Поднялся удивленный гул: почти никто не предполагал, что Элисса может отказаться от такого заманчивого предложения — стать супругой царя. Не удивлен, казалось, был лишь Итобал, этого ответа он и ожидал.

— Госпожа, — сказа он, с трудом подавляя кипящие в его душе страсти. — У меня есть как будто бы все, чего может пожелать женщина, но ты отвергаешь мое предложение с такой легкостью, будто я не могущественный владыка, а какой-то безродный выскочка. Это можно объяснить только тем, что твое сердце отдано другому.

— Ну что ж, — ответила Элисса, — считайте, что так оно и есть: мое сердце отдано другому.

— И все же, госпожа, еще четыре солнца назад ты клялась, что твое сердце свободно. За это недолгое время ты, очевидно успела полюбить. Уж не этот ли еврей — твой избранник? — И он показал на принца Азиэля.

На этот раз Элисса залилась сплошным румянцем, хотя и не выказала никаких других признаков замешательства.

— Да простит меня царь, — сказала она, — и да простит меня принц Азиэль, чье имя названо вместе с моим. Я сказала, что мое имя отдано другому, но не сказала, что оно отдано смертному человеку. Я жрица, мое сердце отдано Вечно Живущему.

На это царь не нашелся, что сказать; кругом послышались одобрительные возгласы людей, восхищенные ее находчивостью. И вдруг в дальнем конце зала кто-то выкрикнул:

— Госпожа, видимо не знает, что и в Египте и Иерусалиме Вечно Живущим называют принца.

Элисса была явно смущена.

— Этого я не знала, — произнесла она, — да и откуда мне знать? Я говорила о том, кто обитает на небесах, — боге, которому я поклоняюсь.

— Оказывается, это же имя носит и тот, кто обитает на земле. Поэтому ты должна поклоняться и ему, ведь такие совпадения не могут быть случайными, — прокричал тот же голос, но уже с другой стороны переполненного зала.

— С вашего позволения, — вмешался принц Азиэль, — я хотел бы сказать несколько слов. Да, верно, египтяне и в самом деле называют меня Вечно Живущим, потому что на теле у меня есть родимое пятно, напоминающее своими очертаниями символ Вечной Жизни, но госпожа не могла этого знать здесь, конечно же, случайное совпадение, отнюдь не тема для шуток. Перестаньте же оскорблять женщину, это просто не по-мужски. Я здесь человек чужой, пришлый, мне ли домогаться милости госпожи Элиссы?

— А ты попроси, может быть, она и дарует тебе свою милость, — произнес все тот же голос, неизвестно кому принадлежащий, ибо он, казалось, звучал со всех сторон.

— Ко всему, — продолжал Азиэль, не обращая внимания на последнюю реплику, — мы с госпожой Элиссой сильно поссорились, так как принадлежим к разным религиям.

— Ну и что? — прокричал голос. — Любовь выше всех религий, недаром ее так чтут финикийцы.

— Схватите этого наглеца! — громко приказал Сакон, но кричавшего так и не нашли. Уже впоследствии Азиэль вспомнил, как однажды, во время путешествия, Метем развлекал их криками, которые, казалось, исходили их всех углов хижины, где они пережидали непогоду.

— Хватит этого безумия! — прокричал Итобал, выпрямившись во весь рост. — Я здесь не для того, чтобы слушать чьи-то препирательства. Мне совершенно все равно, говорила ли госпожа Элисса о боге, которому она служит, или о смертном человеке. Не важно, о ком она говорила, важно, что говорила. А теперь послушайте меня вы, торгаши: если это окончательный ответ на мое предложение — я рушу воздвигнутый мною мост. Отныне между вами и моими племенами — война до победного конца. Но если госпожа Элисса передумает и, любит она меня или нет, согласится стать моей женой, этот мост сохранится, пока я жив; когда мы поженимся, я несомненно сумею научить ее любви, а если и не сумею, то в конце концов мне нужна она сама, а не ее любовь, без которой я могу обойтись. Подумай же еще, госпожа, ведь от твоего ответа зависит судьба стольких людей.

— Вы полагаете, царь Итобал, — гневно сверкнула глазами Элисса, — что такую женщину, как я, можно сломить с помощью угроз? Ошибаетесь, царь Итобал.

