – и домой…
– Если не попортишь ни одного листа пергамента при обработке! – злобно усмехнулся идущий сбоку пожилой надсмотрщик. – А шкурки эти тонкие, ножик острый – того и гляди, пропорет насквозь! Вот тебе еще пять лет рабства! А там уснешь от усталости и пересушишь его на солнце или, наоборот, не досушишь – вот и все десять! – пробормотал он, вздыхая, и вдруг накинулся на Лада с Эвбулидом. – А с твоими ручищами, скиф, только с нежными шкурками и работать! Да и ты, Афиней, можешь не мечтать о царских мастерских, только вас, неумелых эллинов, там не хватало!
– Я – Эвбулид! – поправил надсмотрщика грек, но тот, выделяя каждое слово шлепком плети по ладони, назидательно заметил:
– Эвбулид умер, его нет, никогда не было и не будет ни через десять, ни даже через двадцать лет. Ты – раб из Афин, Афиней! Понятно? Ну, кто ты?
– Эвбулид! – выкрикнул грек, почувствовав, как кровь ударила ему в голову.
Если бы не веревка, которую крепко тянул на себя Лад, он бросился бы на надсмотрщика и зубами впился бы в него, а там – будь что будет…
Взвизгнула и обожгла спину плеть. Еще раз, еще…
Один из ударов пришелся в бровь, и кровь залила глаз Эвбулиду, мешая видеть надсмотрщика, уклоняться от его плети.
– Так кто ты?
– Эвбулид!..
– Кто?!
– Эвбулид…
Подъехавший к остановившимся рабам управляющий дворцом Эвдема узнал, в чем дело, оглядел круглыми глазками задыхавшегося от боли и унижения Эвбулида и приказал надсмотрщику:
– Бить до тех пор, пока не привыкнет к новому имени!
Охотно кивнув, надсмотрщик обрушил на Эвбулида град слепящих ударов.
– Кто ты? Кто?! – выкрикивал он, переводя дух.
– Афиней! – шепотом подсказал фракиец, болезненно морщась, точно это его били плетью. Остальные рабы тоже принялись уговаривать:
– Афиней! Афиней…
– Эвбулид! – повторил грек.
Надсмотрщик изо всех сил полоснул его плетью в ярости, даже не заметив, что этот удар принял на себя Лад, заслонивший Эвбулида плечом.
– Ты – Афиней! Запомнил? Повтори!
– Так он эллин? – встрепенулся евнух, с интересом наблюдавший из повозки за истязанием раба. – Тогда поаккуратнее! Он мне еще понадобится. Смотри – за его шкуру я спрошу с тебя, как когда-то с тебя спрашивали за испорченный пергамент!
Бросив на управляющего недовольный взгляд, надсмотрщик ослабил удары.
Лад, подставлявший под под них свое могучее тело, шепнул Эвбулиду:
– Смирись на время, брат! У тебя останется имя, потому что я все равно буду называть тебя Эвбулидом, даже если они убьют меня за это!
– Ну? – задыхаясь от усталости, прохрипел надсмотрщик. – Как твое имя? Афиней? Да, Афиней?
– Да… – опустил голову Эвбулид.
– Скажи так, чтобы слышал господин управляющий.
– Афиней… – бросил Эвбулид, глядя в землю.
– На первый раз достаточно! – милостиво улыбнулся Протасий, давая знак вознице продолжать путь, и вся вереница рабов, поторапливаемая надсмотрщиками, быстрым шагом потянулась за его повозкой.
Через час показалась высокая гора с домами и храмами, усеявшими даже ее вершину.
– Пергам! – воскликнул кто-то сзади. – Еще полдесятка стадиев, и мы выйдем на дорогу, ведущую прямо в город!
Но этим словам пергамца не суждено было сбыться. Следуя знаку поджидавшего рабов Протасия, надсмотрщики прогнали вереницу мимо поворота и повели туда, где зеленели поля, стояли, утопая в цветущих садах, богатые виллы.
Возле одной из них евнух сошел с повозки и пошел навстречу вышедшему из ворот высокому персу, управляющему одного из многочисленных загородных имений Эвдема.
– Приветствую тебя, Филагр! – восхищенно оглядываясь по сторонам, пропищал он. – Какой воздух, какая красота! До чего ж у тебя подходящее имя[6] к такой жизни! И какой порядок везде – обязательно доложу об этом нашему господину!
– Да живет он вечно! – почтительно склонил голову Филагр. – Как он?
– По-прежнему в делах и тревогах! – вздохнул Протасий. – Но о тебе не забывает. Удивляется, что ты до сих пор не скопил денег, чтобы выкупиться… Вот – прислал в твое имение десяток рабов, отбери, каких сочтешь нужными, а остальных надсмотрщики отведут другим!
– Лучше бы он передал пару амфор вина… Рабыни есть? – с любопытством оглядел вереницу рабов Филагр.
– Увы! – развел руками евнух и внимательно посмотрел на одутловатое лицо управляющего. – Постараюсь привезти в следующий раз.
– Смотри, а то все обещаешь…
Перс хмуро оглядел рабов.
– Возьму у тебя вон того здоровяка, – показал он пальцем на Лада, – и этих троих… Кузнеца, случайно, нет?
– Есть! А где же твой?
– Сбежал!
– От тебя?! – изумился Протасий. – Куда?!
– В Аид! – охотно объяснил Филагр, и оба управляющих расхохотались.
– Возьми еще эллина – Афинея! – кивнул на Эвбулида Протасий. – Пусть послужит грамматиком у сына нашего господина… Кстати, как он?
– Публий? Чем могут заниматься дети во время каникул – играет в бабки, колотит рабов… Развлекается, чем может. Ну и я, чем могу, помогаю ему!
По знаку Филагра из ворот выскочили три рослых надсмотрщика с длинными бичами. Они отделили от вереницы рабов, на которых указал управляющий, и погнали их в имение.
Не доходя до ворот, один из надсмотрщиков коснулся концом рукояти бича пятерых невольников и повел их в сторону видневшегося вдали поля. Лада, Сосия и Эвбулида два надсмотрщика повели по ухоженной, посыпанной дробленым камнем дорожке.
У входа в дом их опять разделили: сколота и кузнеца надсмотрщики погнали дальше, Эвбулида потащила за собой выбежавшая из двери толстая рабыня со злым, хитрым, как показалось Эвбулиду, лицом.
«Ключница! – догадался грек, с трудом поспевая за быстрой не по возрасту женщиной. – И до чего же они похожи друг на друга во всех богатых домах: что в Афинах, что здесь…»
Не останавливаясь, ключница подвела Эвбулида к домашнему очагу, усадила на крошечную скамейку и, пошарив в сундуке, принялась сыпать ему на голову сушеные фиги и финики.
– О, великая Гестия, приобщи этого раба к нашему домашнему культу, сделай покупку господина полезной этому дому! – забормотала она.
– Я буду служить грамматиком у сына самого господина! – важно заметил Эвбулид.
Не слушая его, ключница пробормотала еще одну молитву и, явно надсмехаясь над новым рабом, сказала:
– Ты, миленький, будешь служить в этом доме там, куда поставит тебя управляющий, я и мать Публия!
Удивившись тому, что ключница назвала первым не жену, купившего его господина, а перса и себя, Эвбулид ворчливо посоветовал: