Хотя теперь не истребляют самих орангутанов, но уничтожают места их обитания — девственный лес. С 1950 по 1975 год в Африке было вырублено 52 процента тропических дождевых лесов, а на Шри Ланке и в Бирме даже 62 процента: в мировом масштабе это составляет 40 процентов девственных лесов за четверть века! Сейчас, при современном техническом оснащении, сводят лес с площади, равной всей Швейцарии, всего за каких-нибудь четыре с половиной месяца. Причем какой лес! Произраставший тысячелетиями! Только с Суматры за один лишь 1973 год вывезено 15,5 миллиона кубических метров древесины. Крупные иностранные концессии осуществляют это по заданию западных индустриальных стран. Для того чтобы добыть деревья ценных пород, они не задумываясь валят весь лес целиком — целыми участками.
Детеныши человекообразных обезьян, отверженные своими матерями, в зоопарках нуждаются не только в любви и заботе своих воспитательниц, но и в обществе себе подобных сверстников. Здесь два детеныша орангутана в «детских яслях» для обезьян во Франкфуртском зоопарке
Иногда это делается также ради освобождения площади под каучуковые и рисовые плантации. А тем временем осадков в этих странах становится все меньше, не защищенная деревьями почва смывается. Одновременно безудержно растет численность населения. Уничтожение животных — это, так же как и у нас, в ФРГ, предостережение людям, указывающее на то, что ожидает их самих в недалеком будущем.
Наши реакклиматизационные станции занимаются также переселением старых орангутанов, не успевших спастись из вырубаемых лесов.
Дело в том, что по равнинной местности орангутаны, как правило, передвигаться опасаются. Поэтому как только поступает сигнал о находке такого орангутана, не желающего покидать «своего» участка леса, намеченного к вырубанию, туда сейчас же выезжают ловцы на вездеходах. Срочно срубаются все деревья вокруг того, на котором сидит орангутан. Потом какой-нибудь храбрый мужчина лезет на дерево к орангутану и сгоняет его вниз. Удивительно, что ни разу не случалось, чтобы исключительно сильное, испуганное животное ранило при этом ловца. Внизу орангутан попадает в крепкие нейлоновые сети, которыми окружено дерево. Обезьяну закатывают в сеть и обездвиживают при помощи шприца с транквилизатором.
Транспортировать тяжеленные деревянные ящики с обезьянами по бездорожью джунглей — дело отнюдь не легкое. Чаще всего их перевозят на лодках по рекам, но и это не просто: здесь полно подводных камней и водопадов. Словом, поездка связана со всякого рода приключениями.
Считается, что сейчас на Калимантане примерно 5 тысяч орангутанов, на Суматре — 3–4 тысячи, половина из которых находится вне границ резервата. Посчастливится ли нам спасти орангутана, один из 141 вида животных, над которыми нависла особенно сильная угроза уничтожения? Мне кажется, что наш загрязненный и отравленный ядами земной шар стал бы без этого чуда — «лесного человека» — значительно беднее.
Глава 2. Самая красивая птица на Земле — павлин
Если львы и тигры способны внушать посетителям зоопарков опасливую почтительность, то обыкновенный павлин может привлечь к себе гораздо больше внимания: для этого ему достаточно только распустить свой шикарный, сияющий всеми цветами радуги хвост. Мимо такого зрелища люди никогда не пройдут равнодушно. Несмотря на то что павлин спокойно может жить в любом крестьянском дворе, он остается самой прекрасной птицей на Земле!
Разумеется, он распускает хвост специально для обольщения пав — так считают все. Однако это не совсем так. Во-первых, то, что он поднимает кверху на 1 метр 30 сантиметров, — это вовсе не хвост, а удлиненные перья на спине, хвостовые же перья у павлина гораздо короче. А вот то, что отсвечивает таким удивительным зеленовато-золотым, медным и красноватым блеском, — вовсе не окраска, а особое строение пера, создающее для нашего глаза подобную игру красок.
