Это произошло более восьмидесяти лет назад по моему личному времени. Неужели я все еще обижена?

Да. Не на Брайана — на Мэриэн. Брайан был человек беззлобный — в душе я уверена, что он не хотел так со мной поступать. Худшее, в чем можно его упрекать — это что он вел себя не слишком разумно, сделав ребенка вдове своего сына. Но много ли мужчин мудро ведут себя с женщинами? Таких за всю историю раз, два и обчелся.

Другое дело Мэриэн. Она отплатила за мое гостеприимство тем, что заставила моего мужа развестись со мной. Отец учил меня никогда не ждать от людей этой химеры — благодарности. Но могла я хотя бы ожидать, что моя гостья будет вести себя прилично у меня в доме?

«Благодарность». Химера, вознаграждающая другую химеру — «альтруизм». И обе эти химеры лишь маскируют эгоизм — естественное, честное чувство. Давным-давно мистер Клеменс в своем эссе «Что есть человек?» продемонстрировал, что каждый из нас руководствуется только своими собственными интересами. Когда вы найдете это, то легко найдете общий язык с другими, стараясь сотрудничать с ними на взаимовыгодных условиях. Но если вы убеждены в том, что вы альтруист, и пытаетесь пристыдить другого за его чудовищный эгоизм, вам ничего не добиться.

Где я ошиблась с Мэриэн?

Неужто впала в грех альтруизма?

Наверное, да. Мне следовало бы сказать ей: «Слушай, ты, сучка! Веди себя как следует — и живи здесь сколько влезет. Но не пытайся выжить меня из собственного дома, иначе я выкину на снег и тебя, и твое отродье. И смотри, как бы я кое-что тебе не выдрала». Мне следовало бы сказать Брайану: «Ты это брось, умник. Или я найду шустрого адвоката — и ты пожалеешь, что связался с этой шлюшкой. Мы тебя до нитки обдерем».

Но это так — ночные мысли. Брак — это психологическое состояние, а не контракт, скрепленный свидетельством. Если брак умирает, то он умирает и начинает смердеть еще раньше, чем дохлая рыба. Неважно, кто его убил, — важен сам факт смерти. Если она пришла, время делить вещички и разбегаться, не тратя времени на обвинения.

Зачем же я трачу время восемьдесят лет спустя, горюя над трупом давно умершего брака? Мало мне хлопот со страхидлами, которые того и гляди меня казнят? Пикселя небось не тревожат духи покойных кошечек, он живет только настоящим. Вот бы и мне так.

Вернувшись в Канзас-Сити в сорок шестом году, я первым делом решила записаться в колледж. И университет Канзас-Сити, и колледж Рокхерста находились в миле к северу от нас, на Пятьдесят третьей улице, в одном квартале от бульвара Рокхилл — Рокхерст восточнее, а университет западнее. Пять минут на машине, десять на автобусе, двадцать минут приятной пешей прогулки в хорошую погоду. Медицинский факультет стоял чуть к западу от пересечения Тридцать девятой и Стейт-лайн, в десяти минутах езды. Юридическое училище — в центре, в двадцати минутах.

Все эти учебные заведения имели свои достоинства и свои недостатки. Рокхерст был совсем невелик, зато, как иезуитский колледж, наверняка обеспечивал высокий уровень знаний. Это был мужской колледж, но не полностью. Мне сказали, правда, что если там и учатся женщины, то только монашки — учительницы, повышающие свое образование. Поэтому я не питала уверенности, что меня туда примут. Отец Мак-Коу, президент Рокхерста, успокоил меня.

— Миссис Джонсон, наши правила не высечены в камне. Хотя большинство наших студентов — мужчины, мы не отказываем и женщинам, серьезно заинтересованным тем, что мы предлагаем. У нас католическая школа, но мы охотно принимаем людей другого вероисповедания. Мы не предпринимаем усилий, чтобы обратить их в католичество, но, думаю, следует вас предупредить, что многие протестанты, познакомившись с католической доктриной, часто сами обращаются в истинную веру. Если, находясь среди нас, вы ощутите надобность в религиозных наставлениях, мы будем счастливы предоставить их вам. Но давить на вас не станем. Вы желаете получить степень или вам это не нужно?

Я объяснила, что уже записалась на специальный курс в университете с целью получить степень бакалавра.

