Больше всего на свете ей хотелось сейчас кинуться назад, к дочери, прижать к себе крепко-крепко и наплакаться — всласть, навзрыд, не стесняясь слез. Этот срыв… Вера никогда не позволяла себе кричать на дочь — ну, разве что пару раз, в самый разгар развода, когда нервы совсем сдавали. А тут? Почему она так разоралась? Ну, переволновалась за Ветку, ну плохо выспалась, но разве можно на ней усталость срывать? Да и девочка вся изнервничалась в эти дни, как говорится, еле душа в теле… Хотя, — тут Вера ни капли не сомневалась, — слова ее были и впрямь возмутительны. И тон… Этот тон — с такой наглинкой, с такой стервозинкой в голосе — нет, то была и вправду не ее дочь… Такой Ветки Вера не знала.
Она так летела вперед, что чуть не сшибла Манюню, выросшую словно из-под земли в клочьях тумана.
— Ой, Машенька, извини… В двух шагах ничего не видно, чуть тебя с ног не сбила. Долго еще эта погода продержится?
— Здравствуйте, тетя Вера, — Маша встала как вкопанная, изящно откинув голову, заложив руки за спину, за спиной бронзовел пышный хвост искристых блестящих волос, лукавые глаза задорно блестели, — вся она была воплощением беззаботности и девической юной грации. — Да, туман этот надоел просто дико! Так позагорать хочется…
— Ты к нам? За велосипедом?
— Ага. Ветка дома?
— Дома, дома… — Вера окинула девочку внимательным взглядом: сказать ей, что Ветка наказана или… Нет, нельзя предавать дочь! — Машенька, Ветка вчера весь вечер плохо себя чувствовала — голова и вообще… Знаешь, видно и впрямь это как-то с переменой погоды связано — и папа твой, и Ветка, и сестра моя… как шальная собралась и уехала! — Неожиданно для самой себя Вера выговорила ту мысль, что вертелась у нее в голове: действительно, отчего Шура уехала так внезапно, будто за ней волки гнались, хотела ведь недельку пожить… «А, впрочем, не до нее теперь», — подумала Вера и продолжила уже вслух: — В общем, Маш, лучше будет, если вы с ней в доме побудете, вдруг у нее грипп начинается? Не выходите на улицу, хорошо?
— Ладно, теть Вер, не волнуйтесь! — она с готовностью закивала, и хвост волос искристым золотящимся факелом разогнал клочья тумана. — А вы надолго уходите?
— Да нет, на часок — в Свердловку за продуктами. Я скоренько — туда и обратно.
Вера выбралась на шоссе и вскоре вновь углубилась в лес, чтобы, срезав путь, по короткой дороге добраться до Свердловки. Туман приглушал все звуки в лесу — ни стука шишки, ни треска ветки — дымной густой вуалью лес скрыл свой лик. Вера знала — теперь он иной, незнакомый, неласковый, он, быть может, смеется над ней, бредущей почти наугад, как слепая, — лес все понимает, все знает, скрывает и никогда ни о чем не расскажет ей…
Позади что-то заскрежетало и послышался глухой тяжкий стук. Вера невольно ускорила шаг — у нее было чувство, что сейчас на нее прыгнет кто-то… И никакие доводы разума не могли успокоить.
— Совсем развинтились нервы. Надо нам с Веткой успокоительного сбора попить, — начала она разговаривать вслух сама с собой, чтобы хоть немного отвлечься. — Так, что я должна купить? Муки, дрожжей, мяса для начинки. Лук, кажется, еще есть… Или лучше пирог с рыбой сделать? А может, не возиться с пирогом — купить что-нибудь готовое вкусненькое — кордон блю, например, или… ой! Ты кто?
Этот возглас относился к маленькому рыжему комку шерсти, мелькнувшему у ног прямо наперерез. Все произошло так внезапно, что Вера от испуга шарахнулась в сторону и по щиколотку провалилась в наполненную водой канавку. Чертыхнувшись, она кое-как вытерла травой кроссовки и вновь двинулась в путь, размышляя, кто ж это был: кошка? А может, лисенок? Интересно, водятся лиски в этих краях? И представив, что ее чуть не сбила с ног шальная лиса, рассмеялась. А потом сразу нахмурилась: нашла, чему радоваться — не заболеть бы с мокрыми-то ногами…
Какая-то крупная птица, шумно хлопая крыльями, сорвалась с ветки и ухнула в ватную мглу лесной чащи.
