Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ничего себе, хорошенькое начало отдыха! Тоже мне, спасатель нашелся…

Поднял сумку, пакет, покачал досадливо головой. Заглянул еще раз за край колодца. Водичка уже устоялась — холодом от нее веет, вглубь манит… А из глубины сырой пропасти глянуло на него чье-то лицо. Этакое вытянутое дынькой личико! И отчетливо донеслось покряхтывающее злорадное хихиканье:

— Кхе-кхе-кхе… Кхе-кхе-кхе…

Тут ручонка в воде показалась скрюченная — а воде хоть бы что: ни плеска, ни ряби, тишь да гладь… И ручонка эта скоренько так помахивает, Сереженьку провожает: мол, ступай, голубок, ступай, чего загляделся!

Наваждение! Сергею Алексеевичу сделалось нехорошо. Покачнулось все вокруг, будто с места сдвинулось. Он на траву присел, уронил голову на руки:

— Все, допрыгался! Довели меня психи вконец. Сам видно психом сделался, — он резко поднялся и двинулся вперед по дороге на дачу. Там, впереди дачный поселок «Дружба», участок № 78. Шел Сергей, а сам руку у сердца придерживал, голова у него кружилась, страшно хотелось пить.

На заборах трехлитровые банки сохнут — видно, хозяйки приторговывают молоком. Спросить молока? Подошел к одному дому под сенью старой тенистой липы. На липе — скворечник прибит. В сенях на двери занавеска чуть покачивается от сквозняка. Отворил калитку, вошел.

— Хозяйка! Есть кто дома?

Постоял, покричал — никого. По ступенькам поднялся. Занавесочку отодвинул, в сени вошел. И внезапно рухнул на пол с глухим тяжким стуком.

На шум выбежала наконец хозяйка — крепкая краснощекая баба в ситцевом линялом халатике.

— Валера! Ой, матушки! Валерка, черт, иди-ка скорей! Тут у нас человек какой-то…

Со стороны сарайчиков на задах прибежал ее муж Валерий. Вдвоем они подняли бездыханного, отнесли в тихую прибранную комнатку в глубине дома и уложили на диван. Хозяйка, разжав ему губы, сунула под язык валидол, стала пульс прощупывать… И Сережа очнулся.

— Вы уж меня извините — свалился вам на голову! Это у меня с детства — обмороки. Малокровие…

— Ничего, ничего, какое там беспокойство! — хлопотала хозяйка Люба, наливая ему полную кружку еще теплого парного молока. — Это все ваша жизнь городская… До добра-то не доведет. На-ка вот, выпей! Молочко — оно все лечит. Ты, небось, дачник?

— Да вот, на дачу выбрался… В отпуск.

Сергей глотнул молока и потихоньку стал приходить в себя. Огляделся. Обои — в мелкий цветочек, на окнах — помидорная рассада в деревянных ящичках. На телевизоре — вязаная ажурная салфеточка и большая кошка-копилка. На полированном столе без скатерти — пустая тарелка с желтой каемкой и отбитым краем. Ситцевые нехитрые занавески, по стенам — портреты детей, стариков, свадебное фото хозяев. На полу — бидончик, детское ведерко. И… не может быть! Невиданный красоты портрет. Старинный портрет молодой женщины в тяжелой резной позолоченной раме, явно принадлежащей кисти большого мастера. В Третьяковке такому место… Откуда он мог тут взяться? Остолбеневший Сергей не мог взгляда от него отвести.

Художник изобразил свою модель облокотившейся на перила веранды. За усадьбой зеленел цветущий сад. За садом — река. Солнце уже заходило и последние тающие лучи освещали тоненькую фигурку с перетянутым станом. Волосы цвета воронова крыла, гладко зачесанные на пробор, темной дугой обрамляли лицо, спускались на уши и почти прикрывали их — видны были только мочки, чуть оттянутые овалами синих сапфиров.

Молодая женщина задумчиво глядела куда-то вдаль, темно-синие, почти лиловые глаза ее были печальны. Нежная грусть таилась в тонких чертах, в изломе изумленных бровей. А губы чуть улыбались… Будто знала она, что печаль — ненадолго, овеет и отлетит как вишневый цвет.

