Вместо того чтобы соглашаться, подобно Лэйн-Пулу, с тем что «Обитель Мудрости» якобы пыталась разрушить религию ислама, во всем этом, возможно, следовало бы усмотреть отважную попытку восстановить в исламе первоначальную мистическую традицию. Авторитет простого морального кодекса Пророка был, как известно, в значительной степени подорван политическими конфликтами в халифате и борьбой за наследование лидерства от Пророка.

Общепризнано, что в материальном мире Бога всегда представлял духовный лидер, которого называли имамом. Оказалось, однако, что в истории, связанной с родословной имамов, существует некоторый разрыв, и это, видимо, ставит под угрозу душевный покой верующих. Дабы достойно решить эту ситуацию, была сформулирована некая доктрина, согласно которой имам, или духовный лидер, хотя и не всегда был видим для глаз, но тем не менее везде присутствовал как скрытое от всех, но всемогущее существо. И в назначенный час этот скрытый имам, бывший тайным властителем духовной судьбы мусульманского мира, раскроет себя своим верным последователям. Между тем долг правоверных состоял в том, чтобы не только ожидать его пришествия, но и собственным благочестием стремиться ускорить это событие.

Учение о скрытом имаме должно проповедоваться с возможно большим рвением, ибо в этом мистическом существе, как в хранилище, заключены все тайны Всевышнего. И нет ничего необычного в том, что его посланцам суждено было стать первопроходцами, призывавшими людей к истине, подобно пророкам в пустыне. А поскольку идея грядущего мирового учителя присутствует во многих религиях, нельзя считать такое учение по-настоящему опасным или еретическим.

Если «Обитель Мудрости» порицают за распространение именно этого учения, то вполне может сложиться впечатление, что это тайное общество было по сути дела группой религиозных и философских реформаторов, потерпевших неудачу, столь естественную для такого рода групп. Чтобы как-то защитить себя, общество устраивало своим ученикам испытания и ритуалы посвящения, связывало их клятвой неразглашения тайны конечных истин и воодушевляло на распространение учения по всему мусульманскому миру, включая Аравию, Месопотамию и Северную Африку.

Эти миссионеры, или, как их называли, «дайи», проходили тщательную подготовку, дабы научиться доносить до умов учение в форме, понятной людям тех слоев общества, на которые они стремились оказать влияние. Людям необразованным они преподносили свои идеи в упрощенном виде, почти полностью основываясь на принятых в Коране основах морали, к которым они добавили лишь некоторые сведения о пришествии Махди. Для более расположенных к философии основы концепции представлялись более развернуто.

Этих миссионеров осуждали за их призывы к приверженцам различных религий, что вполне вероятно. Если они твердо верили в то, что являлись хранителями эзотерического плана объединения вероисповеданий, ниспровержения тирании и окончательного освобождения человеческого разума от гнета невежества и страха, то их, конечно же, не могли остановить никакие границы раздела, проложенные разными символами веры. Допустить, что эти учителя повинны в чудовищном лицемерии, значит просто расписаться в собственной нетерпимости. Множество фактов указывает на то, что обширная программа «Обители Мудрости» достигла Европы и оказала немалое влияние на многих прогрессивных мыслителей. Полагают, что она способствовала восстановлению учения после мрачного периода невежества средневековья, став своего рода центром разрешения споров между Европой и Азией. Существует предположение, что флорентийская Академия Лоренцо де Медичи создана по образцу «Святой Обители» в Каире.

