Первые двадцать дней мы очень мучались от лихорадки, вернее сказать, мучались мои носильщики, — меня она не берет. Но из-за нее мне пришлось кормить весь лагерь, что было нелегко, так как, хотя места эти населены очень мало, дичи там почти не водилось. За все время мне не удалось подстрелить ничего крупнее водяного козла, а водяной козел, сами знаете, — добыча не слишком аппетитная. Дней через двадцать мы вышли к довольно широкой реке — Гонороо — и, переправившись на другой берег, двинулись дальше, к огромной горной цепи, которая была продолжением Драконовых гор, огибавших провинцию Наталь в континентальной части. Эта цепь голубоватой тенью виднелась далеко на горизонте, а от нее миль на пятьдесят в сторону океана простирался большой отрог, заканчивавшийся гигантской остроконечной вершиной Я знал, что по отрогу проходила граница двух племен — к северу от него лежала земля вождя Вамбе, к югу — Налы. Нала правил племенем бутиана, одной из отдаленных ветвей зулусов, а Вамбе — гораздо более многочисленным племенем матуку, с явно выраженными признаками басу то, к тому же много у них перенявшим. Они, например, делали двери в своих хижинах, пристраивали к ним веранды, прекрасно обрабатывали шкуры и носили мучи, а не простые набедренные повязки. Лет двадцать назад бутиана подверглись неожиданному нападению со стороны матуку, были безжалостно перебиты и с той поры находились у них в подчинении. Правда, теперь племя потихоньку восстанавливалось и, как вы понимаете, особой любви к северному соседу не питало.

Так вот, я слышал, что в густых горных лесах со стороны, принадлежавшей Вамбе, водилось очень много слонов. Доходили до меня и ужасные рассказы об этом царьке, который жил на склоне горы в краале, окруженном могучими стенами, что делало его практически неприступным. Вамбе называли самым кровожадным вождем в этой части Африки и говорили, что лет семь назад он хладнокровно убил восьмерых англичан, которые охотились на слонов в его владениях. Проводником у них был мой старый приятель Джон Эвери. Как часто я оплакивал его безвременную кончину! Тем не менее я твердо решил отправиться за слоновой костью, и никакой Вамбе не смог бы меня остановить. Туземцев я и раньше не боялся и отнюдь не собирался пасовать перед ними теперь. Вы знаете, друзья, я в некотором роде фаталист и поэтому решил: если судьбе будет угодно, чтобы Вамбе отправил меня вслед за моим другом Эвери, значит, так тому и быть. В общем, особых страхов на сердце у меня не было.

Через три дня после того, как нам впервые открылась огромная вершина, мы оказались в ее царственной тени. Двигаясь вдоль реки, которая вилась у подножия горы среди деревьев, мы вступили на территорию грозного Вамбе. Правда, перед этим у нас с носильщиками обнаружилось некоторое несовпадение точек зрения, ибо как только мы подошли к невидимой границе, за которой начинались владения враждебного племени, они сели на землю и наотрез отказались идти дальше. Я уселся рядом, начал их уговаривать, и как мог красноречивее попытался изложить им свой фаталистический взгляд на жизнь. Нет, они ничего не желали слышать. Шкуры у них пока целы, упирались туземцы, но окажись они по ту сторону без разрешения, от них мокрого места не останется. Напрасно я им доказывал, что это судьба, злой рок, они были твердо убеждены, что злой рок поджидает их там, у Вамбе, а пока они здесь, им ничего не грозит.

— И что же вы теперь намерены делать? — спросил я у Гобо — он был у них старший.

— Мы пойдем обратно, домой, Макумазан, — вызывающе ответил тот.

Кровь у меня так и вскипела. «Вот как? Ну что ж, господин хороший, так и знай, ни тебе, ни твоим приятелям не видать дома, как своих ушей. Я только что позавтракал, — тут я взял магазинную винтовку и, прислонившись спиной к дереву, уселся поудобнее, — и уходить отсюда не собираюсь. А тот из вас, кто сделает хоть один шаг в ту сторону, получит пулю, ты знаешь, я стреляю без промаха».

Гобо потрогал пальцем наконечник копья — к счастью, ружья были сложены рядом со мной, возле дерева, — и повернулся, собираясь уйти. Остальные, не отрываясь, смотрели ему в спину. Поднявшись, я прицелился в него, и хотя он всячески старался держаться спокойно, я заметил, что он все время нервно поглядывал в мою сторону. Когда упрямец отошел ярдов на двадцать, я сказал тихо, но твердо: «Стой, Гобо, или я стреляю».

Конечно, я блефовал. Я совершенно не собирался убивать ни Гобо, ни кого-то еще только потому, что, опасаясь за свою жизнь, они отказывались сопровождать меня в страну Вамбе. И в то же время мне было ясно, что сохранить свой авторитет в этой ситуации я мог, лишь прибегнув к самым решительным мерам, но убийство к ним, разумеется, не относилось. Я продолжал держать Гобо под прицелом и со стороны, должно быть, выглядел весьма свирепо. Тут он понял, что дело зашло слишком далеко, и остановился.

— Не стреляй, хозяин! — крикнул он. — Я пойду с тобой.

— Так я и думал, — ответил я спокойно. — Видишь, злой рок может настигнуть тебя не только у Вамбе, но и здесь.