У Сергея даже дыхание перехватило, словно душу свою живую увидел… В чертах изображенной на портрете читалась такая беззащитность, такая ранимость, что невольно хотелось заслонить ее, защитить, увести куда-то… А над ней скорей угадывался, чем проработан был кистью силуэт лиловеющих ангельских крыл. Художник показал эти крылья бликами, полунамеком, прозрачной игрой светотени, но этого было вполне достаточно. Стоящая на веранде, скорее всего, знала о вышней всесильной защите, отблески ангельского света лучились в ее глазах — в них горел ровный, ясный огонь. И каждый, кто мог разглядеть в ней этот огонь, словно сам приобщался к тайному свету…

Сергей вдруг почувствовал, что невольно прикоснулся к какой-то тайне, и больше всего на свете ему захотелось ее разгадать. Он повернулся к хозяйке:

— Откуда у вас этот портрет? — его голос дрогнул, и она тотчас почувствовала в нем плохо скрываемое волнение.

— А, этот… мужу в наследство достался. — Говоря, она уставилась себе под ноги, старательно изучая крашеные доски пола.

— Мужу? — Сергей глянул на жалкого доходягу Валерия, который маячил в дверях, сомневаясь, идти ли ему восвояси или пока тут остаться… Дух перегара, шедший от него, уж плыл по всей комнате.

— Ты иди, Валера, иди! — Люба привычным усталым жестом огладила ладонями полы халата. Секунду помедлив, муж ее выскользнул в сени.

— Отец его портрет достал как-то по случаю, — уточнила она. — Что, нравится?

— Нравится, — Сергей поднялся с диванчика. — Ну, спасибо вам! Сколько я должен?

— Ох, да что вы! Ничего не должны, что тут? Вы молочко у нас брать не хотите? У нас дешево — по восемь рублей за литр.

— Молочко? — он еще раз взглянул на портрет. — Это можно.

— Сколько вам, литра три?

— Да нет, три мне много — я тут буду один, что с ним делать… Литра в день будет вполне довольно. А давайте по два через день, так вас устроит?

— Отчего ж, почему не устроит? Вы с утра приходите — часиков в десять-одиннадцать, я в это время дома, а потом на огород ухожу. А если в другое время будете приходить — так я вашу баночку вот в это ведро ставить буду. — Она вывела нежданного гостя в сени и указала на синее эмалированное ведро, что стояло среди прочих в углу.

— А водичку я в ведрах меняю — всегда холодная. У нас жирное молоко, хорошее, коровка сильная, молодая, вы не сомневайтесь!

— Вот и спасибо! Давайте я вам вперед заплачу, за месяц.

— Не-не-не, это потом! Вот попьете, поправитесь — тогда и заплатите. Такое у меня правило.

— Ну, как скажете. До свиданья. Так я завтра за молочком приду, а то сейчас мне его некуда…

— А я вам баночку свою дам, а вы ее после вернете. — Люба привычным движением наполнила двухлитровую банку, обтерла тряпочкой, крышкой закрыла. — Пейте на здоровьичко!

— Спасибо, спасибо! Значит, послезавтра приду.

И они распрощались. Сергей Алексеевич аккуратно уложил банку на дно своей полотняной дорожной сумки, вышел за калитку, задвинул щеколду, в последний раз глянул на окошко той комнаты, где находился портрет, и двинулся по дороге.

— Да уж, в наследство достался, как же! — хмыкнул он про себя. — Нет, с этим портретом явно что-то не так… И откуда он здесь? Где ты раньше жила-поживала, душа моя? — вдруг обратился он в мыслях к той девушке. — Где сейчас твои внуки, правнуки и были ль они у тебя?

Он должен был разузнать все о ней. Сергей верил: ничего случайного в жизни нет, каждая встреча для чего-то бывает послана… А эта встреча с девушкой на портрете казалась столь неизмеримо важной, столь выпадающей из обыденности, что он понял — в ней скрыт особенный знак. Некий свыше посланный знак, говорящий: смотри! Жизнь твоя — на краю, она набирает разбег, и не жди, не медли — лети! Обретай крылья! Все в нем ожило, наполнилось волей к жизни, сознанье прояснилось и задышало… Сергей явно увидел две вехи у себя на пути, и первую, такую тревожную, ранящую — призрак упавшего в колодец ребенка.

Он вдруг резко остановился — а может… то был не ребенок! Сережа много слыхал рассказов о кикиморах, домовых, о стихийных духах, которыми полнилась живая природа в языческом сознании наших предков. Он всегда относился к подобному со скептицизмом, с насмешкой интеллигента, отвергающего бабьи сказки. Но этот призрак… Наваждение. Стрелка на карте жизни, предупреждение об опасности…

3
{"b":"202739","o":1}