Происхождение собрания древних преданий, легенд и традиций, ныне известного под названием «Увеселения арабских ночей», или «Тысяча и одна ночь», всегда было поводом для различных спекуляций. Однако с уверенностью можно сказать лишь одно: все эти истории были собраны из различных источников и в течение длительного периода времени. Сэр Ричард Бартон, чье имя долгое время ассоциировалось с английским переводом этих восточных сказок, пришел к заключению, что установить имя их автора (или авторов) не представляется возможным. В этом вывод Бартона полностью совпадает с мнением других издателей и переводчиков, занятых исследованиями в той же области. Представляется весьма маловероятным, что труд этот когда-либо прежде подвергался какому-то редактированию. В нем отражены широкое многообразие тем и явно различные уровни литературного таланта. Некоторые встречающиеся в тексте расхождения в хронологии также склонили ученых толкователей и переводчиков к убеждению, что истории эти собраны воедино без всякой системы и смысла.

В «Заключительном эссе» к своему переводу «Тысячи и одной ночи» Бартон, пользуясь обширными познаниями в области арабской культуры, пытается проанализировать предпосылки и историю происхождения знаменитого собрания легенд и сказок Ближнего Востока. Обобщая характер народа, слагавшего эти легенды, он пишет: «На своей высшей ступени развития ум среднего мусульманина, как и древнего египтянина, выявляет самую возвышенную нравственную идею, глубочайшее уважение ко всему, что связано с его религией и величественной концепцией единства и всемогущества Господа».

Не менее точен Бартон и высказываясь по поводу отрицательной стороны вопроса: «Наш араб в худшем своем проявлении — просто невежда, в котором еще живет дикарь. Он являет собою некую модель смеси ребячливости и сообразительности, простоты и коварства, скрывая ветреность ума за внешней серьезностью». Основываясь на этом, Бартон пытается придать определенную направленность грандиозной поэме в прозе, которая по своей оригинальности и драматургии практически не имеет аналогов в мировой литературе.

Предполагается, что некоторые из самых ранних частей «Арабских ночей» относятся к 8-му веку н. э., а отдельные дополнения были сделаны уже в 16-м веке. По некоторым сведениям, это произведение, если рассматривать его как собрание сказок, приобрело свою нынешнюю форму примерно в 13-м веке, а включение туда дополнительного материала уже не изменило его общей структуры.

Некоторые тематические элементы несомненно имеют дальневосточное происхождение. Основной вид повествования сочетает в себе элементы басни с животными в качестве главных действующих лиц, волшебной сказки и исторического, псевдоисторического и житейского анекдота.

Общераспространенное мнение, что истории, собранные в «Тысяче и одной ночи», принадлежат к «кабацкой литературе» и распространены только в среде непривилегированных классов мусульманского общества, явно несостоятельно. К слову сказать, полное понимание и достойную оценку шекспировские пьесы находили исключительно у деревенских жителей, бывших завсегдатаями театра «Глобус». И хотя моральные основы и тех и других вызывали сомнения, в отношении «Арабских ночей» нельзя не учитывать природных склонностей народа и господствовавших в то время обычаев. В них нередко выражаются весьма благородные чувства, и истории проникнуты своеобразными доктринами мистических сект и тем ярко выраженным трансцендентализмом, который неизменно завораживал мусульманское воображение.

Для тех, кто готов допустить, что истории «Арабских ночей» гораздо значительнее, чем может показаться на первый взгляд, очевидно, что многие сказки имеют двоякий смысл и в правильном понимании не несут в себе никакой вульгарности. И поскольку ученые умы не сумели разгадать ни тайну авторства, ни хотя бы установить тех, кто имел отношение к составлению этого собрания, то, возможно, не такой уж большой ошибкой стало бы предположение, что здесь не обошлось без умышленного сокрытия важных сведений.

По счастливому совпадению, приблизительное датирование оригинальных историй практически полностью совпадаете основанием «Обители Мудрости» в Каире и созданием широкой программы распространения философских наук по всей Аравии и Северной Африке в период между 9-м и 12-м веками христианской эры. Греки находили глубокий философский смысл в произведениях Гомера, и если сравнить «Одиссею» с путешествиями Синдбада-морехода, то в них обнаруживается множество аналогий и искусное употребление эзотерического символизма.