Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И правовое pontifex maximus, родившееся из древнего культа царя, должно было найти какое-то разумное примирение с христианскими первоосновами Римской империи уже при св. Константине Великом. Поэтому вскоре обязанность правового регулирования вопросов общественной религии приведёт императоров к необходимости напрямую вмешиваться в вопросы христианского вероучения.

Уже знакомый нам по предыдущему повествованию Август Октавиан воспринимался — и, надо полагать, не без самоудовольствия — божеством, наделённым особой харизмой. Современники описывали его как повелителя земли, моря и космоса, спасителя человеческого рода. В некоторых случаях его отождествляли с Зевсом, и в одной из надписей в Галикарнасе значится, что бессмертная и вечная природа дала людям высшее благо — цезаря Августа, «отца своего отечества богини Ромы».

На монетах той эпохи, особенно чеканенных на Востоке, Октавиан именуется «явленным богом» и даже «основателем Ойкумены» (!). С этих времен стало традиционным изображать Римских императоров, подчёркивая два их «врождённых» признака — божественность и победоносность. Император изображался также босым, как и все боги, с земным шаром, «державой» в руках, на котором размещалась Ника, богиня победы, и посохом (скипетром). В последующих изображениях императоры увенчиваются венками из дубовых листьев, что далеко не случайно, поскольку дуб являлся деревом, посвящённым Юпитеру[999].

А император Домициан (81–96) начинал свои послания со слов: «Государь наш и бог повелевает.». В 199 г. император Септимий Север (193–211) после блестящей победы над парфянами наградил свою вторую жену, Эмессу Юлию Домну, титулом mater castrorum («мать лагерей»). Отныне её изображение вместе со священным изображением самого императора должно было присутствовать в каждом военном лагере. Он же присвоил себе титулатуру dominus («государь»), от которой некогда отказался император Октавиан, подчёркивая тем самым, что не просто является princes сената, но обладает высшей властью, является господином своих подданных, владыкой, стоящим неизмеримо выше всех остальных римских граждан[1000].

Развивая его мысли, язычник император Диоклетиан сделал титул «dominus» постоянным, и с тех пор с наименованием Римского императора тесно связан термин «царь» («Dominus noster Imperator»). Он же первым возложил на себя диадему, унаследовав в одеянии и убранстве традиции персидского двора. Идея народного суверенитета постепенно ослабевает, сенат утрачивает некоторые свои прерогативы, а законодательство сосредотачивается почти исключительно в руках императора[1001]. Поскольку, следуя древней традиции, первые императоры не принимали таинства крещения вплоть до смертного часа, никакого специального обряда посвящения их на царство не происходило. Однако множество чудесных событий буквально подталкивало христианских императоров к единственно верному пониманию первооснов своей власти.

Святой Феодосий Великий рассказывал о чудесном сновидении, в котором Антиохийский патриарх Мелетий (360–381) одел его в царскую порфиру и возложил на главу императорский венец. Когда во сне народ, заполнивший храм, стал выходить из него, огромная птица спустилась сверху и возложила радужный венец на царя. Все приняли этот сон, рассказанный царём, как знак признания Богом императорского достоинства св. Феодосия I. Хотя известно достоверно, что св. Феодосий Старший принял знаки императорского достоинства от императора Грациана, который и возложил на него диадему. А св. Маркиан заявлял, что стал на царство Божественным жребием[1002].

Откровенно ошибочным было бы утверждение, будто республиканская форма правления Рима не могла примириться с единоличной политической властью. «То, что нравится правителю, — имеет силу закона», — говорил в III в. знаменитый юрист Ульпиан, и это было далеко не единоличное мнение. Другой правовед Дион Кассий вообще был склонен считать императора свободным от публичных законов, то есть от самих основ римского правопорядка, хотя, как полагают, этот тезис с большим сочувствием был принят на Востоке, чем в Италии.

