Обращаясь к сей неложной картине, нахожу я, что новыя в ней открывшаяся тени требуют и новых времени и обстоятельствам свойственных средств, а особливо подчинения их всех точным и исправно размеренным правилам, как по состоянию сил и ресурсов наших, так равным образом по количеству и важности опорствующих нам пружин»^{69}.

«Секретное мнение» только подтверждает, насколько Н.И. Панин был обеспокоен внутренней ситуацией в стране. И пожалуй, только состояние дел внутри государства побудило его принять «свойственные средства».

Среди мер, призванных покончить с войной и усмирить восстания, буквально вздыбливался план раздела Польши. Для Панина — это якорь спасения в его дипломатической игре: сменить Северный союз на «новую систему» — русско-прусско-австрийский союз. В письме к Сальдерну от 11 июня 1771 года Панин пишет:

«В моем письме №4 заметил в. пр-ву, что сообщенное мною вам решение ея имп. вел-ва по польским делам является новою системою, согласно которой вам нужно будет вести нынешния ваши операции по замирению этого королевства; настоящим письмом я точнее объясню, в чем и каким образом ваш образ действий может и должен быть приспособлен к этому.

…Польша, как бы плачевно ни было положение ея дел, значительная держава по своему физическому положению. Несколько частей, которыя будут отделены от нея вследствие округления границ ея соседей, все-таки не помешают ей остаться в положении посредствующей державы, достаточно значительной для того, чтобы служить противовесом при соперничестве великих держав, и я соображался с этим, создавая этим округлением границ новое равновесие интересов и новую систему союза между тремя соседними с нею державами.

Поляки не могут ничего возразить против соглашений, к коим они сами подали повод непоследовательностью своего политического поведения относительно всех их соседей и своими бесконечными несогласиями, а Станислав Понятовский, будучи оставлен на своем престоле и на престоле народа, который всегда сохранит видное положение среди второстепенных держав Европы и который после испытанного им урока станет, быть может, благоразумнее и счастливее, не найдет свое будущее положение худшим, чем нынешнее или прошлое»^{70}.

Ну что же, тут и горечь неудачи в Польше, и слабое утешение в том, что Польша-де еще достаточно велика, чтобы остаться «посредствующей державой». Но основная мысль послания заключается в том, чтобы новым тройственным союзом обеспечить себе скорейшее окончание войны.

Через два с половиной месяца — 28 августа 1771 года — Панин в переписке с Сальдерном вновь возвращается к этому вопросу и сообщает ему подробности плана осуществления раздела на основании своих переговоров с Пруссией:

«Мы должны отправляться от одного твердого и неизменного пункта — именно, что удастся ли убедить венский двор приступить к нашему соглашению с королем прусским, или же он останется в стороне, или формально воспротивится ему, во всяком случае, решено, что мы тем не менее будем его приводить в исполнение.

…Но как только дела назреют, вы будете об этом исправно и вовремя уведомлены, дабы ваши поступки были согласованы с ними к их успеху… Но главною вашею задачею будет — завербовать известное число лиц, которых мы могли бы пустить в дело, когда наступит к тому время… Если уж платить, то лучше платить ради наших интересов, чем их. Я полагаю, что весь этот огромный расход на конфедерацию, которая займется лишь замирением Польши, должен быть произведен лишь на такую конфедерацию, которая подчинится всем нашим условиям и наших союзников»^{71}.

Из письма видно, что идея союза с Веной все еще не оставляет Панина.

Одновременно здесь даны ясные указания о том, как должна вести себя дипломатическая разведка. Перед ней поставлены три задачи: во-первых, вербовать новую агентуру. Пользуясь корыстолюбием польских магнатов, их предательскою натурой, Сальдерн должен был набрать новых сторонников расчленения Полыни. Это была главная задача. Во-вторых, надо было направить работу агентуры на «поселение раздоров в умах», т.е. усилить междоусобицу, царившую в Польше. В-третьих, готовиться к тому, чтобы придать разделу «видимость законности»,

Сальдерн строго выполнил предписания Панина, что видно из его благодарственных писем к первому.

В конце 1771 года были дополнительно введены в Польшу русские войска, сотрудничавшие с Сальдерном. Он снабжал их информацией о враждебных России польских помещиках, на имения которых налагалась контрибуция.

В начале 1772 года наконец договорились и с Веной о разделе, а в сентябре 1772 года представители трех держав в Варшаве вручили полякам ноту о разделе.

О методах русской дипломатической разведки в Турции при Петре I уже много сказано. Особенность ее деятельности состояла в том, что, пожалуй, нигде, как в этой стране, русские не встречались с такими острыми контрразведывательными мерами противодействия. В рассматриваемую, Екатерининскую, эпоху положение мало в чем изменилось в сравнении с прошлым.

Осложнялось дело и характером, скажем сразу, крайне сложным, политических отношений России с Турцией при Екатерине II.

Развитие торговли и помещичьего землевладения в России требовало выхода на Юг, в Черное море, где до того существовал запрет на плавание русских кораблей. Петровские походы на Азов и последующий Прутский скандал не привели к удовлетворительному решению черноморской проблемы. Татары в Крыму, хотя и прекратили свои набеги на Украину и не получали больше дань с России, продолжали оставаться бастионом Оттоманской Порты на южных подступах к Русскому государству. Оттуда исходила постоянная угроза русским владениям, Украине и Польше.

Порта, впрямую граничившая с Польшей, активно вмешивалась в польские дела. На турецкую политику ощутимо влияли Пруссия, Франция, не в последнюю очередь Австрия, хотя к австрийцам, как к соседям, турки относились подозрительно и с опаской, закономерно не желая усиления влияния Австрии в Польше.

Но надо заметить, что в 1762 — 1768 годах, т.е. до начала первой Русско-турецкой войны, отношения между двумя империями развивались «нормально», без особых всплесков враждебности.

Однако в связи с Турцией императрицу заботили три проблемы. Первая: как быть с треугольником Россия — Турция — Польша. Вторая: обеспечение спокойного развития пограничных с Турцией областей (Киевское генерал-губернаторство, Приазовье, Дон, Задонские степи). Здесь интересы России напрямую сталкивались с турецким сателлитом — Крымом и его ханством.

Третья была, пожалуй, самой главной в расчетах екатерининской политики, дипломатии и в постановке задач российской разведке — обеспечение свободы торгового мореплавания.

Крымская проблема для России проистекала из того, что Крым был фактически подвластен Порте, а династия Гиреев крайне враждебно относилась к Русскому государству. Гирей, как известно, до Петра I даже получали дань от России. Русское правительство добивалось поэтому такого ослабления Крыма, которое лишило бы хана возможности проводить антироссийскую политику. Исходя из этого, Коллегия иностранных дел ставила перед русскими дипломатами в Турции и задачи разведывательного характера. Предпринимались попытки свергнуть неугодного хана, используя средства разведки.

Так, мы видим, что в рескрипте от 2 августа 1762 года русскому резиденту в Константинополе Обрескову предложено тайно стараться низвергнуть хана, пользуясь всеми возможными мерами и средствами, обещая заплатить щедро фаворитам султана или агентуре^{72}.