— Это его проблема. Но все же он числится Сеньором Круга, хотя у него всего один голос. И тем не менее, он Сеньор.

Это наконец достигло моих ушей.

— А что, правда ли ему две тысячи лет?

— Больше. Около двадцати четырех веков.

— Ничего себе! Он же выглядит моложе меня!

— Он не один, и не два раза проходил курсы омоложения.

— И все же, кто может подтвердить его истинный возраст? Не сердись, любимая, но в этом деле ты не свидетель. Ты же могла охватить его биографию лишь на протяжении одной десятой его истинного (если он истинен) возраста и даже менее. А кто может рассказать обо всем?

— Ты прав, не я. И все же поводов для сомнений не возникало. Я думаю, тебе не вредно было бы потолковать с Джастином Футом.

Хэйзел огляделась. Мы находились в прелестном садике невдалеке от комнаты, где я проснулся утром. То была, как я узнал, ее комната, а может, она принадлежала и другим женщинам — здесь нет постоянной собственности на помещения. Иное время, иные обычаи и нравы.

Итак, мы пребывали в саду вместе с членами семейства Лонгов, а также их гостями, друзьями и родственниками, которые воздавали должное изысканному угощению и неторопливо общались друг с другом. Хэйзел высмотрела в толпе небольшого, похожего на мышь, человечка, который, судя по окружавшим его людям, мог быть душой любой компании.

— Джастин! Подойдите к нам, дорогой! Уделите мне минуточку.

Он устремился к нам, обходя или переступая через детишек и собак и приветствуя мою супругу традиционным для этой планеты поцелуем. Он сказал ей:

— Летучая мышка, вы слишком долго отсутствовали!

— Дела, миленький! Джастин, познакомьтесь, это мой любимый муж Ричард.

— Наш дом — ваш дом!

И он, конечно, поцеловал меня.

Да ладно, я уже к этому как-то привык, уж слишком многие успели меня здесь «поприветствовать». Эти тертиане лобызались, как ранние христиане. Но последний поцелуй напоминал, что называется, «тетушкин клевок», он был формальным и корректно-сухим.

— Благодарю вас, сэр!

— Пожалуйста, не подумайте, что в наших обычаях так давить на гостей, как это сделал Лазарус. Он сам назначает правила для себя, но они частенько вовсе не годятся для нас, — Джастин вежливо улыбнулся и переключил внимание на мою супругу. — Хэйзел, не позволите ли мне получить у Афины копию вашей изумительной речи, обращенной к Лазарусу?

— Почему бы и нет? Я его славненько разнесла, что правда, то правда!

— Ваша тирада ценна для истории. Понятно, ему не по вкусу, что осталась эта запись. Пожалуй, вообще никто, даже при сильном желании, не смог бы возразить ему открыто и резко. И сама Иштар не сумела бы так выпороть Сеньора. Поэтому запись является уроком Лазарусу, а другим необходима как учебные пособие (если ее кто-нибудь вознамерится проштудировать). Конечно, инициативность Лазаруса не всегда плоха, но он же не Господь Бог! И ваше выступление это чудесно прояснило, — Джастин ухмыльнулся. — Это свежее веяние для всего нашего общества. Не говоря уже о том, насколько уникальны его литературные качества. Поэтому, Хэйзел, душенька, я жажду иметь его в нашем архиве.

— Ну, не преувеличивайте, дорогой! Уломайте Лазаруса, а с моей стороны возражений не будет!

— Считайте, что я его уломал. Я знаю, как заставить этого гордеца и упрямца согласиться. Это принцип «поросенка в доме». Я всего лишь посокрушаюсь о некоторых деталях вашей «филиппики» и предложу свои цензорские услуги. С намеком на то, что разделяю его досаду. И он сам попросит переместить запись в архив без права публикации и ссылок.

— И прекрасно, если так случится.

— А не мог бы я поинтересоваться, дорогая, где вы подобрали наиболее… пикантные выражения своего выступления?

— Нет, не могли бы! Кстати, Джастин, мой супруг задал вопрос, на который я сама не могу ответить. Вот он: откуда нам известно, что этому Сеньору больше двух тысяч лет? Для меня лично этот вопрос звучит так же, как если бы меня спросили: откуда я знаю, что завтра взойдет солнце? Просто знаю, и все!

