В начале 448 г. в монастырь Евтихия заглянул Евсевий Дорилейский, и между старыми друзьями завязался непринуждённый разговор о таинстве Боговоплощения. Евсевию не понадобилось много времени для того, чтобы убедиться в ущербности богословской позиции своего собеседника, и они расстались, крайне недовольные друг другом. Как можно понять из протоколов прошедшего вскоре Собора, уже бывшие друзья ещё не раз общались между собой, пытаясь переубедить друг друга, но чем больше они дискутировали, тем холоднее становились их чувства, вскоре отношения превратились в откровенно враждебные.
Осенью этого же года Константинопольский патриарх св. Флавиан назначил Поместный Собор в столице, чтобы обсудить спор лидийских епископов, и по обыкновению пригласил на него епископов своего церковного округа, в том числе Евсевия Дорилейского[697]. В понедельник, 8 ноября 448 г., собравшиеся епископы Константинопольского округа быстро разобрали спор между Флоренцием, митрополитом Сард Ликийских и подчинёнными ему архипастырями Иоанном и Коссинием. Они уже потянулись к выходу, когда неожиданно встал Евсевий Дорилейский и потребовал выслушать его записку. К удивлению неподготовленных к данному событию епископов и самого св. Флавиана, это было обвинение Евтихия в ереси. Патриарх попытался в мягкой форме отклонить это требование и посоветовал Евсевию повторно побеседовать с архимандритом Евтихием, но тот ответил, что его беседы не дали никакого результата, поэтому Евтихия надлежит пригласить на соборный суд и заслушать. Делать нечего — Собор был обязан принять это новое дело к своему рассмотрению, и уже через 4 дня, 12 ноября, епископы вновь собрались на свои заседания, чтобы рассудить Евтихия[698].
Собравшись на заседание, епископы выслушали обвинения Евсевия и его исповедание веры, которое оказалось тождественным тому исповеданию, которое св. Флавиан произнёс в этом же зале и которое одобрили присутствовавшие здесь епископы. Направили посланников к Евтихию с вызовом на суд, которых заслушали на очередном заседании 15 ноября 448 г. Те поведали, что в ответ архимандрит категорично отказался явиться на Собор, поскольку якобы связан обетом никогда не покидать стены монастыря. Они также огласили его исповедание, переданное Собору: «Я исповедую, что родившийся от Девы Марии есть совершенный Бог и совершенный человек; но не признаю, чтобы тело Его было единосущным нашему».
Смущённые отцы ещё дважды направляли к нему своих посланцев, коротая время за чтением Святых Отцов, когда, наконец, 16 ноября Евтихий заявил, что явится на суд, но не готов точно обозначить это время. Наивные архипастыри не догадывались, что открывшееся ему время передышки Евтихий использует для созыва всех своих союзников. Так что, когда 22 ноября Собор открылся вновь, вокруг здания волновались толпы народа, а от императора прибыл его представитель патриций Флоренций.
Несмотря на все старания присутствовавших епископов, св. Флавиана и патриция Флоренция, который весьма активно участвовал в богословском изучении предмета спора и показал глубокие познания, Евтихий отказался признать то исповедание веры, которое было у всех на слуху. Последовали многочисленные увещевания от присутствовавших лиц, в том числе со стороны Флоренция, явно стоявшего на стороне патриарха, но не желавшего осуждения архимандрита. Но они не привели ни к какому положительному результату, и тогда Собор лишил его священнического сана. В свою очередь, Евтихий в этот же день направил кассацию императору и написал письмо Римскому папе, прося его поддержки[699].
Окаменевший в своём заблуждении, Евтихий вернулся в стены монастыря и буквально поднял бунт против патриарха; в ответ св. Флавиан приказал прочитать приговор Собора и анафемы Евтихию, как еретику. Но и противоположная партия предприняла свои действия: архимандрит отписал жалобы Равеннскому епископу Хрисологу, в Александрию и многим другим архипастырям, а Хрисафий настойчиво уговаривал императора св. Феодосия срочно созвать Вселенский Собор, против чего, однако, твёрдо возражал Римский папа св. Лев Великий. Верно оценив Евтихия как человека невежественного и упрямого, понтифик советовал императору и св. Флавиану действовать без шума, отеческими наставлениями и увещаниями, и был, конечно, прав[700].
