Ни о масштабах, ни о последствиях «большого террора» долгие годы не было известно, однако сама охота на «врагов народа» не была ни для кого секретом. Террор был большим публичным спектаклем, представлением с участием всего народа, где каждого поощряли к доносам о любом, кого можно было подозревать в политической ереси, экономическом саботаже или заговоре с участием иностранных правительств. Широко распространенная уверенность в виновности жертв репрессий стимулировала народные массы к участию в этом процессе, а дополнительным источником энтузиазма было ухудшение международных отношений и появление многочисленных внешних угроз, особенно после прихода к власти Гитлера в январе 1933 г. Создавалось ощущение, что советских граждан повсюду окружают враги – как внешние, так и внутренние⁶¹.

Но что же думал Сталин? Какими мотивами он руководствовался, начав «большой террор» и обезглавив верховное командование? Это главный вопрос всех дискуссий о Сталине и о сущности его режима.

В целом, мнения историков по этому поводу можно разделить на две группы. Согласно первой точке зрения, Сталин использовал террор, чтобы укрепить свою диктатуру и систему управления. Приверженцы этой точки зрения обычно объясняют действия Сталина той или иной особенностью его личности: тем, что он был параноиком, мстительным и кровожадным садистом, что им двигала жажда власти. Вторая точка зрения заключается в том, что Сталин рассматривал террор как нечто необходимое для того, чтобы защитить советский строй от могущего стать роковым сочетания внутренней диверсии и внешней угрозы. В рамках такой интерпретации Сталина обычно рассматривают как идеолога и истинного сторонника коммунизма, искренне поверившего в собственную пропаганду о классовых врагах.

Две этих разных оценки действий Сталина не являются взаимоисключающими. Для осуществления террора Сталину нужен был достаточно твердый характер, чтобы расстрелять сотни тысяч советских граждан и отдать приказы об аресте еще многих миллионов. Но это не означает, что причиной всего этого были особенности его психики или личные амбиции. С другой стороны, хотя Сталин и был истинным сторонником коммунистических идеалов, интересы советского строя для него были неразрывно связаны с укреплением собственной власти, а «большой террор» был средством достижения этих целей.

Впрочем, возможно, ключ к мотивам Сталина кроется в области идеологии. Лейтмотивом советской коммунистической идеологии 1920–1930-х гг. была классовая борьба – внутренний антагонизм групп со взаимоисключающими экономическими интересами. Этот конфликт между соперничающими классовыми силами считался причиной борьбы, которая ведется как внутри государств, так и между ними. Особый вклад Сталина в эту идеологию классовой борьбы заключался в том значении, который он придавал обострению классовой борьбы между капиталистическими и социалистическими странами в эпоху международных империалистических войн и революционных потрясений. Советский Союз, по мнению Сталина, был мишенью всех империалистических интриг, поскольку представлял собой альтернативную форму общественного устройства, угрозу для капитализма, которую необходимо было низвергнуть путем шпионажа, саботажа и заговоров, направленных против ее коммунистического руководства.

Пессимистические представления Сталина о коммунистическо-капиталистической классовой борьбе на межгосударственном уровне наиболее ярко были выражены в феврале-марте 1937 г. на пленуме Центрального Комитета партии: «Вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств задела в той или иной степени все или почти все наши организации – как хозяйственные, так и административные и партийные… агенты иностранных государств, в том числе троцкисты, проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты… Не ясно ли, что пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы агентами иностранных государств?

Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным… Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы…»⁶²

То, как часто Сталин возвращался к этой теме в личных беседах и в публичных выступлениях, говорит о том, что он на самом деле верил, что ведет справедливую борьбу с диверсионной деятельностью капиталистов против советского строя. По воспоминаниям Молотова, ближайшего политического соратника Сталина, целью «большого террора» было избавиться от угрозы возникновения пятой колонны до начала неизбежной войны между СССР и капиталистическими странами⁶³.

