Я дошла до пересечения бульваров Ломас и Сан-Матео. Никогда мне не нравился этот перекресток: светофор переключался слишком быстро, а бульвары были широкие и в последнее время стали еще шире. К тому же в тот день из-за ремонтных работ на магистрали Пан-Америкэн грузовой транспорт шел в объезд по Сан-Матео, потом поворачивал на Сентрал и возвращался на трассу.

Я дошла до середины, когда светофор переключился и на меня ринулся весь транспорт, а впереди — гигантский грузовик. Я заметалась, бросилась назад, оступилась и упала.

Последнее, что я видела, был полисмен. Я знала, что тот грузовик сейчас наедет на меня, и успела подумать: посоветовал бы мне отец помолиться перед концом моей языческой жизни или нет?

Что-то подхватило меня с мостовой, и я лишилась сознания.

Мне смутно казалось, что меня выносят из «скорой помощи» и кладут на каталку. Потом я снова потеряла сознание и очнулась в кровати. Около меня хлопотала маленькая, черненькая, красивая женщина с волнистыми волосами. Она медленно, внятно произнесла с испанским, как показалось мне, акцентом:

— Мама Морин, я Тамара. От имени Лазаруса и всех твоих детей приветствую тебя на Терциусе.

Я уставилась на нее, не веря своим глазам и ушам.

— Ты Тамара? Ты вправду Тамара? Жена капитана Лазариуса Лонга?

— Да, я жена Лазаруса. Я Тамара. Я дочь твоя, мама Морин. Добро пожаловать, мама. Мы любим тебя.

Я заплакала, и она прижала меня к груди.

Давайте-ка еще раз.

20 июня 1982 года я, будучи в Альбукерке, Нью-Мексико, направлялась на любовное свидание в мотель — и это просто скандал, ведь на днях мне должно было стукнуть сто лет, хоть я успешно и притворялась, что намного моложе. А тот, к кому я шла, был дедушка-вдовец, который будто бы верил, что я — примерно его ровесница.

В те времена и в том обществе свято верили в то, что старых женщин секс не интересует, а старики с обвисшими пенисами больше не испытывают никаких желаний… ну разве что грязные старые извращенцы, у которых преступная патологическая тяга к молоденьким девушкам. Все молодые люди были в этом убеждены — ведь они видели, что их бабушки и дедушки только и делают, что поют гимны и играют в шашки. Чтобы мои дедушка с бабушкой занимались сексом? Как можно говорить такие гадости!

А в домах для престарелых соблюдалась строгая сегрегация по половому признаку, чтобы подобных «гадостей» не происходило.

Итак, эта грязная порочная старуха попала в поток уличного движения, запаниковала, упала, лишилась чувств — и очнулась в Бундоке на планете Теллус Терциус.

Я уже слышала о Теллус Терциус. Шестьдесят четыре года назад, будучи скромной молодой матерью семейства с незапятнанной репутацией, я соблазнила сержанта Теодора Бронсона, и он в постели открыл мне, что прибыл из будущего, с далеких звезд, зовут его капитан Лазарус Лонг, и он председатель будущего Фонда Говарда и мой дальний потомок! Я уже предвкушала, как буду долго и счастливо сожительствовать с ним после войны под снисходительным надзором моего мужа. Но Теодор отправился во Францию в составе Американского экспедиционного корпуса и пропал без вести в одном из самых тяжелых боев. Пропал без вести — значит, убит; другого понятия это выражение не имело.

Когда я очнулась на руках у Тамары, мне было очень трудно поверить во все это… особенно в то, что Теодор жив и здоров. А когда я наконец поверила (Тамаре нельзя не верить), меня охватило горе: поздно, слишком поздно!

Тамара как могла утешила меня, но ей мешал языковой барьер: она говорила только на ломаном английском, а я не знала ни слова на галакте. (Речь, с которой Тамара обратилась ко мне впервые, она заранее выучила.)

Послали за ее дочерью Иштар. Иштар выслушала меня, поговорила со мной и вбила наконец мне в голову, что мои сто лет ничего не значат: меня омолодят.

Про омоложение я уже слышала когда-то от Теодора, но никогда не думала, что подвергнусь ему сама.

Мои собеседницы твердили свое.

— Мама Морин, — сказала Иштар, — я вдвое старше тебя. Последний раз я омолаживалась восемьдесят лет назад. А морщины где? Пусть твой возраст тебя не волнует — с тобой не будет никаких проблем. Сейчас же начнем брать анализы, и скоро тебе опять будет восемнадцать. Через несколько месяцев — не через два-три года, как бывает в особо трудных случаях.