К сожалению, уладить дело без созыва Собора оказалось вскоре невозможным, вследствие чрезвычайной агрессивности обеих сторон и тех мер, которые каждая из партий предпринимала для собственной победы. У Хрисафия были свои мотивы: он понимал, что кулуарно св. Флавиана не сместить с кафедры, поэтому для победы своего друга и низвержения врага он жаждал сакры императора о созыве Вселенского Собора. Ситуацию подогревал сам Евтихий, по-прежнему упорный в своём ложном исповедании Богочеловека и рассылавший письмо во все концы света, призывая клир поддержать его, как несправедливо оболганного и анафематствованного; суда над собой он, конечно, не признавал. Более того, он сам решил обвинить архиепископа в нарушении правил судопроизводства в отношении себя, заявив, что протоколы Собора поддельны и содержат тезисы, которые он не произносил.
Надо сказать, что и св. Флавиан в некотором роде потерял контроль над собой — ему, первому архиепископу Востока, казалось невероятным, что его обвинял — и притом ложно — всего лишь архимандрит. Безусловно, канонически он был прав, отлучая Евтихия от церковного общения, но в данном случае это лишь подливало масло в огонь. Кроме того, св. Флавиан направил сирийцам письмо, в котором недвусмысленно намекал на то, что некоторые пассажи Евтихия тесно связаны с учением еретика Аполлинария. Конечно, «восточные» поддержали его и немедленно подписались под актами Константинопольского собора 448 г. Напротив, «крайние» александрийцы, обернувшие отдельные неточные выражения св. Кирилла, к тому же явно вырванные из контекста его посланий, в пользу Евтихия, выказывали ему своё сочувствие и обещали поддержку[701].
Святой Феодосий Младший, как уже указывалось, сам не питал нежности к патриарху, но первое время остерегался принять просимое решение, видимо, помня, чем обернулся для него Эфесский Собор. Император в очередной раз попытался примирить стороны, но из этого ничего не вышло. Рядом спорили св. Пульхерия и св. Евдокия, причём каждая симпатизировала противоположной стороне и довлела над царём. Поскольку Антиохийская церковь реципировала акты Константинопольского собора, и Западная церковь находила исповедание св. Флавиана православным, а Евтихия — нет, выходило, что спор вышел за пределы одного церковного округа и требует вселенского обсуждения.
Вопрос был решён, и император св. Феодосий Младший указом от 30 марта 449 г. назначил Вселенский Собор на 1 августа того же года в Эфесе; председателем Собора особой грамотой царя был определён Александрийский патриарх Диоскор, племянник св. Кирилла Александрийского[702]. Без всякого сомнения, выбор города был подсказан Евтихием и Хрисафием, полагавшими, что здесь, на месте недавней победы александрийцев над Несторием, им так же улыбнётся удача. Что же касается Диоскора, то Хрисафию не составило большого труда провести перед императором аналогию между нынешним архиепископом Александрии и его великим дядей — если св. Кирилл боролся в Эфесе против одной ереси, то пусть племянник покончит с другой! Оставалось непонятным, пожалуй, только одно — что считать ересью.
Едва ли, однако, это было удачное решение царя, нашептанное ему Хрисафием. Дело заключалось в том, что новый архиепископ Египта отличался от св. Кирилла далеко не в лучшую сторону. Вопросы богословия имели для него второстепенное значение, а сам он, если чем и был озадачен, так это восстановлением первенства своей кафедры. Вообще, надо признать, это был политик и администратор, но только не архипастырь. Ввиду слабости государственной власти в Египте император наделил архиерея данного округа широкими публичными полномочиями, и Диоскор, не скрывая, полагал, что является полновластным правителем этих провинций. Когда однажды обиженные граждане пообещали подать на него жалобу императору, он небрежно ответил: «Здесь нет другого императора, кроме меня»[703]. Он безжалостно грабил и свои епархии, всегда находя предлоги присвоить то, что ему нравится.