— Не знаю, — ответил он, — знаю только, что ее можно сломить с помощью силы, и тогда, госпожа, тебе придется укротить свою гордыню, ты все равно станешь моей, но царицей тебе уже не быть.

Поднялся один из городских советников.

— Сакон, — сказал он, — дело это очень важное и его нельзя сводить к тому, нравится или нет царь Итобал вашей дочери. Неужели то, что какая-то женщина косо поглядывает на какого-то мужчину, — достаточно веская причина для того, чтобы наш город был вовлечен в войну, исхода которой никто не может предугадать? Да лучше окрутить тысячу девиц, чем допустить подобное! Согласно нашему древнему обычаю, Сакон, ты имеешь право выдать свою дочь, за кого и когда пожелаешь. Мы требуем, чтобы ради нашего общего блага ты воспользовался этим правом и выдал госпожу Элиссу за царя Итобала.

Его короткую речь поддержали громкими, одобрительными криками, ибо финикийцы отнюдь не были склонны жертвовать своими жизненными интересами ради такой малости, как счастье женщины.

— Я обещал моей дочери, что не выдам ее замуж против ее воли, однако обязан это сделать как правитель великого города, поэтому я в трудном положении, — проговорил Сакон. — Послушайте, царь Итобал, я должен подумать. Дайте мне восемь дней на размышление, или же я вынужден ответить немедленным отказом.

Итобал, видимо, хотел отвергнуть эту просьбу. Но советники вновь потянули его за рукав и сказали, что ему следует согласиться, иначе их не выпустят живыми из города: по знаку правителя стражники уже покидали зал.

— Хорошо, Сакон, — наконец согласился Итобал. — Эту ночь я проведу за городскими стенами; после всего происшедшего оставаться здесь небезопасно; если на восьмой день ты не пришлешь ко мне госпожу Элиссу, я осуществлю свою угрозу. Прощай! — И, окруженный своей свитой и стражей, царь Итобал вышел.

Прошло около двух часов после окончания аудиенции в большом зале. Принц Азиэль сидел у себя в комнате, когда слуга доложил, что его хочет видеть какая-то женщина. Он велел ее впустить; вошла закутанная с головой в покрывало женщина и низко ему поклонилась.

— Сними покрывало и изложи свое дело, велел он.

Женщина с некоторой неохотой открыла лицо, и Азиэль узнал одну из служанок Элиссы.

— Я хотела бы поговорить с вами наедине, принц, — сказала она, глядя на впустившего ее слугу.

— Принимать незнакомых людей наедине не в моих правилах, — сказал принц. — Ну, хорошо, на этот раз я сделаю исключение. — И он махнул слуге, чтобы тот вышел. — Итак, что привело тебя ко мне?

— Я должна передать вам письмо, — сказала она, доставая из-за пазухи небольшой свиток.

— От кого?

— Не знаю, принц; меня только просили передать.

Он развернул свиток. Вот что там было написано:

Хотя мы и расстались, поссорившись, я в очень трудном положении и нуждаюсь в вашем совете. Говорить с вами мне запретили, поэтому я прошу вас встретиться со мной в час восхода луны в дворцовом саду, под большой смоковницей с пятью корнями; со мной будет только одна служанка, которой я доверяю. Ради моей безопасности приходите один.

Эллиса

Азиэль спрятал свиток под одежду и задумался. Затем дал служанке золотую монету и сказал:

— Передай той, что тебя послала: я выполню ее просьбу. Ступай.

Женщина, явно озадаченная, хотела было что-то сказать, но передумала, повернулась и ушла.

Почти сразу же после ее ухода появился Метем.

— Извините за предостережение, принц, — лукаво сказал он. — Но если к вам среди бела дня повадятся шнырять женщины в покрывалах, это, конечно, дойдет до слуха благочестивого, но не слишком сдержанного Иссахара, о ком я и хотел с вами поговорить. И тогда принц, я вам не завидую.

Принц отмел эту шутливую угрозу нетерпеливым, полупрезрительным взмахом руки.

— Эта женщина — служанка, — сказал он. — Она принесла письмо, не совсем мне понятное. Скажи, Метем, ты ведь еще издавна знаешь этот дворец; есть ли в здешнем саду смоковница с пятью корнями?