Древние историки свидетельствуют, что царствующая на Востоке династия римских императоров разгневалась на Евдоксию за то, что она ради утоления собственной жажды мщения поставила под удар Империю, и отказалась выкупать её из плена у вандалов[651].

Последующие императоры Рима уже не имели никакой власти и являлись абсолютными марионетками в руках варваров, систематически менявших их на престоле. Наконец, 23 августа 476 г. последний царь Западной империи Ромул Август (475–476) под давлением скира Одоакра, отец которого служил ещё у Аттилы, отказался от своего титула перед сенатом; императорское правление стало совершенно невозможным[652]. Одоакр собрал знаки императорского достоинства и отослал в Константинополь. Через посланника он заявил, что в Империи хватит одного императора, и второй ей не нужен. Взамен лояльности Одоакр попросил титул патриция, и в этом не услыхал отказа от единоличного — теперь уже — императора Римской империи, только восточная часть которой имела ещё возможность жить и развиваться по законам своей цивилизации. Весь Запад оказался захваченным варварами, хотя формально ни Италия, ни Галлия, ни Испания не подпали под чей-то политический суверенитет и продолжали считаться пусть и захваченными, федеративными, но землями Священной Римской империи.

Переходя к описанию Третьего Вселенского Собора, следует обратить внимание не только на то, что он стал предвестником последующих многочисленных церковных расколов и неурядиц, связанных с попытками объяснить природу Спасителя. Этот Собор стал поистине беспрецедентным среди всех Вселенских собраний по степени творящегося на нём произвола, больно обернувшимся для православной партии «Разбойным собором» 449 г., а также по безнадёжной попытке императора уклониться от участия в богословском споре и отдать решение данного вопроса исключительно на усмотрение епископов. Что из этого получилось, мы скоро увидим. В общественно-политическом контексте Эфесский Собор 431 г. станет также настоящем полем битвы между различными патриархами за обладание высшими церковно-административными полномочиями.

Когда Константинопольская кафедра оказалась вдовствующей, по инициативе императора св. Феодосия на вакантное место был определён антиохийский монах, родом сириец, Несторий (428–431). Выбор нового патриарха, как стали уже к тому времени называть архиепископа Константинополя, не случайно пал на выходца из Антиохии, известной своей блестящей богословской школой и замечательными проповедниками. Столичный клир ещё не снискал славы, и его представители едва ли могли рассчитывать на безусловный авторитет среди первых церковных кафедр Империи. Римский престол занимал довольно самостоятельную позицию по отношению к императорам, и его клирики вряд ли могли быть заявлены в качестве кандидатов на Константинопольский престол. Александрия являлась главным городом Египта как в церковном, так и в административном отношении, к тому же история с Феофилом также не могла не запомниться царям Восточной империи. Иерусалим хотя и назывался «матерью Церкви», но, очевидно, имел второстепенное значение на фоне Рима, Александрии и Антиохии. Поэтому выбор царя пал на сирийскую кафедру, откуда был родом знаменитый св. Иоанн Златоуст. Тем самым, пусть косвенно и «задним числом», но св. Феодосий подтверждал невиновность и признание его личности со стороны императорского двора.

Объективно говоря, Несторий действительно был видным проповедником в своём родном городе и отличался строгой подвижнической жизнью. Ещё совсем юношей приняв святое крещение, он посещал знаменитые школы, которые обычно заканчивали языческие риторы и христианские ораторы. Он считался одним из лучших выпускников школы, основателем которой являлся Ливаний, и где получал образование сам Златоуст. По окончании образования Несторий удалился в монастырь Евпрепия, расположенный неподалёку, и в тишине уединения принялся изучать Святых Отцов. Но всё же Несторий не любил серьёзного чтения, его гением было ораторское искусство, и вообще склад ума избранника на Константинопольскую кафедру требовал более живой работы, чем богословских рассуждений. Тем не менее после вступления в клир по поручению Антиохийского епископа он исполнял обязанности катехизатора; примечательно, что эту должность ранее занимал св. Иоанн Златоуст. Его красноречие было столь отточенным, что толпы народа собирались на проповеди Нестория, что породило в нём трудно скрываемое высокомерие. Он обладал величавой осанкой, полным и звучным голосом, природным даром слова и обаянием.

