— Это уж точно, черт возьми!
— При этом тебя могло убить в любое время, а Она обратилась бы к уже отлаживаемому другому кандидату. Сынок, я не знаю, ни как ты выбран, ни как тебя переделали из молоденького обормота в потенциально заложенного в тебе героя. Это не мое дело. Мое было проще — только поопаснее — быть твоим слугой и “глазами на затылке”. Оглянись кругом. Не так уж и плохо для слуги, а?
— Ах да, я чуть не забыл, что ты был вроде бы у меня в слугах.
— Черта с два “вроде бы”! Я им и был. Я трижды ездил на Невию в качестве Ее слуги, для подготовки. Джоко и по сей день ничего не знает. Если бы я вернулся, меня, думаю, встретили бы с радостью. Но только на кухне.
— Но почему? Тут что-то, кажется, не так.
— Вот как? Когда мы тебя заловили, твое эго было в неважной форме; надо было его поднять — частично тем, что я звал тебя “босс” и стоя накрывал на стол, в то время как вы с Ней сидели.
Он укусил зубами костяшку пальца; на лице его отобразилась досада.
— Мне все-таки кажется, что она заворожила твои первые две стрелы. Хотелось бы мне когда-нибудь провести матч-реванш, чтобы Ее поблизости не было.
— Можешь остаться в дураках. Я понемногу тренируюсь.
— Ну да черт с вами. Яйцо наше, вот что важнее. И тут у нас бутылочка стоит, а это тоже важно. — Он разлил еще раз. — У вас все, “босс”?
— Черт тебя побери, Руфо! Да, старый ты славный подлец. Ты вправил мне мозги. Или еще раз надул, не пойму точно.
— Все честно, Оскар, клянусь пролитой нами кровью. Я сказал всю правду настолько, насколько она мне известна, хоть это было и больно. Не очень-то мне и хотелось, ты же мне друг. Этот наш поход по каменистой дороге я буду хранить, как сокровище, до конца моей жизни.
— Мм… да. Я тоже. Каждую мелочь.
— Тогда почему же ты хмуришься?
— Руфо, теперь я Ее понимаю — насколько это доступно обычному человеку — и целиком и полностью уважаю Ее… и люблю Ее еще больше, чем когда бы то ни было. Только не могу я состоять у кого-либо в любовниках. Даже у Нее.
— Рад, что мне не пришлось заводить разговор об этом. Да. Она права. Она всегда права, черт бы Ее взял! Тебе нельзя здесь оставаться. Из-за вас обоих. Да нет, Ей было бы не слишком приятно, но если бы ты остался, со временем ты бы пропал. Если упрям, погиб бы.
— Пора мне возвращаться, выкидывать свои башмаки.
У меня полегчало на душе, как если бы я сказал хирургу: “НУ ВСЕ, АМПУТИРУЙТЕ”.
— Не смей!
— Что?
— Зачем тебе это? Не надо крайностей. Если браку суждено длиться долго — а ваш, вполне вероятно, даже очень долго продлится, — тогда и отпуска тоже должны быть долгими. И не на привязи, сынок, без даты обратной явки и обещаний. Она знает, что странствующие рыцари ночи проводят тоже в известных приключениях. Она к этому готова. Это же всегда было именно так, un droit de lavokation. [89]И необходимо. Просто там, откуда ты, об этом не пишут в детских книжках. Поэтому просто съезди посмотри, что наклевывается по твоей линии в других местах, и не беспокойся. Вернешься ли ты через четыре года, или через сорок лет, или когда угодно, тебе всегда будут рады. Герои всегда сидят за первым столом, это их право. А приходят и уходят они, когда им заблагорассудится, и это тоже их право. В уменьшенном масштабе, ты немного похож на Нее.
— Вот это комплимент!
— Я сказал в “уменьшенном масштабе”. Знаешь, Оскар, частично тебе не по себе от тоски по дому. По твоей родной Земле. Тебе нужно восстановить чувство перспективы и уточнить, кто же ты такой. Это знакомо всем предшественникам, временами я и сам так себя чувствую. И когда это чувство приходит, я уступаю ему.
— Мне и в голову не приходило, что меня тянет домой. Может, так оно и есть.
