Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Как? — спросил я, поскольку именно это мне и хотелось узнать.

— Я рассказал ей, что собираюсь сделать, — ответил Джошуа. — И она стояла совершенно неподвижно.

— Ты просто сказал ей, что будешь делать?

— Да. Она не боялась, а потому не сопротивлялась. Весь страх — он от того, Шмяк, что пытаешься разглядеть будущее. А если знаешь, что грядет, бояться нечего.

— Это неправда. Я знал, что будет, а именно: як тебя растопчет, а исцелять у меня не получается, как у тебя. Поэтому я боялся.

— Ой, ну тогда я ошибся. Извини. Значит, ты ей просто не понравился.

— Вот это больше похоже на правду. — Я был доволен, что доказал истину. Джошуа сел на пол напротив меня. Ему тоже не разрешалось есть, но чай пить было можно. — Есть хочешь?

— Да, а ты?

— Умираю от голода. Тебе как спалось? Без одеяла то есть?

— Холодно, только я привык за тренировки и уснул все равно.

— А я пробовал, но всю ночь зуб на зуб не попадал. Джош, а ведь даже зима еще не наступила. Когда выпадет снег, мы же без одеял околеем. Ненавижу холод.

— Ты сам должен стать холодом.

— Знаешь, в просветленном состоянии ты мне больше нравился.

Теперь Гаспар надзирал за нашими тренировками лично. Каждую секунду, пока мы скакали с кола на кол, он нещадно муштровал нас, учил сложным движениям рук и ног. Все это входило в режим кунг-фу. (У меня возникло странное чувство, что эти движения я уже видел: Радость исполняла причудливые танцы в крепости Валтасара. Так Гаспар научил колдуна или наоборот?) Пока мы сидели и медитировали — часто всю ночь напролет, — Гаспар стоял сзади с бамбуковой палкой и периодически колотил нас по головам. Для чего, я так и не понял.

— Зачем он так все время? Я ведь ничего не сделал, — пожаловался я Джошу за чаем.

— Он бьет тебя не в наказание — он бьет, чтоб ты оставался в настоящем мгновении.

— Я и так в нем, и в это самое мгновение мне ужас как хочется вышибить из него все дерьмо.

— Ты это не всерьез.

— Вот как? Мне что, хотеть быть тем дерьмом, что я из него вышибу?

— Да, Шмяк, — мрачно ответил Джошуа. — Ты должен стать этим дерьмом. — Но сохранить непроницаемую физиономию ему не удалось, и он захихикал, прихлебывая чай, а в конце концов не удержался, фыркнул фонтанами горячей жидкости и от хохота повалился на бок. Остальные монахи, которые, очевидно, прислушивались, тоже захихикали. А двое и вовсе покатились по полу, держась за животы.

Очень трудно сердиться в комнате, полной ржущих лысых парней в оранжевых тогах. Буддизм.

Гаспар заставил нас ждать особого паломничества два месяца. Поэтому на монументальную тропу мы вышли в самый разгар зимы. Нас так завалило снегом, что каждое утро приходилось выкапывать тоннели во двор. Но перед тренировкой мы должны были очистить от снега всю площадку, поэтому часто начинали далеко за полдень. Бывали дни, когда ветер с гор дул так злобно, что в метели мы не могли разглядеть собственных носов, и Гаспар придумывал для нас упражнения внутри.

Одеяла нам с Джошем не вернули, поэтому я каждую ночь дрожал на полу, пока не засыпал. Хотя все бойницы заложили ставнями, а в жилых кельях горели жаровни, зимой не удавалось достичь ничего похожего на телесный комфорт. К моему облегчению, на остальных монахов холод тоже действовал: я заметил, что общепринятая поза на завтраке — обернуться всем телом вокруг чашки горячего чая, чтобы ни гран тепла не ускользнул. Если бы в трапезную вошел кто-нибудь посторонний и увидел всех нас в этих оранжевых тогах, он бы решил, что забрел на грядку гигантских дымящихся тыкв. Хотя остальные, включая Джошуа, похоже, находили какое-то спасение от холода в медитации: как мне говорили, они достигли того состояния, когда могут сами вырабатывать тепло. Такой дисциплиной я пока не овладел. Иногда я даже подумывал забраться в узкую глубину пещеры, где на потолке в спячке комками меха и кожи висели сотни пушистых летучих мышей. Вонь там, должно быть, кошмарная, но по крайней мере тепло.

