Паша всегда будет вспоминать это первое лето, проведённое в собственном доме. Она трудилась в саду и огороде, с превеликим удовольствием полола грядки, помогала мужу сажать деревья. Но неожиданно разболелась повреждённая нога, боль отдавала в бедро, стало тяжело наступать на ногу. Пришлось идти в больницу. Там она познакомилась с главным врачом, Ядыкиной Людмилой Григорьевной, и та неожиданно предложила ей работу. Она сказала, что знает её мужа, что он очень достойный человек и что ему райком поручил заняться строительством новой больницы. Паша от удивления только разводила руками.

— Ваня! Что же ты молчишь, оказывается, ты у нас строитель? — спросила она дома мужа.

— Пашуня, я не успел тебе сказать, да и дело ещё не вполне решённое. На партийном бюро сельхозуправления присутствовал первый секретарь райисполкома. Когда я выступил с информацией о том, что местной больницы не хватает разросшемуся посёлку, он сказал: «Вот и поручим это дело Марчукову! Пусть для начала выберет место хорошее, потом мы рассмотрим конкретный проект и выделим под него средства. Жалобы от населения на тесноту в больнице поступают и в райком».

— А мне предложили работу в больнице. Оказывается, тебя там хорошо знают!

— Ну да — пришлось побеседовать и с заведущей, Ядыкиной.

— Надо мне идти на работу, Ваня. Вот подлечусь, отвезу Саню в техникум, Олечка целый день в школе, а я — буду одна куковать? Как ты считаешь?

— Как для тебя лучше, так и поступай. От нас больница недалеко, да и новое место я присмотрел ещё ближе. От нас — через дорогу, в сосновом лесу. Очень живописное место!

В конце августа шестидесятого года Паша с Санькой сошли с поезда на Воронежском вокзале. Паша держала в руке новенький чемодан с вещами сына — старый, с которым Паша ездила в медучилище в Усмани, сын забраковал.

Было жарко, и, двигаясь, к трамвайной остановке, они задержались рядом с полной женщиной в белом халате. Она манипулировала своими большими руками с крохотными краниками под стеклянными колбами — две из них с разного цвета сиропом, третья — с газированной холодной водой. Газировка с вишнёвым сиропом для сельских жителей казалась волшебным напитком. Мимо ящика с мороженым «Эскимо» Санька тоже не мог пройти. Пока ждали трамвая, будущий абитуриент съел две порции и с тоской снова смотрел на ящик. Паша разволновалась:

— Саня, хватит! Не дай бог заболеешь перед экзаменами!

«Саня, хватит!», «Саня, тебе нельзя, у тебя гланды!» — эти слова мальчишка слышал каждый раз, когда они приезжали в Воронеж, и по возвращении домой ему снились сны, в которых он становился обладателем целого ящика мороженого…

От вокзала им надо было проехать три остановки до кинотеатра «Луч», а дальше — пять минут пешком до улицы Свободы. Паша всегда первым делом заезжала к Зиночке, которую любила как родную. Все эти годы после войны Зиночка проработала в тресте молочной промышленности и считалась незаменимым специалистом. Так и жила она в однокомнатной квартирке со Славой, а теперь единственный сын уехал в Саранск и учится на лётчика. Жорж демобилизовался, приехал с Дальнего Востока с женой и двумя детьми. Сердобольная Зиночка поселила брата у себя в комнате, а сама стала спать на кухне. И это продолжается уже три года, но она не теряет присутствия духа: «Ну что же им — жить на улице? Я всё равно по командировкам мотаюсь по области, а детям Жоржа и уроки надо готовить где-то…» Паша не могла взять в толк, почему полковника дальней авиации, участника войны, награждённого тремя орденами Красной Звезды и орденом Красного Знамени, не могут обеспечить квартирой? Нет, Паша не была против Жоржа, но его Галину она на дух не переносила. Галка превратилась в Галину Павловну, женщину решительную, властную, не терпящую никаких возражений. Было время, когда Георгий, застав свою жену с другим, выгнал её, но спустя годы, жалея детей, он простил ей вероломство. Теперь Галка платила Жоржу за его всепрощенческий характер «заботой» о его здоровье, которая выглядела своеобразно. «Жорж! — кричала она, по-вологодски выделяя звук «о», — твоя кашка готова!» «Галочка, а может, мясца кусочек, если есть?» «Нет, мясо тебе нельзя, у тебя стенокардия! Ты лекарство принял? Гречка и стакан молока! На сегодня — всё!» — решительно отрезала бывшая официантка, и бывший боевой полковник покорно глотал пилюлю и питался кашкой. Отсутствие образования не мешало выглядеть Галине импозантно — она красила губы и брови, кожа её была тонкой и белой, но со временем её плечи стали излишне мощны, шея раздалась, появился второй подбородок. Вся она, с приподнятыми в локтях руками и выставленной вперёд грудью, походила на Минотавра, изготовившегося к прыжку и испускающего искры из глаз. Дети боялись её трубного голоса. Сын Олег без матери уроков не делал. Галина Павловна стояла за спиной и при малейшей ошибке вырывала лист из тетради, заставляя переписывать снова. Недоучившись сама до седьмого класса, она решила восполнить этот пробел в своих детях.