Когда к нему поступило обращение императоров прибыть в столицу для хиротонии, пресвитер охотно его принял, но, желая соблюсти важность и подчеркнуть свою значимость, не спешил с отъездом. Более 3-х месяцев добирался он до Константинополя, не торопя свой эскорт. Наконец, 10 апреля 428 г. состоялось его рукоположение в большой Константинопольской базилике в присутствии императора св. Феодосия, императрицы св. Евдокии, сената, клира и многочисленного народа[653].

Заступая в должность, Несторий решил продемонстрировать свою нетерпимость к еретикам и прочим инакомыслящим, сделав эту черту своей политики своеобразной «визитной карточкой». На процессе хиротонии Несторий, обращаясь к царю, воскликнул: «Император, дай мне землю, очищенную от еретиков, — и я воздам тебе за это Небо!». На самом деле, став архиепископом столицы, он, кроме того, проявил себя как очень деятельный администратор. Несторий весьма активно боролся с различными ересями и в скором времени организовал настоящие гонения на ариан, монтанистов, валентиан, маркионитов и другие церковные партии, добившись издания (или реанимации) целого ряда государственных законов, подвергавших еретиков ссылкам, конфискации имущества, лишению гражданских прав, заключению в тюрьму.

Первоначально всем казалось, что патриарх постарается показать свою независимость по отношению к царскому двору — его солидность и важный вид предрасполагали к такому умозаключению. Но уже на другой день после своего посвящения он явился во дворец, а затем положил в постоянную практику общение с придворными и с самими императорами. Несторий сделался записным царедворцем, обзавёлся обширными связями и, выдавая себя за знаменитого богослова, часто беседовал со св. Феодосием Младшим, который проникся к нему, как богослову, искренним уважением. Со св. Евдокией Несторий также сумел наладить добрые отношения: он напоминал ей софистов Афин и знаменитых ораторов, в среде которых она провела своё детство и юность, но св. Пульхерия весьма настороженно следила за патриархом, не очень доверяя ему.

Желая завоевать единоличное доверие царя и царицы, заметив некоторую намечавшуюся холодность в отношениях между ними и св. Пульхерией, Несторий решил сыграть на опережение, окончательно рассорив св. Феодосия с сестрой. Как ему показалось, св. Пульхерия слишком благосклонна к уже упоминавшемуся другу детства императора Павлину; до самой августы и ранее доносились злоречивые сплетни, однако она мало обращала внимания на скрытые насмешки придворных евнухов. Но теперь упрёки о необходимости соблюдать обет девства, ранее данный ею Богу, о целомудрии и воздержании от пылких чувств были ей публично высказаны патриархом Несторием. Конечно, внучка великого св. Феодосия I сумела поставить на место зарвавшегося клирика, но с тех пор возненавидела его всей душой[654].

Чувствуя — конечно, излишне самоуверенно и явно ошибочно — в своей душе талант богослова, Несторий в скором времени попытался закрепить в общецерковном сознании и практике богослужения те идеи, которые вынашивал уже давно, ещё в Антиохии. Надо сказать, что Несторий был далеко не одинок в своём богословии. Ему лишь принадлежит дерзость первому публично объявить их и заставить признать общепризнанными изложениями истины Боговоплощения. Например, его духовный отец и учитель Феодор Мопсуэстийский со свойственной ему прямотой так и отвечал на вопрос: «Кем был Христос?» следующим образом: «Человек был во чреве Девы Марии, человек и вышел из неё. Человек этот, Иисус, ничем не отличался от людей одной с ним природы, кроме того, что Бог даровал Ему благодать»[655].