— Но меня больше интересует само образование, чем степень. Потому-то я и пришла к вам. Иезуиты славятся высоким уровнем преподавания, и я надеюсь получить здесь то, что не получу в других колледжах.

— Надеяться никогда не лишне, — он нацарапал что-то в своем блокноте, оторвал листок и подал мне. — Вы зачисляетесь на специальный курс с правом посещать любые лекции. За некоторые занятия взимается дополнительная плата, например за лабораторные. Зайдите с этим к казначею — у вас примут плату за обучение и подсчитают, сколько с вас следует еще. А через неделю-другую приходите ко мне.

Следующие шесть лет, с сорок шестого по пятьдесят второй, я училась, не пропуская и летних занятий. Дома у меня малых детей не было, а значит, хозяйство не требовало особых трудов; то, что осталось, я поручила шестнадцатилетней Дорис, которая только что приступила, под моим чутким руководством, к выбору суженого из говардского списка, и Сьюзен — той было только двенадцать, и она (почти наверняка) сохранила девственность, но стряпала для своих лет превосходно. Я занялась ее сексуальным просвещением, зная по опыту, как тесно связаны кулинарный талант и высокое либидо, но обнаружила, что тетя Лу давно воспитала из моих девчонок невинных всезнаек, хорошо знакомых со своим телом и своим женским естеством задолго до того, как это естество пробудилось.

Из сыновей дома оставался только один Пат, в сорок шестом ему было четырнадцать. Я, поколебавшись, решила проверить и его знания по части секса — пока он не подцепил какую-нибудь заразу, не обрюхатил двенадцатилетнюю дурочку с большими титьками и малым мозгом или не ввязался в громкий скандал. Раньше мне не приходилось этим заниматься — сыновей просвещали или Брайан, или дед, или оба вместе.

Патрик был терпелив со мной и наконец сказал:

— Мама, ты хочешь спросить меня про всякое такое? Тогда спрашивай. Тетя Бет-Лу устроила мне такой же экзамен, как Элис и Дорис, — и я только на один вопрос не сумел ответить.

Я осеклась.

— Я не знал, что такое внематочная беременность. Но теперь знаю. Сказать?

— Не надо. Тетя Бетти Лу или дядя Нельсон говорили тебе что-нибудь про Фонд Айры Говарда?

— Кое-что. Когда Элис стала гулять с мальчишками, дядя Нельсон велел мне не лезть не в свое дело и помалкивать… и поговорить с ним, когда мне самому захочется гулять с девчонками.

Я не думал, что мне захочется — но потом захотелось, и я сказал дяде, а он мне сказал про премии, которые платят за говардских детей, а больше ни за каких.

— Ну, дорогой мой, кажется, тетя и дядя рассказали тебе все и без меня. А дядя не показывал тебе гравюры Форберга?

— Нет.

(Черт побери, Брайни, почему тебя тут нет? Это твоя работа.)

— Мне их тетя Бет-Лу показывала. Они у меня в комнате, — он застенчиво улыбнулся. — Мне нравится их смотреть. Принести тебе?

— Нет. А впрочем, как хочешь. Кажется, ты знаешь о сексе все, что нужно знать в твоем возрасте. Чем я могу тебе еще помочь?

— Да ничем, наверное. Вот только… тетя Бет-Лу всегда давала мне резинки, и я обещал ей, что всегда буду ими пользоваться. Но Уолгрен их ребятам не продает.

(Что еще Бетти Лу для него сделала? Считается ли сожительство с теткой инцестом? Точнее — с женой дяди, она ведь нам не кровная родственница. Морин, не лезь не в свое дело.)

— Хорошо, я тоже буду давать их тебе. А… где ты ими пользуешься, Патрик? Не спрашиваю с кем, но где?

— Пока что я только одну такую девочку знаю, и у нее мать очень строгая. Велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она…

Я не стала уточнять, что такое «не то».

— По-моему, ее мать очень разумная женщина. Ты, дорогой, тоже спокойно можешь заниматься этим дома. Надеюсь, ты больше нигде этого делать не будешь — в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. (Морин, кто бы говорил!)

Все трое были хорошие дети, и я не знала с ними никаких хлопот. С помощью немногих спокойных указаний с моей стороны наше хозяйство шло гладко, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в августе пятьдесят второго года у меня был не один, а четыре диплома: бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук и доктора философии. Что за чудеса, скажете вы!