Паше совсем не хотелось встречаться с этой особой, но Зиночку и Жоржа ей повидать было необходимо. Ночевать они будут сегодня у Мильманов, а на Свободе только посидят часик.

— Сань, а ты помнишь, как Галина Павловна тебя хлебные корки есть заставляла?

Сын молча кивнул головой и снова стал смотреть в окно вагона.

Три года назад они обедали на кухне у Зиночки, и Санька рядом со своей тарелкой положил хлебную корку. Он почему-то не ел корки.

— Кто это у нас хлеб не доедает? — неожиданно раздался над его ухом громкий напористый голос Галины Павловны.

Санька зажал корку в кулак, и когда грозная тётя Галя отвернулась, засунул её в карман курточки. К концу обеда у него их набралось несколько…

На улице Свободы дома оказался только Георгий. Зиночка уехала в срочную командировку, а Галина с Олегом ушли в магазин. Жорж выглядел неважно: его короткие белые волосы заметно поредели, посиневшие губы на бледном лице говорили Паше о том, что бывшего боевого лётчика мучают спазмы сосудов. А ведь каким красавцем был! Перед немцем не спасовал, а этой официантке — сдался! Паша знала, что несколько раз по вызову приезжала скорая помощь и полковника увозили в больницу. Жорж предложил чаю, но Паша заторопилась. Уже перед дверью, уходя, она повернулась к нему, взяла за руку:

— Жорж, что происходит? Почему ты всё так близко принимаешь к сердцу?

— Ты же слышала, как она орёт на моих детей! Мне стыдно перед Зиночкой! Она приютила нас, а всем командует эта баба, как будто у себя дома! Но вот-вот обещают квартиру.

Через час мать с сыном уже были на Студенческой улице, У Мильманов. Здесь их встретили с распростёртыми объятиями.

На следующий день Паша с Санькой поехали в радиотехникум. На перекрёстке четырёх несчастий — улиц Плехановской и Донбасской, где приютились и мирно добрососедствовали военкомат и загс, больница и тюрьма, Паша проводила глазами стены, в которых она промучилась два с половиной месяца. Надо обязательно на обратном пути заехать, навестить врачей… Работают ли они ещё?

Техникум располагался напротив известного на всю страну завода имени Коминтерна. Жёлтое здание с белыми колоннами пряталось за густыми зарослями акаций. Паша отправила сына переписывать расписание экзаменов, а сама стала изучать на стенде объявления о сдаче комнат студентам. Рядом пожилая дородная женщина с добрым лицом приклеивала на свободное место листок с адресом. Какой-то шелест прошёл над ухом Паши, и она даже обернулась, словно кто-то невидимый шепнул ей: «Доверься ей! Это хороший человек.»

— Извините, Вы сдаёте комнату? — обратилась Паша к своей соседке.

— Да, и очень недалеко! Всего лишь одна остановка трамвая и пять минут пешком, — приветливо ответила женщина.

Через минуту они познакомились, и Паша решила пройтись с Анастасией Петровной посмотреть её комнату в частном секторе. Быстро ходить её новая знакомая не могла, и за то время, пока они добирались, Паша узнала, что живут они с мужем вдвоём, детей никогда у них не было, на постой предпочитают брать мальчишек — с ними проще. Во время войны Лука Антонович, муж Анастасии, работал на оборонном заводе, а теперь на пенсии… Дом на улице Байдукова, утопающий в зелени, показался Паше вполне подходящим. Окна светлой комнатки выходили в старый сад.