Больше трудностей с носильщиками у меня не возникало. Гобо был старший, так что раз он пошел, на попятную, пришлось подчиниться и остальным. Мир был восстановлен, мы перешли границу, и наутро я уже начал охотиться всерьез.

Пройдя пять или шесть миль вокруг подошвы высокого пика, о котором я уже упоминал, мы в тот же день оказались в одном из самых чудесных уголков Африки; только в стране Кукуанов мне доводилось видеть такие места. Перед нами царственной дугой изгибался горный отрог, под прямым углом отходивший от окутанной облаками горной цепи, вершины которой, насколько было видно глазу, простирались к северу и к югу. Из конца в конец этой дуги было миль тридцать пять, а вдали, за полумесяцем гор, серебристой нитью извивалась река. На той стороне реки безбрежным морем расстилалась равнина — великолепный естественный парк, тут и там покрытый огромными — до нескольких квадратных миль — пятнами густого кустарника, перемежавшегося яркой зеленью полян, где чьей-то рукой были разбросаны то купы высоких деревьев, то причудливые холмы, и даже одинокие гранитные утесы, больше похожие на творение человека, чем на надгробные камни, которыми природа украшает могилы минувших веков. На западе возвышалась одинокая гора, от ее склона равнина уходила далеко на север, к сырому болотистому побережью, но как далеко, сказать не могу — по словам туземцев, восемь дней пути, а дальше дорога терялась в бескрайних болотах.

На этой стороне реки пейзаж был иной. Вдоль берега тянулась зеленая полоса болот, за ней — сочные, богатые дичью луга, поднимавшиеся по склону к краям леса, который начинался примерно на высоте тысячи футов от подножия и покрывал всю гору чуть ли не до самого гребня. Деревья здесь растут огромные — это большей частью разновидности тюльпановых деревьев — и подчас достигают таких размеров, что птицу на верхних ветках выстрелом из простого дробовика не достать. Необычно и то, что стволы их почти сплошь бывают покрыты мхом. Из этого мха туземцы получают великолепную краску удивительно глубокого пурпурного цвета и красят ею выделанные шкуры, а когда есть, то и ткани. У меня перед глазами так и стоит один из этих лесных исполинов, от корней до макушки увитый гирляндами серебристого мха, — изумительное зрелище. Издали он был похож на седого косматого Титана в венке из зеленых листьев, усыпанном яркими орхидеями.

Вечером того дня, когда у нас с Гобо вышла небольшая размолвка, мы разбили лагерь на опушке этого леса, а утром, как только рассвело, я отправился на охоту. Поскольку наши запасы мяса подходили к концу, я решил не искать слоновий след, а сначала подстрелить буйвола, благо кругом их было множество. Пройдя около полумили, мы вышли к тропе, по которой свободно мог проехать экипаж — ее, несомненно, еще утром протоптало огромное стадо буйволов; они, видно, на заре отправились со своих болотных пастбищ на горные склоны, чтобы провести день в прохладе. Поскольку ветер дул вниз, в мою сторону — то есть оттуда, куда ушли буйволы, — я решительно двинулся по этой тропе. Через милю лес сделался гуще, и по виду тропы я понял, что цель где-то совсем близко. Еще двести ярдов, и заросли стали настолько густыми, что, не будь тропы, нам вряд ли удалось бы продраться сквозь них. Здесь Гобо, который нес мой штуцер восьмого калибра (я нес штуцер-экспресс), и двое остальных обнаружили сильнейшее нежелание двигаться дальше, доказывая, что отсюда им будет «некуда бежать». «Раз так, оставайтесь, — был мой ответ, — я пойду дальше». Им, наверное, стало стыдно, и они двинулись за мной. Еще пятьдесят ярдов, и тропа вывела нас на небольшую поляну. Я встал на колени и начал смотреть по сторонам, но ни одного буйвола не заметил. По следам было ясно, что здесь стадо разбредалось и порознь ушло в лес напротив. Я пересек поляну, выбрал один след, прошел по нему ярдов шестьдесят и тут понял, что буйволов кругом было сколько душе угодно — просто я не мог разглядеть ни одного сквозь густые заросли. Я слышал, как неподалеку слева один из них чешет рога о ствол дерева, а справа от меня время от времени доносилось хриплое мычание, которое означало, что буйвол мне увы, попался старый. Я пополз к нему, опасаясь спугнуть стуком собственного сердца; доведись мне на спор пройти по яйцам, не раздавив ни одного, я и то не был бы так осторожен; я подбирал каждый сучок на пути и клал его на землю позади себя, чтобы буйвол меня не услышал. За мною след в след двигались трое моих вассалов, и не могу сказать, кто из них выглядел более испуганным. Вскоре Гобо тронул меня за ногу. Я оглянулся и увидел, что он показывает куда-то вбок, влево. Я приподнял голову и бросил быстрый взгляд поверх стелющихся лиан. Там начинались колючие заросли алоэ с растущими во все стороны листьями, а за ними, шагах в пятнадцати от нас, я увидел рога, шею и хребет громадного старого буйвола. Взяв штуцер восьмого калибра, я встал на колено и решил стрелять ему в шею, чтобы сразу перебить позвоночник. Я уже прицелился, насколько позволяли заросли алоэ, как вдруг он будто вздохнул и лег.