В отдельных случаях, которые, впрочем, численно преобладали, императоры исходили из тех принципов, которые были закреплены за императором Веспасианом (69–79) сенатом. «Что бы ни счёл император правильным, хотя бы и противно обычаю, ради величия государства и религиозных, человеческих, общественных и частных дел, он имеет право и власть это творить и совершать»[1003].

В дальнейшем императоры последовательно закрепляли за собой эти прерогативы. В Кодексе св. Константина Великого говорится, что императору принадлежит исключительное право толковать законы. А по законам императоров Валентиниана, св. Феодосия Великого и Аркадия, законодательная власть делится между сенатом и императором: «Хотя сенатские постановления сами по себе получают постоянную силу, однако же нашими законами мы преследуем ту же цель»[1004].

Замечателен в этом отношении один отрывок из Евсевия Кесарийского, где он сравнивает власть монарха с властью Бога и вообще даёт характеристику монархии, как идеальной форме правления. «Закон царского права, — пишет Памфил, — именно тот, который подчиняет всех единому владычеству. Монархия превосходнее всех форм правления, многоначалие же, составленное из членов равного достоинства, скорее есть анархия и мятеж. Посему-то один Бог (не два, не три, не более, ибо многобожие есть безбожие), один Царь, одно Его слово и один царский закон, выражаемый не речениями и буквами, не в письменах и на таблицах, истребляемых продолжительностью времени, но живое и ипостасное Слово Бога, предписывающее волю Отца всем, которые покорны Ему и следуют за Ним»[1005]. Таким образом, царство есть своего рода «естественный закон» человеческого общества, данный непосредственно Богом и потому обязательный для всех.

Присутствовал ещё один мотив, который нельзя не учитывать. Было бы крайне сомнительно отказывать христианским императорам в тех правах и титулах, которыми обладали языческие Римские императоры. И с полным основанием римские солдаты в IV в. приносили императору следующие слова присяги: «Клянёмся именем Бога, Христа и Святого Духа, величеством императора, которое человеческий род после Бога должен особенно почитать и уважать. Император принял имя Августа, и ему, как истинному и воплощенному Богу («tanquam praesenti et corporali deo»), должно оказывать верность и поклонение, ему должно воздавать самое внимательное служение. И частный человек, и воин служит Богу, когда он верно чтит того, кто правит с Божьего соизволения»[1006].

Но республиканские политические традиции нередко вступали в открытую конфронтацию с новыми веяниями, и императорская власть имела своего постоянного оппонента в лице сената. Римский сенат всегда представлял собой удивительное явление — из его среды нередко выходили римские самодержцы, а, с другой стороны, он являлся неизменной и серьёзнейшей оппозицией императору. Но в целом сенат очень подозрительно поглядывал на фигуру императора, опасаясь с его стороны попыток полного подчинения себе всех государственных институтов, включая сам сенат. Родовая аристократия, формирующая сенат, не готова была мириться с уничижением своих высших полномочий, и цари прекрасно это понимали. Поэтому они старались не останавливаться в древней столице, под любым поводом надолго задерживаясь в Милане, Равенне, Фессалониках, Никомедии, Антиохии и т.п.

вернуться

999

Свенцицкая И.С. Знаки власти в изображениях Римских императоров // «Власть и образ: очерки потестарной имагологии» / Под ред. М.А. Бойцова и Ф.Б. Успенского. СПб., 2009. С. 106, 107.

вернуться

1000

Князький И.О. Император Диоклетиан и закат античного мира. С. 26, 27.

вернуться

1001

Вальденберг В.Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. С. 130.

вернуться

1002

Барсов Е.В. Древнерусские памятники венчания царей на царство в связи с греческими их оригиналами. С историческим очерком чинов царского венчания в связи с развитием идеи царской власти на Руси. М., 1883. С. VII, VIII.

вернуться

1003

Вальденберг В.Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. С. 134.

вернуться

1004

Там же. С. 131, 132.

вернуться

1005

«Евсевия Памфила слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования» // Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. 3. С. 220.

вернуться

1006

Дагрон Жильбер. Император и священник. Этюд о византийском «цезаро-папизме». СПб., 2010. С. 171.

150
{"b":"201808","o":1}