Во все свободное от заседаний съезда время (их, правда, было не так много) мы носились по Лондону, насыщаясь впечатлениями, и даже сейчас то, что я знаю непосредственно, живо, по собственному опыту об Англии, основано главным образом на остроте тех впечатлений.
Ленин тоже очень часто сопутствовал нам.
Мы часто вместе завтракали и обедали, бывали вместе в музеях и театрах. Насколько я помню, он не только лучше нас говорил по-английски, но и гораздо лучше ориентировался в Лондоне.
Был он все время весел и бодр, смотрел на задачи съезда, как на чрезвычайно важные, вел линию твердую и определенную, знал, куда идет, знал, что идет прямо и решительно к революции.
Как всегда, громадная историческая работа, которую проделывал Владимир Ильич, не мешала ему быть очаровательным, веселым человеком и прекрасным собеседником, милым и внимательным товарищем. Часто по ночам, лежа в постелях в нашей маленькой комнатке на верхнем этаже домишки клерка, у которого мы жили, мы с тов. Воровским подолгу делились нашими лондонскими впечатлениями. Большую часть беседы мы посвящали отзывам о великом человеке, с которым нам довелось вместе работать.
На съезде было принято много важных решений, предопределивших всю физиономию большевизма.
Прежде всего съезд твердо установил, что мы идем навстречу революции, что эта революция будет иметь характер гражданской войны, боев на улицах, что партия обязана не только политически руководить пролетариатом и восставшими солдатами, но и суметь руководить технически, — как я выразился в своем докладе о вооруженном восстании (этот доклад был поручен мне Лениным), партия должна теперь же выработать в своей среде не только учителей революции, но и ее боевых офицеров.
Вторым важным решением был отказ от какого бы то ни было формального кокетничанья с либералами. Вместо лозунга немедленного созыва учредительного собрания мы установили требование создать революционное временное правительство.
Особенно важна была линия, которую твердо проводил Ленин, несмотря на некоторые возражения относительно политики использования массового крестьянского движения.
Уже на III съезде Ленин определенно разграничил в этом отношении нашу тактику и тактику меньшевиков: меньшевики стремились вести линию на союз с буржуазией, на то, чтобы пролетариат оказался хвостом буржуазно-либеральных сил.
Между тем мы держали курс на союз с крестьянством, на то, чтобы пролетариат оказался во главе идущих к решительной победе революционных, трудовых народных сил.
Съездом была дана пророчески верная характеристика меньшевиков; установлено было также отношение к другим мнимо революционным силам — либералам, эсерам и т. д.
Все были поставлены на свое место, все получили свою оценку. По отношению ко всем общественным силам, с которыми нам приходилось вести великую революционную игру, партия поставлена была в совершенно определенные взаимоотношения.
Большевики вышли из съезда весьма окрепшими, с твердыми принципиальными установками и достаточно мощные организационно.
[1930]
Из воспоминаний о Ленине в 1905 году*
I
Ничто так не способствовало уяснению смысла раскола между большевиками и меньшевиками, как события 9-го января. <…>
Все мы прекрасно знали, что в России неспокойно, что весенние воды набухают, что можно ждать тех или других событий, но и для нас, революционнейшего крыла социал-демократии, январские события были неожиданностью.
Вся эмиграция пришла в неслыханное волнение. С одной стороны, конечно, все сердца затрепетали скорбным гневом, но вместе с тем вся дальнейшая перспектива вырисовалась с отчетливой ясностью. Прежде всего, конечно, сделал все надлежащие выводы сам Владимир Ильич. Его зоркий ум, вооруженный марксистским анализом, позволил нам, можно сказать, в первые дни, если хотите, даже в первые часы, осмыслить всё событие. Под его руководством мы поняли, что это будет не только для петербургского, но для всероссийского пролетариата концом всяких предрассудков относительно самодержавия, межой, за которой начинается история революционной борьбы пролетариата уже не кружками и группами, а всем его массивом.
…Владимир Ильич выдвигал на первый план еще и другую сторону событий, он с особым интересом отмечал ту страстную потребность взяться за оружие, которая охватила петербургский пролетариат, когда царские солдаты встретили его челобитную залпами. «Сюда входят оба момента, — говорил Владимир Ильич, — самовооружение рабочего класса и всякое усиление агитации в рядах войск».
Меньшевики немедленно стали пофыркивать на нас, немедленно начались усиленные разговоры о бланкизме, якобинизме, о поверхностном, «военно-техническом», отношении к революции и т. д. Все эти глубоко штатские разговоры в такой момент, когда история уже подготовляла первые решительные стычки революционного пролетариата и государственной машины, в свою очередь казались нам достойными презрения. <…>
О необходимости выдвигать вопрос о прямой революционной борьбе, о низвержении самодержавия применением всеобщих стачек и вооруженных восстаний мы продолжали размышлять и говорить, и когда подошло время, на III съезде партии, уже совершенно ясно стало, что большевики выступают как прямые революционеры в собственном и точном смысле этого слова, как сторонники народного восстания, которое должно быть технически подготовляемо, в стихию которого нужно внести максимум сознательности.
[1927]
II
Несомненно, самым крупным работником не только по своей политической подготовленности, по своему авторитету, по своему трудолюбию, журналистской хватке, по количеству работы и по количеству результатов, которые эта работа давала, был Владимир Ильич.1 «Вперед» и «Пролетарий»2 — это были органы прежде всего Владимира Ильича. Большинство статей были написаны им. Большинство корреспонденции, обработок, заметок писалось им. <…>
Владимир Ильич кипел политически. Он искал, на что опереться, на какой факт. Он торопил, чтобы были скорее расшифрованы известия из России, и с жадностью набрасывался на них. И сейчас же небольшое известие, суммарные данные того, что делается в стране, давали ему повод к замечательным обобщениям, и он тут же перед нами развертывал, что это значит. <…> За русскими событиями мы следили чрезвычайно усиленно. Мы разделили между собой все газеты, но Владимир Ильич проверял все, и, таким образом, он читал свою порцию, а кроме того, и все наши порции. Точно так же читали мы и европейскую почту и меньшевистскую прессу. Мы старались вычитать и найти у них те определенные черты, которые ждал Ленин, который понимал, куда клонится меньшевистская линия.
Часто статьи обсуждались заранее. Это бывало и со статьями, которые писал сам Владимир Ильич и мы. Часто Владимир Ильич спрашивал, какие предложения мы имеем относительно тем, мы делали свои предложения, он делился своими. Каждое заглавие и кратко обозначенная тема подвергались обсуждению. Тот, кто предлагал тему статьи, развивал основные тезисы, свои основные позиции; другие оспаривали, возражали, Владимир Ильич тоже. Происходила оживленная беседа. В известные моменты Владимир Ильич говорил: ну, идите садитесь и пишите. <…>
Не всегда статья коллективно обсуждалась до того, как писалась, но всегда она коллективно обсуждалась, прежде чем была напечатана. Это было возможно сделать, ибо орган был еженедельный, материалов было не так много и можно было к ним относиться с чрезвычайной тщательностью. Часто бывало, что при вторичной читке статья в значительной степени менялась. Было немало моментов, когда первоначально статья была написана Орловским или Ольминским, но в конце концов становилась произведением Владимира Ильича. Он ее так сильно изменял, черкал, переделывал, вставлял большие куски, что часто позднее редакторы переизданий становились в тупик, чья же это статья.
