Наконец я набрался смелости и спросил у Гаспара, что происходит.
— Это особая медитация, — ответил он. — Ты не готов. Иди сиди.
Гаспар почти на все мои вопросы отвечал «Иди сиди», и негодование мое по этому поводу означало, что я вовсе не утрачиваю привязок к собственному эго, а потому и в медитациях никуда не продвигаюсь. Джошуа, напротив, был полностью в своей тарелке: ему нравилось все, чем мы занимались. Он мог часами сидеть без движения, а потом прыгать по кольям так, словно перед этим час разминался.
— Как ты это делаешь? — спрашивал я. — Как ты можешь ни о чем не думать и не засыпать?
Ибо то был основной барьер на моем пути к просветлению. Если я сидел тихо несколько часов, то непременно засыпал, а храп мой, очевидно, эхом колыхал храмовую тишь и нарушал медитации остальных монахов. Немочь эту предлагалось лечить единственным средством — пить в огромных количествах зеленый чай. От него действительно заснуть было трудно, однако «не-разум» он подменял постоянными раздумьями о мочевом пузыре. И в самом деле, менее чем через год я достиг состояния абсолютного сознания пузыря. Джошуа же удалось полностью избавиться от собственного эго — как учили. И на девятом месяце нашего пребывания в монастыре, посреди самой ненастной зимы, какую только можно представить, Джошуа, отпустив от себя все построения сознания и тщеславия, стал невидимкой.
Глава 18
И я был средь вас, и вкушал яства, и беседовал, и ходил, и ходил, и ходил — много часов, но не свернул ни разу, ибо передо мною была стена. Сегодня утром ангел разбудил меня и дал мне новых одежд — странных на ощупь, однако знакомых на вид (из телевизора). Джинсы, фуфайка, тенниски, а также носки и спортивные трусы.
— Надевай. Я выведу тебя на прогулку, — сказал Разиил.
— Я тебе что — собака? — спросил я.
— Воистину собака.
Ангел также облачился в современный американский прикид и, хотя по-прежнему был поразительно хорош собой, выглядел настолько неловко, что казалось, одежда приколочена к его телу раскаленными шипами.
— Куда мы идем?
— Я же сказал — на прогулку.
— Где ты взял одежду?
— Воззвал вниз, и Хесус дал. В отеле есть пла-тейная лавка. Пошли.
Разиил закрыл дверь и сунул ключ от номера в карман джинсов, вместе с деньгами. Интересно, раньше у него были карманы? Мне бы и в голову не пришло ими пользоваться. Я не сказал ни слова, пока мы спускались на лифте и шли по вестибюлю к выходу. Не хотелось ничего портить. Я боялся: ляпну что-нибудь — и ангел опамятуется. Шум на улице стоял знатный: автомобили, отбойные молотки, полоумные, бормочущие что-то сами себе. О свет! О вонь! Мне помстилось, что когда мы только приехали сюда из Иерусалима, я был в каком-то шоке. Мне казалось, тут не так ярко.
Я двинулся было по улице, но ангел ухватил меня за плечо, и его пальцы клешнями впились в мою плоть.
— Сам ведь знаешь, тебе не удастся сбежать. Если побежишь, я поймаю тебя и переломаю ноги, и бегать ты никогда больше не сможешь. Сам знаешь, что если попробуешь улизнуть хотя бы на несколько минут, тебе все равно от меня не спрятаться. Сам знаешь, что я отыщу тебя, как некогда отыскал весь твой народ. Ты ведь все это знаешь, правда?
— Да, да, отпусти. Пойдем.
— Терпеть не могу ходить. Ты когда-нибудь видел, как орлица глядит на голубку? Вот и мне с тобой и твоей ходьбой — ровно так же.
Здесь следует заметить, наверное, что именно Разиил имел в виду, вспомнив, как некогда отыскал весь мой народ. Видимо, много веков назад он какое-то время служил Ангелом Смерти, но с должности его сместили по несоответствию. Он сам признает: его манной не корми, а дай послушать какую-нибудь историю о невезухе (этим, видимо, и объясняется его любовь к мыльным операм). Как бы то ни было, когда читаешь в Торе о том, что Ной прожил до девятисот, а Моисей — до ста двадцати… в общем, угадайте, кто дирижировал кордебалетом «Покинем этот бренный мир»? Оттуда у него и чернокрылые прихваты, о коих я уже рассказывал. Хоть Разнила и вышибли, но униформу оставили. (Представляете, как Ною удавалось отсрочить свою смерть на восемьсот лет, впаривая ангелу, что никак не получается привести в порядок архивы ковчегостроительства? Насколько же некомпетентен может оказаться Разиил при выполнении нынешнего задания?)
