Эти секты, имеющие дружественные отношения, находят поддержку в учениях Нагарджуны, который напоминал своим ученикам, что в буддизме множество путей, точно так же, как в материальном мире не счесть дорог.

Невоинственная программа, которая является неотъемлемой частью буддийской философии, никогда не позволяла секте вербовать приверженцев агрессивными средствами. Как следствие этого, разногласия между привнесенной философией и местным синтоизмом были разрешены с помощью третейского суда. С течением времени произошло значительное смешение религий, и две секты процветали одновременно на протяжении более чем двенадцати столетий без серьезных разногласий. Буддисты просто перевели синтоизм на язык буддизма, а результаты оказались в общем приемлемыми. Японский буддизм, хоть это обычно и не подчеркивается историками, внес огромный вклад в сохранение китайской культуры. Религиозное искусство Китая, особенно династий Тан и Сун, легче изучать по японским образцам произведений этих культурных эпох, чем по разрозненным остаткам творений китайского происхождения.

«История буддизма в Японии, — пишет Кеннет Дж. Сондерз, — это почти история ее цивилизации; лишь малая часть ее богатых гобеленов декоративного характера и на религиозные сюжеты не была вдохновлена буддизмом или создана под его влиянием. На этом величественном фоне выделяются некоторые великие и достопримечательные эпохи и некоторые великие имена. Первой и достигшей самых значительных успехов является эпоха Сёто-ку Тайси (593–622 гг.), современника Магомета и Августина Кентерберийского, ставшего, как и они, основателем новой цивилизации»[60].

Чтобы производить впечатление на гостей этой важной культурной программой, Сётоку добился, чтобы в порту на внутреннем море был сооружен Храм Четырех Небесных Стражей. Таким образом чужестранцы, прибывавшие из Кореи и Китая, сразу же видели прекрасный ансамбль, посвященный искусству, музыке, медицине, литературе и философии, расположенный вокруг монастыря и храма буддийской веры. Принц пошел дальше; он внимательно изучил обширную буддийскую литературу и выбрал те сутры, или разделы Священного писания, которые принесли бы пользу его народу самым непосредственным образом. Он распространил эти писания как часть обширной образовательной программы. К сожалению, гений Сётоку не передался его потомкам, но буддизм достаточно укоренился, чтобы выжить и раскрыться среди японцев.

Несмотря на то что школа дхианы зародилась в Индии и процветала в Китае, представляется разумным рассмотреть ее наряду с буддийскими сектами Японии. Сделать это побуждает тот факт, что в течение веков японцы оставались выдающимися выразителями этой странной и непонятной доктрины. По причинам, которые станут более понятными позднее, этот ритуал созерцания, привнесенный в Японию в 1168 году (а может быть, и ранее), обладал особой привлекательностью для класса военных. Сердце солдата, отягощенное неизвестностью и бесчисленными страхами, и опасная профессия побуждают его искать ту форму духовного утешения, которая дает надежду на победу над болью и смертью.

Двадцать восьмой патриарх буддизма Бодхидхарма, известный в Японии как Дарума, был посвящен в мистерии великим мастером Паньятарой. После посвящения Бодхидхарма, индус по происхождению, совершил путешествие в Китай. Согласно одним рассказам, он проделал весь путь пешком, но в других его называли «брахманом-мореходом», подразумевая, что он прибыл на корабле. Он обосновался в монастыре Шаолинь, где девять лет просидел в медитации, поддерживая себя в бодрствующем состоянии тем, что выпивал огромное количество чая. Он провел в Китае остальные годы жизни, охватившей большую часть 5-го столетия.

Портрет Бодхидхармы, 28-го патриарха дзэн, выполненный художником-жрецом секты

Внешне Бодхидхарма, несомненно, выглядел как экстраординарная личность. Его огромная фигура, косматые брови и пронзительные синие глаза вдохновляли художников секты на создание многочисленных свирепых изображений этого человека. В напяленной кое-как красной робе он делался похожим на горящего медведя, бормочущего и жалующегося на все вообще и ни на что в частности. Но, согласно всем компетентным источникам, он был одним из величайших архатов буддизма и, подобно Сократу, пережил всяческие недостатки личного обаяния благодаря величию ума.