— Верно, — энергично кивала Тамара. — Иштар верное слово сказать. Моя четыреста. Умирать собирался, — она похлопала себя по животу. — Теперь ребенок здесь.

— Да, от Лазаруса, — подтвердила Иштар. — Я генетически вычислила этого ребенка и заставила Лазаруса зачать его, прежде чем он отправился тебя спасать. У нас не было уверенности, что он вернется — с этими рейсами никогда ничего не известно. У меня хранится его сперма, но она иногда портится, хоть и замороженная; я хочу, чтобы Лазарус делал как можно больше младенцев естественным путем. И ты тоже, мама Морин, — добавила она. — Я надеюсь, ты подаришь нам еще много-много ребят. Наши расчеты показывают, что свою уникальную генную структуру Лазарус получил в основном от тебя. Тебе не придется вынашивать самой — матери-заместительницы будут стоять в очереди, чтобы получить право носить ребенка мамы Морин. А впрочем, как пожелаешь.

— Да разве я смогу?

— Конечно — когда мы опять сделаем тебя молодой.

— Тогда я буду рожать! — глубоко вздохнула я. — Вот уж сорок четыре года — верно? Да, сорок четыре года прошло с тех пор, как я в последний раз была беременна — хотя всегда охотно шла на это. Нельзя ли мне еще некоторое время не встречаться с Теодором — то есть с Лазарусом? Пока меня не омолодят? Мне страшно подумать, что он увидит меня такой. Старой. Совсем другой, чем он знал.

— Конечно. В омоложении всегда присутствуют эмоциональные факторы. И мы делаем все так, чтобы клиент был доволен.

— Тогда пусть он лучше не видит меня, пока я не стану похожа на ту, прежнюю.

— Будет сделано.

Я попросила фотографию Теодора-Лазаруса, и мне показали голограмму в движении, пугающе живую. Я знала, что мы с Теодором похожи, как брат и сестра, — первым это заметил отец. Но то, что я увидела, поразило меня.

— Да это же мой сын! — Голограмма изображала моего сына Вудро — моего гадкого и самого любимого мальчика.

— Да, он происходит от тебя.

— Нет-нет! Я хочу сказать, что капитан Лонг, которого я знала как Теодора — вылитый Вудро Вильсон Смит. Тогда я этого не замечала. Правда, во время нашего краткого знакомства с Лазарусом Вудро было всего пять лет — тогда они не были так похожи. Значит, Вудро вырос таким же, как его отдаленный потомок. Странно. Меня это почему-то взволновало.

Иштар с Тамарой переглянулись и обменялись несколькими фразами на незнакомом мне языке (галакте). Я чувствовала, что они обеспокоены. Наконец Иштар твердо сказала:

— Мама Морин, это твой сын Вудро Вильсон.

— Да нет же. Я видела Вудро всего несколько месяцев назад. Ему шестьдесят девять, но выглядит он значительно моложе — в точности как это изображение капитана Лазаруса — сходство просто поразительное. Но Вудро остался в двадцатом веке. Я знаю.

— Да, он остался там, мама Морин. То есть оставался, хотя Элизабет говорит, что время глагола не имеет значения. Вудро Вильсон Смит вырос в двадцатом веке, почти весь двадцать первый век провел на Марсе и Венере, вернулся на Землю в двадцать втором веке.. — Иштар подняла глаза к потолку. — Фина!

— Кто тер мою лампу? Чем помочь тебе, Иштар?

— Попроси у Джастина английский экземпляр мемуаров Старейшего, хорошо?

— Зачем просить Джастина — у меня у самой они есть. Тебе переплести или дать в рулоне?

— Переплести, наверно. Но пусть их принесет Джастин, Фина, — он будет горд и счастлив.

— Еще бы. Мама Морин, они хорошо с тобой обращаются? Если нет, скажи мне — я тут всем заправляю.

Вскоре пришел человек, тревожно напомнивший мне Артура Симмонса. Но это было просто сходство — и наружное, и внутреннее. В 1982 году Джастин Фут, как и Артур Симмонс, был бухгалтером-ревизором. Джастин нес чемоданчик-дипломат (Plus le change, plus la meme chose[171]). Был неловкий момент, когда Иштар представляла его: он был сам не свой от волнения, что видит меня. Я взяла его за руку.