Но воцарение двух братьев — Валентиниана и Валента вновь резко изменило картину церковной жизни. Валентиниан — безусловный христианин по своим религиозным убеждениям, обладал в отличие от своего брата, ещё одним завидным качеством — безупречной толерантностью. Он не только разрешил старые, относительно безобидные отеческие культы, но и отказался высказывать предпочтение какой-либо церковной партии. Хотя Запад и сохранял верность Никее, однако и при таких условиях Валентиниан отказался удалить несочувствующих Никее епископов, о чём его просили никейцы. Его мудрость обнаружилась в самое ближайшее время — немного спустя весь Запад вновь стал никейским: так Православие само собой, при мудрой политике правителя, завоевало римские провинции.
Относясь довольно терпимо к язычеству (даже иудейские синагоги император освободил от квартирной повинности), Валентиниан I всё же не раз демонстрировал, что является христианским государем. Он восстановил привилегии клирикам, данные ещё св. Константином Великим и освободил монахов от lustralis collation, под угрозой штрафов приказал праздновать воскресенье и Пасху, запретил в воскресенье принудительные работы для христиан и отправку христиан-солдат для охраны языческих храмов. Правда, в делах церковного управления активность Валентиниана была невысока — он совершенно не вмешивался в назначения лиц на епископские кафедры и отказывался рассматривать взаимные жалобы епископов друг на друга[429].
Несколько иначе сложилась ситуация на Востоке, куда прибыл Валент. Для уяснения его церковной политики нужно понимать, что Никейский Символ безраздельно господствовал к тому времени среди восточных провинций только в Египте, но, как справедливо отмечают, править Империей из Александрии было невозможно. Новоникейская партия была ещё слаба и малочисленна; аномеи составляли замкнутую в себе общину, а омиусиане, дискредитировавшие себя собственной податливостью в краткое царствование Иовиана, значительно сократились в численности, причём лучшие примкнули к новоникейцам. Таким образом, из наиболее влиятельных церковных фигур на Востоке оставались одни омии, которые ещё во времена Констанция заняли наиболее видные кафедры и сохранили за собой господствующее положение. В самом Константинополе властвовал епископ Евдоксий, опытный в дворцовых интригах человек, вскоре заслуживший почти безусловное доверие нового царя.
Возвращаясь осенью 364 г. из Наиса, где он простился с отправившимся в Италию Валентинианом I, Валент в Ираклии встретился с представителями Лампсакского собора (364 г.), обвинившими омиев во главе с Евдоксием в ереси. Но уже на этой встрече Валент, до сих пор не примыкавший ни к какой церковной партии, не скрывал своих симпатий к противникам жалобщиков, а, приехав в Константинополь, ещё более укрепился в своих предпочтениях.
Для Валента, не стремящегося к активной церковной политике в духе св. Константина или Констанция, омии казались настоящим подарком судьбы. Он не был строгим никейцем (хотя, конечно, не по религиозным убеждениям, а потому, что вообще слабо понимал существо спора, и потому стремился к компромиссу), и современники поговаривали, что серьёзное влияние на его религиозные предпочтения оказала жена Домника, явная арианка.
Омии, дорожившие церковным миром, хотя бы только и внешним, всегда способные примириться с чужой точкой зрения, если только она не подрывала их гегемонию, сформулировали такую редакцию Символа, которая допускала самые различные его толкования, наилучшим образом подходили к личности императора. Вскоре, в 367 г., епископ Евдоксий Константинопольский (360–370), умевший сказать в нужное время нужное слово, совершил таинство крещения над Валентом перед его отправлением на войну с готами. Это было не рядовое событие: как известно, во времена древней Церкви было принято принимать крещение непосредственно перед смертью, потому факт крещения Валента свидетельствует о его настроениях (панических) и о религиозных пристрастиях, которые уверенной рукой формировал Евдоксий[430].
Успех, сопутствующий царю в Готской войне, окончательно предопределил покровительство Валента омиям. Нельзя сбрасывать со счетов и субъективные стороны натуры восточного императора — не любивший категоричных решений, он вполне удовлетворялся расплывчатыми формулировками Евдоксия, всегда оставлявшими возможность для богословского манёвра, и к тому же, желая сделать приятное своей жене, Валент выбрал своими стратегическими союзниками омиев.
Возможно, в отличие от своего старшего брата, Валент хотел продемонстрировать более деятельное участие в делах церковного управления и особенно в формулировании Символа Веры. Не исключено, что, как это нередко бывает у робких натур, в глубине души им двигали примеры св. Константина и Констанция, которым втайне ему хотелось бы подражать. Но, в отличие от этих славных царей, Валент допустил одну существенную ошибку — св. Константин и Констанций хотя и проводили определённую линию в пользу конкретной церковной партии, но сами стояли вне внутрицерковной борьбы, то есть занимали положение над партиями. Валентиниан же в порыве усердия бросился в руки омиев и сделался вскоре их орудием, чем во многом дискредитировал себя в глазах остальных деятелей Церкви. Не обладая ни твёрдостью равноапостольного императора, ни образованностью Констанция, Валент зачастую лишь слепо исполнял волю Евдоксия и его сторонников, устраняя административным путём его противников с епископских кафедр.
Поскольку натура у Валента была противоречивая, приверженность омиям основывалась на второстепенных базисах, это были несистемные и не содержательные гонения. Примечательно, что сам он максимально уходил от вмешательства в богословские споры, выступая лишь в качестве своеобразного судебного пристава, принудительно исполнявшего приговоры в отношении лиц, недружественных омиям, но особенно не интересующегося содержательной частью судебного решения.
Вместе с тем объективность требует уточнить некоторые кажущиеся общепринятыми оценки церковной политики Валента.
Время его правления нередко характеризуется как сплошная череда гонений на никейцев, вплоть до жестоких казней и изгнаний. На самом деле более последовательным кажется тот вывод, что и Валентиниан, и Валент, при известных различиях их религиозных мировоззрений, в силу обстоятельств времени и места оказались заложниками предпочтений своих подданных, в первую очередь епископата. Едва ли можно предположить, что сыновья простого солдата, не получившие серьёзного образования, тем более религиозного, могли с твёрдой убеждённостью навязывать населению своё мнение, когда границы Империи трещали по швам, армия и конкуренты могли в любой момент выставить альтернативные кандидатуры на трон, а церковный мир казался едва ли достижимым. Это мог позволить себе Констанций — урождённый аристократ царских кровей, единоличный правитель Империи и талантливый полководец, но не два в известной степени случайно удачливых соискателя на царство, какими были Валентиниан и Валент.
Поскольку на Западе преобладали никейцы, Валентиниан в поисках церковного единомыслия сделал ставку на них, не стараясь тем не менее какими-либо искусственными мерами обеспечить их доминирование. В связи с тем, что омии преобладали на Востоке, Валент также вполне благоразумно посчитал, что при фанатичном настроении тамошнего городского населения они являются именно той партией, которая способна сплотить вокруг себя остальных. Но для сознания тех древних лет даже открыто выраженное предпочтение императора той или иной догматической формуле рассматривалось как факт гонений всех её противников. Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и того обстоятельства, что очень часто омии (епископы и рядовые миряне), а также представители чиновничества, желая заслужить таким способом расположение царя, самоуправно применяли насильственные меры к своим противникам.