Интересно, старается ли павлин на самом деле обольстить своим украшением самок? Уже не раз наблюдали, что, подойдя к дереву или крутому обрыву, он наклоняет свой веер косо назад, чтобы сидящие наверху самки могли увидеть его в полном блеске. Но стоит такой невзрачной самочке приблизиться к нашему расфранченному кавалеру, как он тотчас же поворачивается к ней задом, демонстрируя ничем не примечательную оборотную сторону хвоста. А она, небрежно склевывая то тут то там что-то с травы, словно бы и не обращая на него внимания, обойдет его кругом, чтобы снова увидеть роскошный веер во всей красе. Он, шумно встряхивая своим замечательным украшением — звук при этом напоминает погремушку или трещотку, — снова отворачивается от самки. Ей опять приходится обегать его кругом, и так может продолжаться более десяти раз, пока он наконец не сложит наполовину свой веер и, взобравшись на самку, не спарится с ней. Он в этот момент отличается от домашнего петуха только тем, что павлины в отличие от домашних петухов спариваются чрезвычайно редко. Иной владелец павлинов не может припомнить, чтобы когда-либо был свидетелем спаривания своих питомцев. Впрочем, то же самое относится и к индюкам, и фазанам.
Если бы селедка стоила так же безбожно дорого, как икра или устрицы, люди смаковали бы ее с подобным же восторгом, как необычное, изысканное лакомство. То же самое можно сказать о павлинах, которых на сегодняшний день можно содержать практически в любой деревне — было бы желание. А вот Гомер, живший за 800 пет до нашей эры, их еще не знал. Знаменитому же философу Аристотелю, умершему в 322 году до нашей эры, они были уже хорошо известны.
Павлинов завезли из Азии в Европу в период расцвета греческой культуры. Когда они были еще редкой новинкой, их демонстрировали в Афинском храме лишь раз в месяц, в новолуние, причем за входную плату. Ведь день новолуния считался тогда священным днем богини Геры, а позже, в Риме, — богини Юноны. В те времена парочка павлинов стоила 11 тысяч драхм, что равняется примерно 30 тысячам марок. Притом павлин стоил 10 тысяч, а пава только тысячу драхм. Потом они стали дешеветь, потому что, как выяснилось, разведение этих птиц не составляло большого труда.
«Лучше всего держать их на небольших естественных или даже искусственных островках, засаженных деревьями, — можно прочесть в старых римских руководствах по разведению павлинов, — там они застрахованы от нападения куниц, лисиц и воров. Поскольку они плохо летают, то удрать им оттуда через воду не так-то просто. Одного павлина хватает на пятерых пав».
И уже тогда догадались подкладывать павлиньи яйца под обыкновенных кур-несушек и выкармливать молодняк кузнечиками и творогом. А поскольку, безусловно, только какая-нибудь из богинь могла волшебным образом рассыпать звезды с небес по удивительному вееру павлина, то вскоре его стали считать символом неба, куда поднимаются души умерших, — он стал символом бессмертия. И сегодня еще находят изображение павлина в римских гробницах. Но в то время как кесари избрали своей эмблемой орла, их жены — неважно, будь они Домитией, Паулиной, Фаустиной или Юлией, — неизменно выбирали своей эмблемой павлина. Он увековечен на многих римских монетах, потому что считался также эмблемой Юноны, супруги Юпитера.
Но поскольку мясо «божественных птиц» было жестким и невкусным, то в качестве особого деликатеса на стол знатных вельмож подавались только павлиньи мозги и языки. Так, царственный кутила Вителлий приказывал свозить из всех уголков Средиземноморья на военных кораблях всяческие лакомства. На его стол подавалось огромное блюдо, наполненное языками фламинго, молоками мурен, печенью рыб-попугаев, но больше всего там было павлиньих мозгов и языков. С тех пор каждый римский сибарит, который мог себе это позволить, стал поражать своих гостей вазами, наполненными павлиньими мозгами и языками. Когда кто-нибудь из обжор чувствовал, что объелся этими роскошными яствами и больше не в состоянии есть, он шел в «vomitorium», специально оборудованное для этой цели помещение, щекотал павлиньим пером у себя в горле, вызывая рвоту, и потом, облегченный, мог продолжать трапезу дальше. Как бедно выглядят по сравнению со всей этой невиданной роскошью времена нашего рыцарства, например, широко известная свадебная неделя Карла Бургундского, во время которой ежедневно на стол подавалось сто жареных павлинов!
