— С тобой все в порядке?

— Немножко ногу свело. Со мной это часто бывает, особенно ночью… — призналась Вера, тем не менее утаив от новой подруги все только что пережитое. Решила ее не тревожить попусту… Но про себя Вера не сомневалась: между видением Лёны и ее спасением была несомненная связь. Выходит, злой власти дома противостояла иная сила…

Вера торопливо засобиралась: теперь она была просто убеждена, что с Сережей случилось недоброе, что и он подпал под губительное воздействие темных сил дома на том берегу. И ей непременно надо было как можно скорее увидеть Сережу, рассказать о своих опасениях, убедиться, что он жив-здоров…

Ксении передалось Верино нарастающее волнение. Так же негромко она спросила:

— Ты что-то заметила? Что тебя так взволновало?

— Показалось… Мы с Веточкой, — ты еще с ней познакомишься, — подружились тут с человеком одним. У него очень славная дочка Манюня. Так вот, мне показалось, что он недавно тут проходил, вдоль берега, только странный какой-то… Сам не свой. Я думала, мы его по пути повстречаем, но он, видно, нас опередил, скрылся в лесу боковой тропинкой. Хочу его навестить, это недалеко, здесь на дачах… И что-то Веточки долго нет. А день нехороший какой-то.

— День ангела… — медленно и задумчиво, то ли соглашаясь с Вериным ощущением дурного дня, то ли споря с ним, протянула Ксения. — Я хочу, чтобы ты с Веточкой у нас побывала. Мы домик на днях купили, это в сторону Свердловки, на берегу Клязьмы. Там, где коттеджи строят.

— У вас тоже коттедж? — поинтересовалась Вера.

— Нет, что ты! У нас таких денег нет — там настоящие виллы, под сотню тысяч долларов каждая… А у нас домик маленький — сруб деревянный с мансардой и верандочка вроде твоей. Восемь соток. Детям воздух нужен, а мы в Москве в центре живем — сама знаешь, какой там воздух! Вот и перебираемся сюда потихоньку. Может, я с детьми и зимой здесь останусь.

— Это то, о чем я всю жизнь мечтала! — воскликнула Вера. — Лес, тишина, покой, ничто не дергает, не мешает работать…

— Я слыхала от Шуры, ты роман пишешь. — откидывая со лба прядь медных волос, спросила Ксения. — У меня муж — поэт. Но у него есть и проза. Хлеб, конечно, тяжелый, на это сейчас не прокормишься. Особенно, когда дети… — Она вдруг поперхнулась, закашлялась. — Но ничего, кое-как перебиваемся. У вас с Пашей много общего может быть, я знаю — вы подружитесь. Вместе все-таки веселей! — и она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами и хозяйским жестом оглаживая свой округлый живот.

— Шура, не отставай! — крикнула Вера, обернувшись к сестре. Та пыхтела позади них, переваливаясь с боку на бок и с трудом подвигая вперед свое грузное тело в закипающем от несносной жары жидком воздухе. — Ксенечка, вы придете с Лёнушкой завтра к нам? Я чего-нибудь вкусненького на обед приготовлю.

— С удовольствием, — с радостью согласилась та. — Только скажи — когда.

— Часам к двум — к половине третьего. Мы обычно в это время обедаем. Тебя устроит?

— Вполне.

И новые подруги, попрощавшись, расстались. Шура еле доползла до дома и заявила, что в знак протеста против немилосердной жары она объявляет этой жаре бойкот и заваливается спать. Что тотчас исполнила, рухнув на кровать в нижней комнате, и буквально через пару минут засопела.

А Вера, умывшись и причесавшись, переоделась в открытый шелковый сарафанчик и скорым шагом выбралась на шоссе, поспешая к Сереже. Но, видно, в этот день повидаться им было не суждено, потому что, не пройди Вера и полдороги, как навстречу ей вынеслась из-за поворота Веточка, гоня во всю мочь на своем велосипеде. Все лицо у нее было зареванное, слезы ручьями текли по щекам и тут же высыхали от потоков встречного воздуха. Заметив мать, Ветка притормозила, соскочила с велосипеда и бросилась к маме, протягивая ей смятую пачку полинялой бумаги, кое-как перетянутой грубым шпагатом.

— Вот… — захлебываясь слезами, проревела она, — это тебе. Ты возьми… эти письма проклятые!

