Этот сентябрьский день выдался на редкость тёплым. Это был один из благостных, тихих дней, когда солнца ровно столько, сколько необходимо, а в утреннем воздухе появился этот ни с чем несравнимый запах прелой листвы — первой предвестницы осени. В такой день Паша с чемоданом и маленьким Борей приехала из Алешков на станцию Народная. Привёз их на своём Зайчике старый знакомый Паши Зайцев. Пожелав «докторице» счастливого пути, Зайцев приложился к бутылочке и двинулся в обратный путь, а Паша села на лавку, смотрела, как Боря пытается шагать за голубями по начинающей опадать листве, и думала о том, что её ждёт в Воронеже…

Её не пугали трудности, но на душе было тревожно. Почему Ваня не приехал за ними? Она пыталась успокоить себя: конечно, он комсорг института и сильно занят, кто же его отпустит?

С сыном на одной руке и с чемоданом в другой, молодая женщина сходила с поезда на перрон в Воронеже. Она поставила чемодан и беспомощно оглядывалась: сводная сестра Аня должна была её встретить.

— Па-шу-ня! — знакомый голос приближался, и вскоре в толпе встречающих показался Анин чёрный берет.

Первым делом Аня ухватила Борю и принялась тормошить, целовать сонного мальчика. С ней пришла её подруга, худенькая, в вязаной кофточке, она скромно стояла в сторонке, разглядывая Пашу.

— Ну, всё! Сейчас на автобус, три остановки — и мы дома!

— Аня! Я тебя очень прошу! Забери Борю, а я поеду в СХИ, к Ване. Приедем с ним вместе, накрывай стол. Продукты — в чемодане.

— А ты уверена, что он в институте?

— Да где ж ему быть сейчас? Вот будет ему сюрприз!

— А может, лучше позвонить, чтобы он приехал?

— Нет, Анечка, хочу увидеть, где он учится, потом у меня времени не будет, а институт от вокзала недалеко, я узнавала, отсюда трамвай идёт.

Паша предвкушала встречу, ей не терпелось увидеть Ивана. В это лето он не приехал в Алешки, да и письма стали приходить всё реже, в них было много шуток по поводу её планов учиться в Воронеже, он уговаривал её пожить с родителями, не советовал поступать в институт: мол, одного диплома им хватит на двоих. Ваня теперь был комсоргом института и летом учился на каких-то партийных курсах. Аня по Пашиной просьбе нашла для них комнату на улице Карла Маркса, и теперь они наконец-то заживут вместе, одной семьёй. Что ж делать, надо было платить за квартиру, и, поступив в Медицинский институт на дневное отделение, она попросила перевести её на вечернее. С работой ей тоже помогла Аня, теперь они сёстры ещё и медицинские, будут работать в одной больнице.

Паша села в трамвае у окошка, и «двойка», издавая металлический скрежет, повезла её на самую окраину города. СХИ — конечная остановка среди лесопосадок, как рассказывал ей Ваня. Она была в Воронеже всего два раза, когда училась в Усмани, и ей по душе была городская жизнь: множество народа, тенистые парки и скверы. Теперь она будет водить Борю в круглосуточные ясли, а в выходные они втроём будут гулять в парке. Даже если Ваню после учёбы пошлют куда- нибудь работать, она сможет закончить институт заочно. Интересно, получил ли он её последнее письмо, где она писала ему о своём поступлении?

Рельсы пошли на спуск, вагон, раскачиваясь из стороны в сторону, разогнался и набрал скорость. Слева остался стадион «Динамо», дома закончились, начались лесопосадки. Красивое место! Паша любила лес. Из-за деревьев показалось здание с белыми колоннами у входа. Трамвай сделал петлю и развернулся в обратном направлении.

Паша пошла по аллее к институту, но возле лавочек остановилась. К кому обратиться, у кого спросить? Скорее всего, у вахтёра есть список студентов третьего курса, а по фамилии можно отыскать и группу. Она присела на лавочку, чтобы перевести дух.

Из высоких дверей института выходили студенты, спускались по ступенькам, оживлённо переговариваясь. Среди них она узнала знакомую шевелюру. Неужели ей повезло? Это же Ваня! Паша порывисто привстала со скамейки, но что- то заставило её замереть: в то время как шумная ватага двинулась к остановке трамвая, Ваня остановился, разговаривая со стройной блондинкой. Вот они пошли вместе с ней в боковую пустынную алею, и теперь Паша уже видела только их спины. Ваня обнял блондинку, поцеловал, и они продолжали стоять среди лип, обнявшись.

