«Боже, — подумал я, — сейчас опять уйдет». Но нет, он постоял минуты две и снова залег.

Я оказался в затруднительном положении. Как вам известно, носороги страшно близоруки — можно сказать, что зрение у них настолько плохо, насколько хорошо обоняние. Носорог полностью осознает это и всегда наилучшим образом пользуется тем, что дала ему природа. Например, он всегда ложится так, чтобы чуять ветер. Поэтому, если враг появится с подветренной стороны, носорог либо успеет убежать, либо бросится в атаку, а если с наветренной стороны, у него по крайней мере будет возможность вовремя заметить опасность. В общем, если подкрасться тихо, носорога можно подстрелить как куропатку, но двигаться надо под ветер.

Короче, сейчас главное было в том, чтобы как-то подобраться к нему. Хорошенько подумав, я решил зайти сбоку, намереваясь целиться ему под лопатку. Поэтому мы двинулись вперед, пригнувшись, сначала я, следом, держась за полы моей куртки Гобо, а за ним и второй туземец. Я всегда именно так подкрадываюсь к крупной дичи, потому что при любом другом способе линия загонщиков может нарушиться. Первые триста ярдов дались нам довольно легко, а потом начались всяческие осложнения. Травы здесь почти не осталось — лесные обитатели объели ее до самых корней, и спрятаться было негде. Мы то и дело опускались на четвереньки, и каждый раз мне приходилось то класть ружье на землю, то снова брать его в руки. Тем не менее я каким-то образом сумел продвинуться вперед, и если бы не Гобо и его приятель, все, без сомнения, прошло бы прекрасно. Впрочем, вы и сами видели, как туземцы крадутся за добычей — всеми своими повадками они напоминают страуса. Они, видно, считают, что раз голова спрятана, то и всего остального тоже разглядеть нельзя. Так было и на этот раз: оба моих помощника крались на четвереньках, опустив головы к самой земле и, что я, увы, заметил слишком поздно, нимало не заботясь о том, чтобы спрятать еще и те части тела, что находились у них пониже спины. Надо сказать, что к этой составляющей человеческой анатомии, как, впрочем и к лицу, животные относятся весьма подозрительно, и вскоре я лишний раз в этом убедился. Мы уже подошли к носорогу ярдов на двести, и я втайне готов был поздравить себя с тем, что не зря полз по этому пеклу, подставив шею и спину палящему солнцу, как вдруг услышал посвист птиц-санитаров. В тот же миг три или четыре пичужки сорвались со спины носорога, где только что вполне беззаботно предавались ловле насекомых. Для носорога такое поведение его постоянных спутников равносильно сигналу тревоги: он мгновенно весь обращается в слух. В общем, не успели птицы подняться в воздух, трава зашевелилась.

«На землю!» — шепотом скомандовал я, и тут же увидел, что носорог встал и начал подозрительно оглядываться по сторонам. Конечно, он ничего не заметил; я думаю, даже если бы мы стояли во весь рост, он не разглядел бы нас на таком расстоянии. Поэтому он просто два или три раза втянул носом воздух, опять улегся головой к ветру, а птицы снова спустились ему на спину.

Но мне уже стало ясно, что он спит вполглаза и исполнен подозрений и самых дурных намерений. Красться дальше не имело смысла, и мы тихонько отошли назад, чтобы обсудить положение и изучить местность. Результаты оказались неутешительными. Кроме муравейника, находившегося ярдах в трехстах от носорога с наветренной стороны, никакого укрытия не было. Я понимал, что, если попробую подползти к нему отсюда, из этого ничего не выйдет; бессмысленно было бы заходить и с другой стороны: либо он, либо птицы заметят меня. Поэтому я решил затаиться за муравейником, в надежде, что через некоторое время он меня учует и сам двинется в мою сторону. Это был рискованный шаг, и другим охотникам я не посоветовал бы идти на него, но тут мне захотелось сыграть с носорогом в открытую.

Я объяснил своим помощникам, что собираюсь делать, и они в ужасе воздели руки к небу. Правда, при известии, что сопровождать меня необязательно, их страхи относительно моей безопасности несколько уменьшились.