— Может, это поняла Она. Может, Она тебя подталкивала. Я лично взял себе за правило давать своей жене время отдохнуть от меня, как только лицо ее становится слишком примелькавшимся — ибо мое лицо должно еще больше надоесть ей, при моей-то внешности. А почему бы нет, парень? Вернуться на Землю не означает умереть. Скоро и я отправлюсь туда, потому-то к взялся за эту канцелярщину. Получается так, что мы можем оказаться там в одно и то же время… и встретиться за бутылочкой или десятком, поговорить-посмеяться. Ущипнем официантку и поглядим, что она скажет. Почему бы и нет?
ГЛАВА XXI
ЧТО Ж, вот я и здесь.
Уехал я не на той неделе, но вскорости. Со Стар мы провели чудесную, полную слез ночь перед моим отбытием, и, целуя меня на “Au’voir” [90](не на прощанье), она плакала. Однако я понимал, что слезы ее высохнут, как только я скроюсь из виду; она предполагала, что я это знаю, а я догадывался, что этого она и хочет, да и я и сам хотел того же. Хотя тоже всплакнул.
Коммерческие Врата работают почище “Пан Америкэн”; меня перекинули быстро, за три приема и без фокусов-покусов. Девичий голос: “Займите места, пожалуйста”, а потом — бау!
Я вышел на Земле, одетый в лондонский костюм, паспорт и бумаги в кармане, Леди Вивамус в упаковке, на вид не содержавшей оружия, а в других карманах чеки, которые можно было обменять на порядочное количество золота, так как я обнаружил, что совсем не против принять причитающуюся герою плату. Место прибытия оказалось недалеко от Цюриха, адреса я не знаю; служба Врат такого не допускает. Вместо этого у меня были способы отправлять сообщения.
Вскоре все чеки превратились в номерные счета в трех швейцарских банках, под управлением юриста, посетить которого мне рекомендовали. Я купил в нескольких местах аккредитивы и послал некоторые вперед по почте, а остальные повез с собой; я вовсе не намеревался уплачивать 91 процент Милому Дядюшке.
При разнице в календарях теряется чувство времени; оказалось, что еще остается неделя-другая времени для того бесплатного проезда домой, который санкционировали мои приказы. Я подумал, что будет умнее его использовать — не так бросалось в глаза. Так я и сделал — на старом четырехмоторном транспортнике Прествик — Гандер — Нью-Йорк.
Улицы оказались грязнее, здания не такими высокими, а заголовки хуже, чем обычно. Я бросил читать газеты, надолго задерживаться не стал; домом своим я считал Калифорнию. Позвонил маме; она упрекнула меня за то, что я не пишу, и я пообещал приехать на Аляску, как только смогу. Как там они все? (Я имел в виду, что моим сводным братьям и сестрам может как-нибудь понадобиться помощь для учебы в колледже).
У них все нормально. Мой отчим на полетном листе и получил постоянный класс. Я попросил ее переадресовать всю почту на тетю.
Калифорния смотрелась получше, чем Нью-Йорк. Но это была не Невия. Даже не Центр. Как мне помнилось, тут было не так тесно. Все, что можно сказать в пользу городов Калифорнии, это то, что в них не так неудобно, как в других местах. Я навестил своих дядю с тетей, потому что они когда-то были добры ко мне, и я подумывал об использовании части своего золота в Швейцарии для того, чтобы он откупился от своей первой жены. Однако она умерла, и они поговаривали о плавательном бассейне.
В общем, я не стал выступать на свет. Слишком много денег меня чуть не погубило, и от этого я маленько повзрослел. Я последовал примеру Их Мудрейшеств: от добра добра не ищут.
Университетский городок стал как будто меньше, а студенты казались такими молоденькими. Очевидно, взаимное чувство. Я выходил из солодовой лавки напротив административного корпуса, когда туда свернули, отпихнув меня в сторону, два хмыря с литературного. Шедший вторым сказал:
— Осторожней, папаша!
Я оставил его в живых.
На футбол опять сделали упор, новый тренер, новые раздевалки, трибуны покрашены, слухи насчет стадиона. Тренеру я оказался известен; он следил за хроникой и намеревался заработать себе имя.
— Ты ведь вернешься, да?
Я сказал ему, что не собираюсь.