Наконец пришел день паломничества, но к производству собственного тепла я приблизился не больше, чем в начале тренировок. Поэтому мне стало несколько легче, когда Гаспар подвел нас пятерых к шкафчику и выдал каждому гетры из ячьей шерсти и сапоги.

— Жизнь — страдание, — изрек он, вручая Джошу экипировку. — Но целесообразнее терпеть ее с ногами, чем без ног.

Вышли мы на рассвете, хрустально-ясным утром. Всю ночь зверский ветер сдувал с горы снег. Гаспар повел нас вниз по склону к деревне. Иногда мы брели по пояс в снегу, иногда перескакивали с валуна на валун: вдруг стало ясно, что наши тренировки по колоскака-нию не так уж и бесполезны и вообще довольно практичны. Если бы какой-нибудь валун под нами обрушился, нас бы запросто похоронило в ущелье под полусотней футов снега.

Селяне встретили нас великой радостью — выходили из каменных жилищ, обложенных дерном, и наполняли наши мисочки рисом и корнеплодами, дребезжали латунными колокольчиками и в нашу честь дули в ячий рог. А потом юркали обратно в дом, к очагам, и захлопывали дверь, чтобы не выпускать тепло. Однако праздник оказался скоротечным. Гаспар привел нас к дому беззубой старухи, с которой мы с Джошем когда-то познакомились, и мы расположились на постой в ее сараюшке, на соломе рядом с козами и парой яков. (Ее коровы были значительно меньше тех, что мы держали в монастыре, и гораздо больше походили на обычный домашний скот. Впоследствии я узнал, что наши были потомством диких яков, обитающих на высоких плоскогорьях, а ее порода приручалась и выводилась уже тысячу лет.)

Остальные уснули, а я пробрался в старухино жилище поискать еды. Жила карга в маленькой двухкомнатной хижине. Переднюю комнату мутно освещало одинокое окно, затянутое выдубленной шкурой, пропускавшей тускло-желтое свечение луны. В темноте я различал только очертания, а не сами предметы, однако на ощупь отыскал то, что могло быть мешком репы. Я вытащил один шишковатый комок, счистил с него грязь и вгрызся в это хрумкое земное блаженство. До сих пор репа мне была совершенно безразлична, но теперь я решил, что останусь здесь, пока все содержимое мешка не перекочует ко мне в желудок. И тут я услышал в соседней комнате шорох.

Я перестал жевать и прислушался. Неожиданно в дверном проеме кто-то появился. Я затаил дыхание. Раздался старухин голос с этим ее странным китайским акцентом:

— Покуситься на жизнь человека или как бы человека. Взять то, что ему не дадено. Утверждать, что достиг сверхчеловеческих способностей.

Я, конечно, туповат, но понял: карга цитирует правила, за нарушение которых монаха изгоняют из монастыря. Она вышла на смутный свет и продолжила:

— Вступать в половую связь, вплоть до животных. В ту же секунду я заметил, что беззубая старуха совершенно нага. Изо рта моего вывалился катыш недожеванной репы и скатился по тоге. Бабуся подошла совсем близко, потянулась ко мне, и я решил было, что она хочет убрать эту гадость, но она ухватилась за то, что было у меня под тогой.

— У тебя есть сверхчеловеческие способности? — поинтересовалась грымза, потягивая меня за мужское достоинство, и оно, к моему изумлению, согласно кивнуло.

Следует сказать, что после нашего ухода из крепости Валтасара прошло два года и шесть месяцев. Два с половиной года назад на волю вырвался демон и поубивал всех девчонок, кроме Радости, истощив тем самым мои резервы сексуальных компаньонок. Хочу официально заметить: я несгибаемо придерживался монастырского устава и позволял себе лишь те ночные извержения, что случались со мною во сне (хотя мне стало неплохо удаваться направлять сны в нужное русло, так что вся эта мыслительная дисциплина и медитация не пропали втуне). Сказав это, добавлю: сопротивляемость моя была сильно подорвана, когда старуха, сколь бы морщинистой и беззубой она ни была, угрозами и принуждением заставила меня участвовать в том, что китайцы называют Запретным Танцем Мартышки. Пять раз.

53
{"b":"20274","o":1}