Мой “шеф” послушал, глянул на карту и сказал:

— Ясно, приятель. Усвоил, — затем сорвался с места, обошел угол на визжащих шинах, покрикивая тем временем на тележки разносчиков, на кули, [9]на детей и собак. Я расслабился, довольный, что нашел себе этого таксиста среди тысяч.

Вдруг я выпрямился на сиденье и заорал, чтобы он остановился.

Я должен кое-что объяснить: заблудиться я не могу.

Может, это талант “пси”, вроде той чепухи, которую изучают в Дюке. Мама говаривала, что у ее сыночка “шишка направления”. Назовите, как хотите, мне было шесть или семь, прежде чем до меня дошло, что другие могут заблудиться. Я всегда знаю, в какой стороне север, направление на пункт, куда я отправился, и расстояние до него. Я могу вернуться прямо или пройти по своим следам, даже в темноте и в джунглях. Это было главной причиной тому, что меня в свое время опять повышали до капрала и обычно пихали на сержантскую должность. Патрули, которые вел я, всегда возвращались — я имею в виду уцелевших.

Это было неплохо для городских мальчиков, которые и вообще-то не хотели торчать в тех джунглях.

Я заорал, потому что шофер вильнул направо, когда должен был вильнуть налево, и намеревался выйти под прямым углом на собственный след.

Он прибавил газу.

Я завопил снова. Он больше не понимал по-английски.

Ему пришлось остановиться из-за затора в движении, но не раньше, чем спустя несколько поворотов в одну милю. Я вылез, а он выскочил вслед за мной и стал вопить на кантонезском и показывать на счетчик своего такси. Нас окружили китайцы, подбавившие гаму, а малыши то и дело дергали меня за одежду. Я стоял, не снимая руки с денег, и всерьез обрадовался, заметив полицейского. Я заорал, чтобы привлечь его внимание.

Тот пробирался сквозь толпу, размахивая длинным жезлом. Он оказался индусом; я спросил его:

— Вы говорите по-английски?

— Конечно. И американский я понимаю.

Я объяснил ему мое положение, показал карту и сказал, что шофер посадил меня в Аллее Менял и гонял по кругу.

Фараон кивнул и заговорил с шофером на каком-то третьем языке — малайском, как мне показалось. Наконец фараон сказал:

— Он не понимает английского. Он думал, что вы велели ехать в Джохор.

Мост на Джохор находился на максимальном расстоянии от якорной стоянки, на которое можно уехать, оставаясь все же на острове Сингапур. Я сердито сказал:

— Черта с два он не понимает английского.

Фараон пожал плечами:

— Вы его наняли, вы и должны заплатить, сколько на счетчике. Потом я объясню ему, куда вы желаете отправиться, и договорюсь об определенной плате.

— Да я скорее его в аду встречу, чем!..

— Это не исключено. Расстояние весьма незначительно в этом районе. Я считаю, что вам лучше уплатить. Плата при ожидании возрастет!

Бывают такие случаи, когда любой человек должен подняться за свои права, или он не сможет смотреть на себя в зеркало во время бритья. Я уже побрился, так что я мог заплатить 18,50 сингапурских долларов за то, что потерял час и оказался еще дальше от пристани. Шофер потребовал чаевые, но фараон заткнул ему глотку и позволил мне уйти вслед за собой.

Обеими руками я держал свои приказы и деньги, и билет Тотализатора, сложенный вместе с деньгами. Но ручка моя исчезла, а также сигареты, носовой платок и ронсовская зажигалка. Когда я ощутил призрачные пальцы на ремешке часов, я согласился на предложение фараона, что его кузен, человек честный, отвезет меня к пристани за определенную — и умеренную — плату.

“Кузен”, как оказалось, как раз ехал за нами вдоль улицы. Полчаса спустя я был на борту корабля. Никогда мне не забыть Сингапур, один из самых поучительных городов.

ДВА месяца спустя я был на Французской Ривьере. Отдел Крестной-Волшебницы охранял меня при переезде через Индийский океан, вверх по Красному морю вплоть до Неаполя. Я вел здоровый образ жизни, загорал и занимался физкультурой каждое утро, спал после полудня, вечером играя в покер.