Минутное оцепенение прошло, и Паша бросилась бежать в противоположную сторону от аллеи. Она бежала через какой-то кустарник, по тропинке, пока не оказалась в лесу. Здесь она упала на начинавшую желтеть траву, прижалась к ней лицом: её тело сотрясалось в конвульсиях, рыдая, она хваталась за траву пальцами, и уже в её ладонях стало полно этой травы вместе с корнями, перемешанной с жёлтыми листьями.

— Пашуня, ну сколько можно ждать! — крикнула Анна, услышав, что дверь открывается. — Где можно. — продолжила она, но осеклась, увидев лицо сестры. — Что случилось? Где Ваня?

— Вани больше нет. Для меня.

— Да рассказывай, не томи!

— Рассказывать ничего не буду. Просто тебе надо привыкнуть, что я теперь одна. Мы с Борей — одни. Незачем нам снимать две комнаты. Если согласна, будем жить вместе.

— Да как же я могу не согласиться? Учись, Пашуня, ты у нас способная! А Борьку поднимем вдвоём.

Паша присела на стул и посмотрела на сына. Он, чему-то улыбаясь, мирно спал на небольшом диване. Анна подошла к сестре, обняла её за плечи.

— Ну, давай кушать! Смотри, как я расстаралась!

Действительно, на столе стояли огурчики, помидоры, жареная картошка и рыбные консервы. Посреди всего возвышалась бутылка вина.

Паша пустыми глазами осмотрела стол, прошла к кровати и свалилась на неё.

— Да не переживай ты, Пашуня! Вот посмотри на меня: замужем не была и не собираюсь, хоть и старше тебя. Все мужики — кобели!

Паша, казалось, ничего не слышала, думала о чём-то своём, её глаза остановились на следах отвалившейся штукатурки на высоком потолке.

— Аня! Подойди ко мне! — неожиданно потребовала Паша. Она села на кровати, и когда сестра подошла к ней, взяла её руки в свои, пристально посмотрела в её глаза. Эти родные тёмные глаза, эти милые черты лица она помнит с детских лет. Добрая душа! Сестра, как и её покойная мама, всегда жила для своих близких.

— Анечка! Послушай! Поклянись мне, что если меня не будет, ты позаботишься о моём Бореньке, не оставишь его!

— Что ты, бог с тобой. Что ты говоришь такое? Это чего ты надумала?

— Ничего я не надумала! Ты можешь без всяких вопросов поклясться мне в том, что ты всю свою жизнь, даже когда у тебя появятся свои дети, будешь заботиться о Борьке?

— Хорошо: клянусь тебе!

Анна всерьёз опасалась за сестру. Та замкнулась в себе, ни с кем не общалась. Всё её время занимали работа и учёба. И самое главное: Паша перестала улыбаться. Казалось, она повзрослела разом на десяток лет и смотрела на сверстниц из больницы снисходительно. Первое время после разговора, когда она потребовала обещания позаботиться о Боре, Аня даже пыталась следить за Пашей — несколько раз возвращалась с работы в неурочный час, возомнив, что Паша хочет наложить на себя руки. И хотя родными сёстры были только наполовину, теперь они стали настоящей семьёй, где было всё распределено поровну. Кто ведёт Борю в ясли, а кто забирает его, зависело от графика дежурств в больнице. Готовили еду тоже по очереди.

Незаметно подошёл новый, сорок первый год. Улица Карла Маркса украсилась огнями, витрины магазинов призывно светились в вечернем городе, окутанном снегопадом.

В последний день года Паша решила после работы зайти в обувной магазин. Неделю назад они с Аней примеряли здесь тёплые полусапожки, им понравилась одна и та же модель, но тогда не было денег. Предвкушая восторг Ани, Паша выходила из магазина с коробкой. Снег пушистым покрывалом ложился под ноги, Паша подставляла лицо навстречу снежинкам: в магазине было жарко в зимнем пальто, и она расстегнулась, развязав на шее концы пухового платка, связанного когда-то мамой. Идти было недалеко. Всего квартал, затем в арку двора, где стоял старый, кирпичный двухэтажный дом с квартирами-многосемейками.