— Смотри, Разиил! Пицца! — Я показал ему вывеску. — Купи нам пиццы!
Он вытащил из кармана деньги и протянул мне:
— Сам покупай. Ты ведь умеешь, да?
— Да, в мое время уже существовала торговля, — саркастически заметил я. — Пиццы не было, а коммерция была.
— Хорошо. А вот этой машинкой ты пользоваться можешь? — Он ткнул в автомат, где за стеклом лежали газеты.
— Если он не открывается вот этой рукояткой, то нет.
Ангел занервничал:
— Как же так? Ты получил дар языков и вдруг стал понимать их все, а дара понимать, как сейчас все работает, тебе не дали? Соображай давай.
— Слушай, может, если б ты навсегда не зажилил пульт, я бы и разобрался, как с ними всеми управляться. — Я имел в виду, что мог бы чему-то в окружающем мире научиться из телевизора, если б Разиил не решил, что мне требуется просто больше тренировки с кнопками переключения каналов.
— Знать, как работает телевизор, недостаточно. Надо знать, как в этом мире работает все.
С таким назиданием ангел отвернулся и уставился в окно пиццерии, где мужчины подбрасывали в воздух пласты из теста.
— Но зачем, Разиил? Зачем мне знать, как устроен этот мир? Если уж на то пошло, ты мне сам ничему научиться не давал.
— Уже даю. Пойдем пиццу есть.
— Разиил?
Он больше ничего не стал объяснять, но весь остаток дня мы бродили по городу, тратили деньги, разговаривали с людьми, учились. Под вечер Разиил решил уточнить у водителя автобуса, куда ехать, чтобы познакомиться с Человеком-Пауком. Я бы еще две тысячи лет обходился без того разочарования, что нарисовалось на ангельском лике, когда водитель автобуса ему ответил. Мы вернулись в номер, и только тут Разиил сказал:
— Жаль, что больше нельзя уничтожать города, населенные людьми.
— Я тебя понимаю, — отозвался я, хотя такие развлечения вывел из моды мой лучший друг — и правильно, в общем-то, сделал. Но ангел должен был это услышать. Есть разница между лжесвидетельством и милосердием. Даже Джош это сознавал.
— Джошуа, ты меня пугаешь, — обратился я к бестелесному голосу, парившему передо мной посреди храма. — Ты где?
— Повсюду и нигде, — произнес голос Джоша.
— А отчего тогда твой голос — прямо у меня перед носом?
Мне все это ничуть не понравилось. Верно, годы, проведенные с Джошуа, притупили мое восприятие сверхъестественных явлений, но медитации пока не подготовили меня к тому, что друг мой стал невидимкой.
— Я полагаю, в природе голоса заложено, что он должен откуда-то исходить, — но лишь для того, чтобы его можно было испускать.
Гаспар в тот момент тоже сидел в храме и, услышав наши голоса, подошел ко мне. Казалось, он не сердится. Но с другой стороны, так всегда казалось.
— Чего? — обратился ко мне Гаспар, имея в виду: Чего ради возвысил ты голос свой и мешаешь остальным медитировать таким адским шумом, варвар?
— Джошуа достиг просветления, — сообщил я. Гаспар ничего на это не сказал, имея в виду: И что с того? В этом как раз и весь смысл, недостойное отродье обскубанного яка. Я понял, что он имеет в виду, по тону его молчания.
— И то, что он невидим.
— My, — произнес голос Джошуа. My по-китайски означает ничто за пределами ничто.
И тут Гаспар явно совершил акт неконтролируемой спонтанности — взвизгнул, как маленькая девочка, и подскочил на четыре фута в воздух. Монахи перестали тянуть яка за хвост и подняли головы.
— Что это было?
— Это было Джошуа.
— Я свободен от себя, свободен от эго, — продолжал Джошуа. Затем что-то пискнуло, и нас обдало мерзкой вонью.
Я посмотрел на Гаспара — тот покачал головой. Он посмотрел на меня — я пожал плечами.
