— Что слышно? Что нового? — сорвалось с его дрожащих губ. Глаза его заблестели по–мышиному. Очки соскользнули с кончика носа и упали на палас. Тюлеген Поэт предупредительно подал их хозяину…

И сразу все увидели, что борода его плохо выкрашена хной–басмой, что тюбетейка потерта, что в михманхане запах тления, что сам Заккария какой–то весь пыльный и что слова его пропылены…

Несомненно, Заккария был заговорщиком, но и заговор его пропылился.

Зуфар слышал о джадидах еще в детстве. Маленькому Зуфару о джадидах рассказывали чабаны. Давно, при эмире, они устраивали заговоры против тирана эмира. В джадидах тогда еще бродило молодое вино прогресса. Они играли в революцию. Они даже подвергались гонениям, рисковали жизнью, и за это чабаны их хвалили. Но джадиды владели богатством, ходили чистенькие, гладкие, и потому чабаны им не доверяли. Джадиды — торгаши, а торгаш всегда стремится надуть простого человека. А когда началась настоящая революция, они сделались заговорщиками, но уже не против эмира, а против народной власти, против советской власти. Так их и звали в народе: «Заговорщики, проклятие их отцу!» В слово «заговорщики» вкладывался теперь иной смысл — интриганы, контрреволюционеры.

Зуфар сидел тихонько в своем углу и пристально смотрел на Заккарию. Не каждый день видишь так близко настоящего заговорщика.

Зуфар испытывал брезгливое чувство. Такое ничтожество, этот жалкий Заккария Хасан Юрды со своей крашеной бородой и засаленной тюбетейкой, тоже замахивается на советскую власть. Смеет устраивать какие–то заговоры. Контрреволюционер с крашеной бородой!

Вполне по–хозяйски в михманхане Заккарии расположился Джаббар. С безмерно усталым видом он разлегся на тюфячках и подушках. Он предавался кейфу. Угодничество Заккарии он принимал как должное.

Зуфар презирал ветхого, затасканного джадида–заговорщика. А поведение Джаббара все больше возмущало его. Разве достойно вести себя так бесцеремонно в присутствии хозяина дома? Зуфар почти забыл зло, которое ему причинил в Гёргане Заккария. Сейчас ненависть к своему спасителю Джаббару, отвращение к нему все пересилило. Джаббар — предатель! Он обманул Зуфара, сыграв на чувстве благодарности. Не слишком ли высокую цену потребовал Джаббар за его спасение? Обманом, игрой на чувствах он попытался сделать Зуфара предателем.

Во всем поведении Джаббара проглядывала наглость. Так нагло ведет себя повелитель, дарящий милости своему подданному: «Ты живешь только благодаря мне, ты мой раб душой и телом».

Вот почему Зуфар вдруг пожалел старого «революционера».

Заккария страдал. Заккария до мозга костей, оставался восточным человеком, рабом этикета, рабом церемоний. Пусть Джаббар его хозяин, пусть он хорошо платит за товар, пусть у него, у Заккарии, дрянной товар — а товар действительно дрянной, — но как он смеет! Ведь он гость! Как он смеет так вести себя с ним, старым политическим деятелем? Высокомерие всегда неприятно. Особенно неприятно оно, когда приходится терпеть его хозяину почтенного дома от гостя. Заккария искренне верил, что он почтенный человек и что дом его почтенный.

Заккария волновался. Поэтому он так невнятно и путано рассказывал. Реплики Джаббара ибн–Салмана хлестали. Набившиеся на свет лампы в комнату комары и мошки раздражали. Речь старого джадида совсем запуталась.

— Тошно вас слушать, — перебил его в который раз Джаббар. — Все названия ничтожных селений, сухих речонок, перевалов — в голове сплошной хаос… путаница… Где Робин Гуд?

— Вы изволили сказать? — испугался Заккария, и очки свалились у него с носа. — Вы назвали какое–то имя?..

— Имя? Я говорю о командующем силами ислама Ибрагим–беке! Узбекском Робин Гуде.

— Ибрагим–бек? А–а–а!.. — Заккария не хотел спорить. Он и понятия не имел, кто такой этот средневековый английский разбойник, чьим именем вздумала опоэтизировать кровавого басмача Ибрагим–бека газета «Таймс».

Вернув очки на нос и отдышавшись, Заккария с таинственным видом сказал:

— Ибрагим, именуемый беком и главнокомандующим, перешел реку Пяндж.

— Известно.

— Вступил в Таджикскую республику.

— Известно.

