Я тяжело вздохнул.

— Простите меня. Вы правы. Деньгами дышать я вряд ли сумею. Но я терпеть не могу, когда меня зажимают в тиски!.. Гвен, извини меня. Так где же эта контора Гертца[15], если глядеть отсюда? Я что-то потерял ориентиры…

— Не Гертца, дорогой, а «Вольво». У Гертца никакой конторы здесь нет.

Чтобы добраться до офиса «Баджет джетс», нам пришлось обойти дальний конец зала ожидания космопорта, войти в ось спутника, а там прямиком до входа в «Баджет джетс». Зал ожидания кишел публикой: к обычным пассажирам добавились храмовники с супругами. Многие из них были привязаны ремнями к стенным поручням, другие свободно плавали в невесомости.

Повсюду мелькали прокторы — не слишком ли много прокторов?

Возможно, мне следует объяснить, что зал ожидания, регистрационные стойки, шлюз в пассажирский туннель, а также службы и аппаратура Рентал Роу — все находится в зоне невесомости. Здесь, вблизи от оси спутника-поселения, не было искусственной гравитации, создаваемой вращением массы спутника. Зал ожидания и его офисы расположены в малом цилиндре, помещенном коаксиально в цилиндр гораздо большего размера, то есть сам спутник. У цилиндров общая ось, но вращается только внешний, а малый остается неподвижным — словно колесо, насаженное на ось-втулку.

Подобная конструкция требует вакуумного затвора в том месте, где корпуса цилиндров соприкасаются снаружи, — полагаю, ртутного, хотя сам его не видел. Суть в том, что сам космопорт не должен вращаться, несмотря на вращение спутника, потому что любому шаттлу (или лайнеру, или грузовику, или даже «вольво») для причаливания в невесомости требуется неподвижная площадка вокруг главного причала.

Проплывая через зал ожидания, я старался ни с кем не встречаться взглядом и держал путь к выходу из переднего торца зала. Гвен и Билл следовали непосредственно за мной: Гвен, с сумкой на шее и деревцем в одной руке, другой держалась за мой локоть. Билл, ухватившись за лодыжку Гвен, буксиром плыл за ней, таща за веревку завернутый в плотную бумагу пакет с биркой упаковочного филиала Мейси. Я не знал, что содержалось в этом пакете, поскольку то были остатки нашего багажа, уложенные в меньший из чемоданов Гвен.

А наш остальной багаж? Следуя основному принципу — прежде всего подумать о спасении собственной шеи, мы от него отказались. Он бы мог привлечь к нам внимание подобно звуковому сигналу. Ведь храмовники, совершая однодневную экскурсию на спутник, никак не могли быть обременены тяжелым багажом! А маленький чемодан Гвен, да еще упакованный у Мейси, вполне мог сойти за обычные покупки в местных магазинах. То же относится и к маленькому деревцу: такой диковиной вполне мог увлечься какой-нибудь чудак-турист. Но все остальное мы волей-неволей должны были бросить.

Ну конечно, когда-нибудь, при соблюдении достаточных предосторожностей, багаж мог бы быть нам переправлен. И все же я уже вычеркнул его из наших активов. Док Шульц, вправивший мне мозги насчет расходов Гвен, сумел меня переориентировать: я стал здесь человеком реального мира и заставил себя сделать выбор между решительными действиями и смертью.

Справедливость его урока я вновь остро осознал, пересекая зал ожидания: там совсем близко от нас находился шеф Франке! Он, по всей видимости, не уделил нам особого внимания, а я постарался не уделить внимания ему. Франке был занят тем, чтобы подплыть поближе к группе своих прихвостней, заблокировавших вход в пассажирский туннель. Он усердно подгребал к ним, в то время как я тянул свое маленькое семейство к спасительному выходу из зала. И дотянул-таки, и вылетел в дверь, ведущую из Рентал Роу, и она захлопнулась за нами! И тогда я вздохнул и постарался возвратить на место свой подступивший к самому горлу желудок.

В офисе «Баджет джетс» мы отыскали мистера Доквейлера, сидевшего за столом и пристегнутого ремнями. Он курил сигару, погрузившись в изучение издаваемой на Луне сводки о ежедневных гонках.