Гобо прошептал заклинание против злого рока, который мог встретиться мне на пути, а другой туземец с жаром принялся доказывать, что мой «добрый дух» не допустит, чтобы я стал добычей носорога; с тем оба они и удалились в безопасное место.

Я взял штуцер восьмого калибра, положил в карман дюжину патронов про запас, и пошел в обход. Благополучно добравшись до муравейника, я лег на землю. На какой-то момент ветер стих, но его легкое дуновение коснулось меня и унеслось в сторону носорога. Кстати, меня всегда интересовало, что такое на самом деле запах человека? Это запах его тела или его дыхание? Я точно не знаю и по сей день, что когда-То видел, как охотник, приманивая уток, держал около рта кусочек горящего торфа, и птицы его не чувствовали. Так, может, запах человека — это все-таки его дыхание? Ну да ладно, чем бы там я ни привлек внимание носорога, он вскоре меня почуял и секунд через тридцать после того, как ветер долетел до него уже был на ногах и разворачивался в мою сторону! Еще несколько секунд он принюхивался, затем двинулся вперед, сперва шагом, а потом, когда запах стал сильнее, перешел на бешеный галоп. Он пыхтел не хуже паровоза и, задрав хвост, мчался прямо на меня; думаю, даже если бы он точно видел, где я лежу, то не мог бы выбрать направление вернее. Должен вам сказать, лежать и ждать, пока на тебя набросится такая гора мяса — не у всякого хватит нервов. И все же я решил не стрелять, пока не увижу его глаза — именно так я обычно определяю точное расстояние выстрела по крупной дичи. Поэтому, встав на колено, я положил ружье на муравейник и стал ждать. Он был уже ярдах в сорока, когда я понял, что пора, и, прицелившись ему прямо в центр грудной клетки, нажал на курок.

Бум! Раздался выстрел, носорог страшно взревел и от мощного удара рухнул на землю, как подстреленный кролик. Мне даже показалось, что с ним покончено — но не тут то было! В следующую секунду он опять был на ногах и продолжал с тем же упорством идти на меня, только низко опустив голову. Я решил подпустить его поближе, ярдов на десять, в надежде, что он откроет грудь, но он вовсе и не собирался этого делать. Тогда я рискнул и выстрелил ему в голову из левого ствола. Но, видно, счастье в этот день было не на моей стороне; как назло, пуля попала зверю в рог, срезала его дюймах в трех от основания и отлетела в сторону. Тут дело и вовсе приняло серьезный оборот. Патронов в ружье не оставалось, носорог надвигался быстро, — настолько быстро, что мне оставалось только одно — поскорее убраться с его пути. Я вскочил и со всех ног рванул вправо. В этот момент он подлетел к дававшему мне приют муравейнику, на полном ходу раздавил его и второй раз за день споткнулся и упал. Это дало мне небольшой выигрыш во времени, и я бросился бежать в подветренном направлении — вы бы только видели, как я бежал! Но, к сожалению, моя скромная попытка покинуть поле боя была замечена, и носорог, поднявшись на ноги, пустился вслед, ни один человек в мире не может состязаться в беге с разъяренным носорогом, и я знал, что он скоро меня догонит. Но, имея некоторый опыт в подобных вещах, я, к счастью, не потерял головы и на бегу сумел открыть штуцер, выбросить гильзы и вставить два новых патрона. Для этого мне пришлось немного сбавить темп, и к тому времени, как я защелкнул штуцер, его фырканье и топот раздавались в нескольких шагах у меня за спиной. Я остановился, быстро взвел штуцер и резко повернулся в его сторону. Носорог был уже в шести-семи ярдах от меня, но на этот раз нападал с поднятой головой. Я поднял ружье и выстрелил. Хотя у меня и не было времени, чтобы хорошенько прицелиться, пуля попала ему в грудь дюйма на три ниже первой и пробила легкие. Но и это не остановило его, мне снова оставалось только отскочить в сторону, что я и сделал с удивительной быстротой, а когда он мчался мимо меня, выстрелил ему в бок из другого ствола. Этот выстрел его сразил. Пуля вошла под лопатку и попала прямо в сердце. Он упал на бок, оглушительно взвизгнув, — дюжина свиней не смогла бы устроить такого шума — и тут же издох, а его злобные глазки так и продолжали смотреть на меня.