Когда доктрина дхианы достигла Японии, слово «дхиана», означающее «медитация», было переведено на японский язык словом «дзэн»[61]. Перемена места действия привела к изменениям самих учений, но созерцательность по-прежнему сохраняет главенствующее положение. Суровость концепций дзэн кажется на первый взгляд холодной и отталкивающей, но эта кажущаяся атмосфера скептицизма и цинизма скрывает чрезвычайно привлекательную и по-настоящему вдохновляющую философию жизни. Дзэн не критикует реалии, но решительно противостоит всяческому притворству и обману. В ее концепции вещей нет места для мирских стремлений глупых смертных или для самодовольной уверенности тех, кто мудр на словах и духовно невежествен. Жестом глубокого презрения отметает она как величие великих, так и ничтожность малых. Она высмеивает императоров так же охотно, как осуждает негодяя самого низкого происхождения. Она достигает совершенства в нанесении обид и доставлении удовольствия, приводя в замешательство тех, кто считает себя выдающимися гражданами. Если уж она не может смахнуть весь мир своей метелкой из конского волоса, то, по крайней мере, предпринимает героическую попытку сделать это. Но дзэн искореняет следы ложной учености или респектабельности вовсе не для того, чтобы просто ублажить несколько неутоленный инстинкт собственного превосходства. Ее истинным мотивом служит открытие простой красоты честного человеческого лица, скрывающегося за маской. Она стремится возвеличить реальность, напоминая людям, что простые методы — самые лучшие и что всяческое притворство неизбежно кончается скорбью и страданием.

В 1938 году количество членов трех отделений дзэн-сю в Японии достигало примерно девяти с половиной миллионов человек. Крупнейшей сектой дзэн является сото, перенесенная из Китая вскоре после 1223 года жрецом Догэном, или Дзёё Дайси. Суть убеждений сото можно понять из формулировки доктрины, предложенной Догэном: «Рождение и смерть суть собственно жизнь Будды. Избежать их — значит уклониться от жизни Будды».

Учения царственного патриарха Бодхидхармы в то время, когда в 520 году он пытался одарить ими китайского императора, оказали огромное влияние на большинство сфер японского образа жизни. Метод дзэн называют дзадзэн[62], или неподвижным сидением.

Это настроение пронизывало искусство, литературу и культуру всей страны. Доктор М.Анэсаки, бывший профессор японской литературы и общественной жизни Гарвардского университета, так описывает духовный мир дзэн-буддиста: «Его разум, находящий ничем не нарушенный покой глубоко в сердце природы, воспринимает движение и изменения в вещах как мимолетные выражения, возможно, возмущающие абсолютную безмятежность лица природы. В мире многие рождаются и многие умирают; проходят годы, времена года сменяют друг друга; из почек появляются зеленые листья и засыхают, цветы распускаются и осыпаются. Пусть приходят и уходят как могут; дзэн-буддист наблюдает все это с невозмутимым спокойствием, хотя и не с тупым безразличием. Если его что-то и интересует, так это тихо струящийся аспект этого беспрестанного изменения или, вернее, вечное спокойствие, различимое сквозь изменения и за ними. С его точки зрения красота и великолепие водопада заключаются в его движении как единого целого, а не в перемещении отдельных капель и пузырьков; и именно этим движением дзэн-буддист наслаждается как символом всеобщего постоянного течения природы. Мир, который он видит, — подобно пейзажам, написанным Сэссю, — лишен слепящей яркости и живого движения. Все феномены втягиваются через его разум в недвижную пучину духовного океана, где нет ни волн, ни водоворотов и где личность сливается с бескрайним простором природы и с неизменной целостностью вселенной. Короче говоря, дзэн — это натурализм, который не поддается соблазну человеческой деятельности и впитывает природу и жизнь во всеобъемлющее спокойствие разума, отождествленного с космосом»[63].