Едва ли можно утверждать, что Сталин искренне верил в абсурдные обвинения в государственной измене, выдвинутые против Тухачевского и других генералов, однако возможность такого военного заговора против советского руководства была вполне реальной. Тухачевский был сильной личностью с собственными убеждениями по поводу перевооружения, стратегической доктрины и военно-гражданских отношений, не всегда совпадавшими с убеждениями Сталина. У него был личный конфликт с его непосредственным начальником, народным комиссаром обороны и давним товарищем Сталина, Климентом Ворошиловым. Отношения между Красной Армией и коммунистической партией в целом были напряженными, что ставило под вопрос политическую надежность военных чинов во время серьезного кризиса⁶⁴.

Ненадежные элементы в рядах вооруженных сил и коммунистической партии были не единственными группами, ставшими жертвами сталинского террора в период подготовки к войне. Считалось, что представители этнических групп, проживавшие на окраинах Советского Союза, в случае войны также могут проявить недостаточную преданность режиму. На западной границе страны проживали украинцы, поляки, латвийцы, немцы, эстонцы, финны, болгары, румыны и греки. На территориях, граничащих с Ближним Востоком, это были курды, турки и иранцы, а на Дальнем Востоке – китайцы и корейцы. Частью «большого террора» стал процесс этнических чисток, включавший в себя арест, депортацию и казни сотен тысяч людей, живших в пограничных областях. По одной из оценок, до одной пятой части всех арестованных и около трети всех казненных за время «ежовщины» были представителями таких этнических меньшинств⁶⁵. По другим оценкам, в период с 1936 по 1938 г. в центрально-азиатские республики СССР было депортировано 800 000 нерусских граждан. В то время как массовые репрессии членов партии, государственных служащих и военных закончились в 1939 г., этнополитические чистки населения приграничных областей продолжались и в дальнейшем. После вторжения Советского Союза на территорию Восточной Польши в 1939 г.

было арестовано, депортировано и/или расстреляно 400 000 этнических поляков; в их число входили 20 000 польских военнопленных, ставших в апреле – мае 1940 г. жертвами печально известного Катынского расстрела⁶⁶. Оккупация прибалтийских государств Красной Армией летом 1940 г. привела к депортации нескольких сотен тысяч эстонцев, латвийцев и литовцев. После начала советско-германской войны в июне 1941 г. сталинские этнические чистки достигли невиданного уровня ожесточенности перед лицом опасности коллаборационизма. За время Великой Отечественной войны 2 миллиона представителей этнических меньшинств – волжских немцев, крымских татар, чеченцев и представителей других закавказских национальностей – были депортированы во внутренние области Советского Союза⁶⁷.

Война, которую Сталин развернул против жителей пограничных зон, была проявлением не столько индивидуальной, сколько политической паранойи – боязни угрозы, которую могло представлять собой националистическое диссидентство для выживания советского государства во время войны. Однако репрессии не были единственным его оружием против предполагаемых проявлений сепаратизма или нелояльности среди многонационального советского населения. Другой его тактикой была переориентация советского режима на патриотическую защиту России от иностранной оккупации и эксплуатации. Это не подразумевало отход от идеологии коммунизма, революционного интернационализма или задач строительства социализма, стоявших перед советским государством. Скорее это означало, что в центре внимания Сталина и всего советского правительства теперь был не только коммунизм, но и патриотизм. Некоторые историки называют эту политику «националистическим большевизмом»⁶⁸, другие – «революционным патриотизмом»⁶⁹. Сам Сталин называл ее просто «советским патриотизмом», и это название подразумевало двойную лояльность граждан советскому социалистическому строю и советскому государству, которое являлось представителем и защитником разнообразных национальных традиций и культур СССР. Как заявлял Сталин, СССР был «пролетарским по содержанию и национальным по форме»: это было классовое государство, которое содействовало развитию культуры и традиции не только пролетариата, но и разных национальностей. За организацию и укрепление этой двойной лояльности отвечала коммунистическая партия, возглавляемая Сталиным.