— Нет, скорее, это похоже на другой вопрос: откуда известно, что солнце вставало задолго до того, как вы родились? И ответом было бы то, что вы не знаете, откуда это известно. Хм-м. Интересно, — он подмигнул мне. — Часть проблемы, я убежден, коренится в том факте, что вы прибыли из Вселенной, в которой никогда не применяется принцип «Семейства Говардов».

— Вообще никогда о таком не слыхивал. Что же это означает?

— Это кодовое прозвище всех тех людей, которые живут исключительно долго. Но прежде следует изложить некоторые базовые понятия. Члены «Круга уроборос» различают вселенные по порядковым номерам. А иногда, и гораздо чаще, чтобы выяснить, к какой именно вселенной принадлежит та или иная система, задается вопрос: кто первым вступил на Луну? Так кто же был первым в вашем мире?

— В нашем? Парень по имени Нэйл Армстронг. С ним был и полковник Бэз Олдрин.

— Совершенно точно. Организация НАСА. Правительственное бюро, если я правильно припоминаю. Но в нашей вселенной, в моем мире (и мире Лазаруса Лонга) первый полет на Луну финансировался не правительством, а частными спонсорами, во главе с банкиром Д. Д. Гарриманом. И первым человеком, ступившим на Луну, был Лесли Лекруа, нанятый Гарриманом. В еще одной вселенной инициатива принадлежала военной организации ЮСАФС и проект назывался «Килрой здесь побывал!». Можно рассказать и о других мирах, но важно то, что в каждом из них первый шаг стал эпохальным событием, исходной точкой, определяющей все последующее развитие. Так вот, ваш Сеньор Лазарус в моей вселенной один из первых космонавтов. Я много лет храню документы «Семейства Говардов» и могу судить, что Лазарус Лонг является действующим пилотом-космонавтом в течение более чем двадцати четырех веков. Вам это не кажется убедительным?

— Отнюдь.

Джастин Фут кивнул.

— Резонно. Когда думающий человек слышит нечто противоречащее обычным понятиям, он не способен в это поверить без твердых доказательств. И вам такие утверждения представляются голословными, даже если они — правда. Что касается меня, то я с этим вырос. Я сорок пятый член «Семейства Говардов», а первый в нашем роду стал попечителем «Семейства» еще в двадцатом веке по григорианскому летоисчислению, когда Лазарус Лонг был младенцем, а Морин — молодой женщиной…

Я отключился. Слушать его я уже не мог. Констатация того, что прелестная леди, так нежно успокоившая меня, мать сыночка, которому от роду двадцать четыре века, притом что ей самой на вид не дашь больше сорока… Черт возьми, «в какие-то дни не следует вообще вставать с постели» — этот трюизм частенько звучал в Айове в годы моей юности, но он оказался справедливым и на Терциусе спустя двадцать четыре века! (но как мне в эти века поверить?) Я же был совершенно счастлив, лежа на одной кровати с Минервой на одном плече, Галахадом — на другом и с Пикселем на груди! И никакого дурацкого «нажима» не было и в помине! Мысль о Морин напомнила еще об одном несоответствии.

— Джастин, меня волнует еще кое-что. Вы упомянули, что эта планета очень далеко от моей родной Земли. Как я уже слышал от других — на расстоянии семи тысяч световых лет в пространстве и двадцати четырех веков во времени!

— Нет, цифр я вам не называл; я не астрофизик. Но это, однако, не противоречит моим представлениям, и я не возражаю.

— Но ведь сегодня здесь говорят на моем родном языке, на моем диалекте английского со всеми присущими ему идиомами! Более того — я безошибочно слышу в нем уродливый акцент американского северо-запада, грубый, как ржавая пила! Разрешите-ка мне эту загадку!

— О, хоть это и кажется странным, но никакой тайны здесь нет. Тут говорят по-английски, во-первых, из любезности по отношению к вам.

— Ко мне?

— Да, Афина могла бы обеспечить синхронный перевод в обе стороны, и все, кроме вас, говорили бы на «галакте». Но, во-вторых, Иштар много лет назад решила, что английский должен стать рабочим языком в клинике и госпитале. Это, возможно, было обусловлено обстоятельствами, сопровождавшими последнее омоложение Сеньора. Что же касается айовского колорита — акцент идет от самого Сеньора, а поговорки — от его матушки. Поэтому и Афина заговорила точно так же и не желает слышать ни о каком другом варианте английского. То же относится и к Минерве: она также училась языку, будучи еще компьютером. Но так говорят не все. Вы ведь знакомы с Тамарой?