— Только курбаши Ишан Халифа не поддержал его. Нарочно все бурдюки перерезал, чтобы никто через Аму–Дарью не переправился. Утен–бек тоже. Ибрагим договорился с ним, чтобы напасть на Керки… Но Утен–бек и пальцем не шевельнул, ушел подальше от границы в Кундуз. Хочет на службу к афганцам поступить. Переговоры с Гератом ведет.

— Торгаши, — чуть слышно пробормотал Джаббар.

— Народ, колхозники не пожелали Ибрагима–конокрада.

— Чепуха!

Но старого джадида не удалось уже сбить, и он упрямо повторил:

— Земледельцам нравится иметь землю. А конокрад Ибрагим–бек привел в Таджикистан старых помещиков, чтобы отобрать землю у земледельцев. Надо понимать душу земледельца–дехканина. Кто дает ему землю, за тем он и пойдет. Еще поэт Навои утверждал: «Земледелец — опора государства…» Большевики имеют в коварном уме то, чего нет в башке конокрада Ибрагим–бека.

— Где сейчас главнокомандующий войсками ислама? — перебил Джаббар. Он дошел до Самарканда? До Бухары?

— Конокраду не видать Самарканда, Ибрагим–бек разбит.

— Разбит?

— Нестройные, разрозненные остатки полчищ конокрада рассеяны Красной Армией, и — о урок истории! — войска ислама разбиты мусульманами… Говорят, таджик, красноармеец таджикского батальона, зарубил трех наших… Ему кричат: «Кого убиваешь? Ты разве кяфир?.. Мы же братья мусульмане». А он: «Разбойники вы!» Пятнадцатый эскадрон узбекского кавалерийского полка под командой Бекджанова разгромил знаменитых курбаши Хурам–бека и Мулла–Саида. Мусульмане рубили мечами мусульман.

— Бекджанов… Это же мусульманин?

— Да, командир… В Красной Армии сейчас узбеки, татары, таджики. Советские мусульмане. А тысячи крестьян… их называют краснопалочниками. Вооружены палками, а берут в плен вооруженных с головы до ног воинов ислама. Я всегда говорил, и Бехбуди говорил, и все мы, джадиды, говорили уже десять лет назад: «Ислам — знамя, но ветхое знамя. Обветшало, порвалось… Великие, прекрасные принципы стерлись. Нужно другое знамя… Нужно знамя туранизма… Кто сейчас ради молитвы порежет палец руки? Никто. И все из–за таких, как Ибрагим–вор. Лошадей крал Ибрагим и говорил: «Аллах!» Людям горло перерезал и говорил: «Аллах!» Девушек насиловал и говорил: «Аллах!» Кто уважает Ибрагима–конокрада?.. Имя свое, имя командующего войсками ислама, он извалял в навозе.

— Опять спорите.

— Я не спорю… А туркмены? Туркменский полк у станции Джебел стойко держался против нашего мусульманского воинства до прихода бронепоезда… Вся операция Ишик–хана провалилась из–за туркмен… Туркмен вы взяли на себя, господин Джаббар. Вы же теперь туркменский сардар..

— Где Ибрагим–бек сейчас? Я должен немедленно, сейчас, встретиться с ним, найти его. До Бухары близко… Он по плану должен уже приближаться со своей армией к Бухаре…

— Далеко ему до Бухары… Никогда он не дотянется своей рукой до Бухары. Ибрагим–бека разгромили в долине Сурхана. Говорят, в узбекском полку сражается как лев какой–то Нормухамедов… Он гонит Ибрагим–бека. Ибрагим–бек ранен. Упал с коня и сломал руку. Сейчас он бежал на восток, в горы Баба–Тага.

В словах Заккарии Хасана Юрды звучали злорадные нотки. Старый джадид, просвещенный аристократ, переполненный до краев поэзией и сословной спесью, белая кость, презирал выскочку Ибрагим–бека, разбойника и вора, конокрада и мужлана. С ужасом Заккария всегда думал: а вдруг это животное, этот душегуб вступит в благородную Бухару и начнет душить… душить?..

— Но это гибель… поражение… Вы рубите сук, на котором сидите. А где Абдулла Кагар, где командующий силами ислама в Бухаре?

— Вот еще один вор… каторжник… Зайцем мечется по степи. Дела его плохи… Разве можно людям подлого сословия, черным людям, вверять великое дело борьбы с большевизмом?.. Им в этой жизни лишь бы деньги, а в той гурии и гульманы*… Просвещенные мусульмане, великие умы… Гаспаринский!.. Чокаев!.. Балидов!.. О, идеи мусульманского единения проповедовали в России одиннадцать газет и четыре журнала… Светлые идеалы…