На свете много людей, которые не знают шансов (слабых, но исчислимых) для улучшения покерной взятки при доборе карт, но горят желанием научиться. Когда мы добрались до Италии, у меня были отличный загар и кругленькая сумма на черный день.

В начале путешествия кто-то проигрался и захотел поставить на кон билет Тотализатора. После некоторых споров билеты Тотализатора стали валютой по цене номинала, 2,00 американских доллара за билет. Я закончил плавание с 53 билетами.

Чтобы попасть на самолет из Неаполя во Франкфурт, потребовались считанные часы. И тут Отдел Крестной-Волшебницы вернул меня Отделам Внезапной Атаки и Грубой Шутки.

Перед поездкой в Гейдельберг я смотался в Висбаден повидать маму, отчима и ребят — и обнаружил, что они только что уехали в Штаты для переезда на базу ВВС в Эльмендорф на Аляске.

Так что я отправился для обработки в Гейдельберг и стал осматривать городок, пока разматывалась бумажная волокита.

Симпатичный городишко — статный замок, хорошее пиво и БОЛЬШИЕ девочки с розовыми щечками и фигурой, как у бутылки Кока-Колы — да, это, похоже, было приятным местечком для получения диплома. Я начал справляться о комнатах и прочем и познакомился с молодым фрицем со studenten-фуражкой и несколькими шрамами на лице, не красивее моего — дело шло к лучшему.

Я обсудил свои планы с первым сержантом из временно расквартированной там роты.

Он покачал головой:

— Ах ты, бедняжка!

Почему? Никаких армейских пособий Гордону — я не был “ветераном”.

Неважно, что шрам. Неважно, что я уложил в боях больше народу, чем поместится в… — в общем, неважно. Та заварушка не была войной, и Конгресс не утвердил проект закона, предоставляющий пособия для получения образования нам, “Военным Советникам”.

Возможно, это была моя собственная ошибка. Всю мою жизнь были кругом “армейские пособия” — да я даже сидел на одной скамейке в химической лаборатории с ветераном, который учился в школе по Закону об Армии.

Тот отцовски настроенный сержант сказал:

— Не принимай это близко к сердцу, сынок. Езжай домой, устройся на работу, подожди годок. Примут они этот закон и включат твой год, почти наверняка. Ты молод.

Вот в таком положении и очутился я на Ривьере, штатский, пробующий на зубок Европу перед тем, как воспользоваться правом убраться восвояси. О Гейдельберге не могло быть и речи. Да, жалование, которое я не мог потратить в джунглях, плюс накопленные увольнительные, плюс мои выигрыши в покер, вместе составили сумму, на которой в Гейдельберге я продержался бы с годик. Но ее ничем нельзя было растянуть до диплома. Я рассчитывал на мифический “Закон об Армии” как на прожиточный минимум, а на свою наличность — как на запас.

Мой (измененный) план был очевиден. Рвануть домой прежде, чем разрешенный мне год истечет, — рвануть прежде, чем откроется школа. Использовать имеющиеся деньги как плату за жилье Тете и Дяде, проработать следующее лето и посмотреть, что подвернется. Поскольку призыв уже надо мной не висел, я мог отыскать какой-нибудь способ продержаться этот последний год, даже если не смог стать “Herr Doktor Гордон”.

Однако занятия начнутся не раньше осени, а пока была весна. Я решительно намеревался поглядеть на Европу прежде, чем подставить свою шею под хомут; другой такой случай мне никогда не представится.

Для промедления была еще одна причина: билеты Тотализатора. Приближалось время жеребьевки лошадей.

Ирландский Тотализатор начинается, как лотерея. Сначала продают столько билетов, что ими можно оклеить большой Центральный вокзал. Ирландские больницы получают 25 % и единственными наверняка выходят победителями. Незадолго до скачек проводится жеребьевка лошадей. Скажем, в список включается лошадей 20. Если на ваш билет не попадает какая-нибудь лошадь, то это туалетная бумага. (Ну, бывают небольшие утешительные призы.).