— Ну вот, — буркнула Вера, — хоть кто-то живой, а то подумаешь — вымерло все! Как после потопа… А этот туман и впрямь как потоп. Только Ковчег мы загодя не догадались построить… А это что? Вроде шаги? Похоже. И голоса.
Навстречу ей двигались плотные темные тени — чьи-то фигуры. Идут, разговаривают. Низкие голоса, мужские… Ей почему-то захотелось сойти с тропинки, чтобы остаться незамеченной. Что и сделала — для этого нужно было только шагнуть в сторону и прижаться к стволу старой ели.
— А ты уверен, что про нашу затею с бочками не пронюхают?
— Ты что смеешься? Кто сюда сунется? Нет, старик, все продумано! Малхаз не мальчик — сто раз просчитает, прежде чем вложить хоть один рваный бакс! Это дело — верняк, не сомневайся! Что ты нервный такой, чего переживешь? Твое дело — прикрытие — знай себе срубы луди! Лесу на пару лет хватит. А там… Только скоренько надо, скоренько!
— Будешь тут нервным — я ж все, что есть, в это дело вбухиваю — это ж… Сам понимаешь! А процент мой…
— Процент — доцент! Ты подумай…
О чем предстояло подумать «нервному», Вера уже не расслышала — голоса отдалялись все дальше, и скоро две темные тени исчезли в тумане.
Вера брезгливо передернула плечами — очень ей голоса эти не понравились. Да и сам разговор — ясно было, аферу затеяли мужики, гадость какую-то…
Отчего-то мелькнула мысль: «Хорошо, что ЭТИ меня не видели». Да, хорошо, что скрылась в тумане. Хотя отчего ей нужно было от них скрываться, неясно… Все было неясно. В том числе и то, который час, поспеет ли в срок с обедом и далеко ли до Свердловки…
Она подумала, что сбилась с дороги, ведь по ее подсчетам давно должно было показаться шоссе, а за ним — знакомый мост через Клязьму. Но перед нею по-прежнему стлалась тропинка, туман скрывал обступавший лес, а сердце начало биться гулко и учащенно, хотя поводов для волнения не было никаких. Внезапно прямо перед нею вырос забор. Обыкновенный дощатый забор, каким огорожены были в этих краях дачные участки.
— Эге, а ты здесь откуда? — подумала она вслух и даже присвистнула, хотя привычки свистеть за ней не водилось. — Ну вот, здрастье-пожалуйста, те же и забор! Что за бред?
Покружив на месте в попытке исследовать незнакомый забор, Вера поняла, что он перегораживает ей путь, простираясь на неопределенное расстояние. Оставалось только решить: в какую сторону двинуться, чтобы наткнуться на брешь в препятствии и выбраться, наконец, к желанной Свердловке. В том, что она лишь немного сбилась с пути из-за тумана и Свердловка где-то рядом, Вера не сомневалась. Постояла немного в нерешительности, рассуждая вслух:
— Как там у Пушкина: «Пойдет налево — песнь заводит, направо — сказки говорит…» Что выбрать: песнь или сказки, пойти направо или налево? Сказки, конечно, хорошо, что и говорить! Только нам они сейчас ни к чему… Нам бы еды добыть — гость у нас на пороге! Решено, выбираю песнь! Пойдем-ка, Верка, налево. А какую выберем песню? Пусть сама нас с тобой выбирает, в ритме шагов напоется.
И она решительно свернула влево, двинувшись по малоприметной тропе вдоль забора. Ноги сами собой ускорили шаг.
— А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер! Веселый ветер… ой, — сбилась она с ритма, подвернув ногу на скользкой тропе. — Веселый ветер… Моря и горы ты обшарил все на свете…
Но веселья не прибавлялось, голос дрогнул и оборвался.
— Ну вот, еще немного — и разревусь, — досадливо проворчала она. — И куда же меня заведет этот проклятый забор?
А тот и не думал кончаться — длился и длился, уводя прочь от цели, сбивая с пути. Обыкновенный такой некрашеный хилый заборчик. Кое-где кособочился, кое-где ощеривался провалившимися штакетинами, кое-где красовался зацветшим вьюнком.
Вера так спешила, что почти бежала. Нужно скорей выбираться отсюда — похоже, она заблудилась. А там Ветка одна, скоро Ксения с Лёной придут… Сколько времени? Туман скрыл горизонт, не давая возможности сориентироваться по солнцу… Наконец нога вновь соскользнула с тропы, провалившись в какую-то колдобину, и Вера остановилась, растирая растянутую лодыжку. Кажется, начала распухать. Распрямившись, она как затравленная стала озираться по сторонам. И вдруг из тумана перед глазами вынырнула калитка.