— Доченька, что случилось? В чем дело? Что за письма? Можешь толком что-нибудь объяснить? — недоумевала Вера, утирая ей слезы и заглядывая в глаза.

— А, ничего особенно… Ну их всех!

— Кого «ну»? Кого «всех»? — продолжала допытываться Вера.

— Этих… мальчишек и Машку! Я не буду с ними дружить. Они все предатели!

— Ну, пойдем домой, пойдем, моя милая. Успокойся, сейчас мы во всем разберемся… Ну! Не надо плакать, ты же у меня уже взрослая, барышня. Невеста, можно сказать… А плачешь совсем как маленькая.

— Да-а-а, невеста! А они только Машку слушают. И Алеша… тоже… хлюпик несчастный, — и Ветка снова зашлась слезами.

— Ладно, сейчас ты мне все расскажешь. Только без рева и по порядку. Договорились? Было бы из-за кого плакать, тоже мне! — Вера забрала у дочки велосипед и повела его одной рукой, другой обнимая ее за плечи.

Так и двинулись они по дороге в тишине молчаливого неподвижного леса… Склоняясь ветвями, он внимательно слушал их. А в густой его глубине от ствола к стволу перебиралось неслышно мохнатое существо, подобное смутному клочку дыма…

Оно проследило весь их путь до развилки, где по узкой лесной тропе они свернули к своему домику. И, убедившись в этом, многозначительно и удовлетворенно постучало себя по лбу когтистым кривеньким пальчиком, надтреснуто рассмеялось и растаяло в воздухе.

А случилось с Веточкой вот что… После того, как угас в отдалении глухой топоток босых ног деревенских ребят, Манюня, Миша и Борька обступили плотным кольцом застывшую Веточку, сжимавшую в обеих руках чудом попавшую к ней пачку писем.

— Ну давай, развязывай поскорей, сейчас прочитаем! — решительно заявила Манюня, явно взявшая на себя роль лидера в их компании.

— Но… — замялась Веточка, — они же просили маме их передать. И потом мы же с тобой решили! — ее голос окреп. — Ребята! Мы хотим принять Алешу в нашу компанию и посвятить его в тайну клада. Если только она, эта тайна, существует на самом деле, — добавила она уже менее уверенно.

— А зачем он нам, этот Алеша? — с вызовом заявил Мишка. — Нас же четверо. Пятый — лишний! — усмехнулся он, пристально глядя на Машу и как бы ища у нее поддержки.

Но Манюня подругу не подвела.

— Как мы с Веткой решили — так и будет! — повысив голос, постановила она. — Это наша тайна, мы про нее узнали первыми и вас в нее посвятили. Значит, нам и решать, что делать — кого еще можно принять, а кого — нет… А не хотите с нами считаться — как хотите! Упрашивать и носиться с вами не будем. Заберем свои письма — и до свиданья! Так как, — хитро прищурилась она, глядя на скисших мальчишек, — принимаем Алешу или нет?

— Принимаем, принимаем… — хмуро пробурчал Михаил, подавленный ее несокрушимыми доводами. — С вами, девчонками, свяжешься… — он не договорил и обреченно махнул рукой.

— Ну пошли к вашему разлюбимому и раздорогому Алешечке, — встрял Борька.

До того он только переминался с ноги на ногу, наблюдая за этим лобовым столкновением и жалея, что победа досталась девочкам. Но теперь явно злорадствовал, видя, как задавалу-Мишку, явно возомнившего о себе лишнее, «срезала» и «умыла» девчонка. Когда надо будет, он припомнит этому выскочке его бесславное поражение. Да, похоже, из всего этого Борька мог извлечь свою выгоду. Он заметно воспрянул духом, завелся и стал хорохориться.

— Чего стоим как столбы? Двинули к Лешке!

Веточка облегченно вздохнула, а Манюня за спиной у мальчишек подмигнула ей и слегка ущипнула за руку. Мол, вот мы их как!

Минут через десять-пятнадцать вся компания оказалась возле калитки с табличкой, на которой красовалась торжественная, как солдатики на параде, цифра 77, выписанная по жести белой краской. Под номером на табличке стояла фамилия: Красновский В. П. Это была фамилия Лешкиного деда по матери, владельца участка.

— Ле-е-е-еш! Ле-е-е-ешка! Выйди! — разнеслось в тишине.

Кричали мальчишки, девочки скромно стояли в сторонке, предоставив «громкое» дело ребятам.