Доквейлер бросил на нас взгляд и произнес:

— Сожалею, друзья, но мне нечего сдать вам в аренду или продать. Ровным счетом ничего: даже помела ведьмы нет!

Тут я вспомнил, кто я есть — сенатор Ричард Джонсон, представляющий «Огромный развивающийся синдикат нюхальщиков сассафраса», одну из самых важных шахер-махерских корпораций Гааги! — и голос сенатора прогремел из моих уст:

— Послушай, сынок, перед тобой сенатор Джонсон! Полагаю, что кем-то из обслуги еще сегодня днем зарезервирован транспорт у «Хэншоу Сьюперб», не так ли?

— О! Рад встрече с вами, сенатор! — он поспешно засунул газетенку в зажим за столом и отстегнул ремни сиденья. — Да, да, у меня есть ваша бронь. Но не у «Сьюперба», а у «Вольво»…

— Как? Я же четко велел этой девице… Ладно, не имеет значения. Перепишите на «Сьюперб», пожалуйста!

— Если бы я мог, сэр! У меня ничего другого нет.

— Печально. Не могли бы вы тогда посовещаться со своими коллегами и найти для меня…

— Сенатор, на «Золотом правиле» нет ни одного свободного космокара. Мы все — «Моррис Гарэдж», «Локхид-Фольксваген», «Гертц», «Интерплэнет» в течение последнего часа постоянно обмениваемся информацией. Ничегошеньки нет: ни машин, ни возможности кого-то подмазать!

Настало время показать себя философом, что я и сделал, пробурчав:

— Ну, ладно, придется мне довольствоваться «вольво», не так ли, сынок?

Сенатор вновь возмутился, когда увидел полный счет за то, что оказалось изрядно потрепанным космокаром. Он резко указал на грязные зольники и потребовал очистить их, но вскоре решил больше не собачиться, ибо терминал над головой Доквейлера снова заладил про Эймса и Новак.

Я важно произнес:

— Ну-с, давайте проверим вес и возможную «дельта V». Пора садиться в машину.

Для взвешивания в Бюро использовалась не центрифуга, а инерциометр новейшего образца, более быстродействующий и значительно менее дорогой. Я засомневался, насколько точны его показания.

Доквейлер водрузил всех нас вместе с пакетом-чемоданом, но без деревца, в решетчатую кабину, повелев втроем, обняв друг друга, образовать тесный круг с пакетом внутри, и запустил вибратор под эластичной подпоркой кабины. Нас трясло так, что чуть не выбило зубы. После этого он объявил, что наш общий вес составляет 213 килограммов, включая вес деревца, который он на глаз оценил примерно в два килограмма.

Спустя несколько минут мы уже разлеглись в креслах, и Доквейлер запечатал кормовую дверцу кара и внутреннюю шлюзовой камеры. Он не спросил у нас никаких удостоверений, туристических карточек, паспортов или космоводительских прав. Зато врученные ему девятнадцать тысяч крон пересчитал дважды. Плюс страховку. Плюс чаевые…

Я ввел показание «213,6 килограмма» в бортовой компьютер, после чего осмотрел приборный щиток. Указатель количества топлива стоял на отметке «полное», и все дурацкие лампочки светились зелеными огоньками. Я нажал кнопку «готовность» и подождал. В переговорном устройстве послышался голос Доквейлера:

— Счастливой посадки!

— Благодарю вас.

Воздух со свистом вырвался из шлюзовой камеры, мы вылетели и попали под яркие лучи солнца. Впереди простирался космопорт. Я установил шкалу прецессии[16] на поворот в сто восемьдесят градусов, и мы заскользили вперед, а спутник проплыл мимо и оказался слева от нас. Впереди стал заметен идущий на посадку шаттл. Пока мы отчаливали, я не видел Луны, ее закрывал шаттл. Но вот в правом иллюминаторе она стала так отчетливо видна, словно до нее можно было дотронуться. Исключительно впечатляющее зрелище. Я почувствовал величие момента.

Те лживые убийцы-прохвосты остались позади, и мы вырвались из тесных пут сэтосовской деспотии. В первые годы жизни здесь я не ощущал ее, мне казалось, что я свободен и беззаботен. Но мне был преподан хороший урок. В монархиях шея обывателя навсегда затянута ошейником — это заставляет его держаться прямо…