— Сорок пять лет прошло… — говорил Юсуф Ади, — а все точно вчера случилось… Еще мой отец — пусть прах его спокойно лежит в могиле! всегда предостерегал губернатора Хорасана Эюб–хана: «Остерегайся русских! Белый царь — чудовище! Царь сожрет и Иран и Индию. Берегитесь. Он идет!» Эюб–хан был беспечный человек. Эюб–хан отвечал: «Туркмены своим аламаном опустошат земли Хорасана. Поля и сады Хорасана обращены в пустыни. Штурмом Геок Тепе Скобелев проучил туркмен… Мы, персы, вздохнули свободно в Хорасане. Персидский крестьянин может мирно ходить за плугом»… Сорок пять лет прошло, а я помню, как сейчас, господина Эюб–хана и его речи. В Массинабаде жил англичанин по фамилии Стюарт. Говорили, что он полковник. Стюарт часто приезжал в гости к Эюб–хану. Помню, раз Стюарт приехал раздраженный и сказал ему: «Русские взяли штурмом Геок Тепе… Теперь очередь Мерва и Мешхеда, берегитесь!» Русские не потерпят йезидов. Русские — христиане. Ненавидят дьвола. Я помню разговор, как сейчас… Ох, опять забыл: не доводите до сведения тех, которым чужды предписания святого шейха Ади…
Но он ухмыльнулся и махнул рукой. Рассказывал Юсуф Ади так, как будто все происходило не полвека назад, а вчера. Но рассказ его затянулся.
Досада не оставляла Зуфара. Он все еще не терял надежды уйти ночью из Келата. А Юсуф Ади говорил и говорил.
Тотчас после падения твердыни оазиса Атек — Геок Тепе — мервские туркмены забеспокоились. Вся племенная верхушка горела желанием воевать с русскими и искала помощи у англичан. Родовой вождь Каджархан из племени бахши–топаз посылал гонца за гонцом в Мешхед к некоему Мирзе Аббас–хану, которого все знали как влиятельного человека и друга инглизов. Мервский оазис бурлил котлом. Туркмены вооружались. Полковник Стюарт покинул свой Массинабад и поставил свои палатки ближе к реке Теджену, около селения Хасанабад. Он ездил не раз на берега Теджена, рисовал что–то и записывал. Отцу Юсуфа Ади и Муртаз Кули–хану, правителю Турбет–и–Шейх–и–Джам, он подарил великолепные охотничьи ружья. Ружья похуже он подарил пограничным персидским и афганским начальникам. Все были довольны полковником Стюартом. Он раздавал детишкам конфеты, а их матерям манчестерский ситец и индийскую кисею. Персидским и салорским земледельцам он платил за батман ячменя не полкрана, как все, а целый кран, и крестьяне прославляли его щедрость. Он пожертвовал йезидскому каввалю пригоршню золотых монет для общины. Когда же полковнику Стюарту понадобились верблюды перевозить грузы в Мерв, он не встретил отказа ни у Муртаза Кули–хана, ни у правителя Хорасана, ни у келатского правителя, отца Юсуфа Ади. Все охотно помогали такому великодушному человеку.
Поэтому, когда в области Пендэ, неподалеку от Мерва, появился некий Сиях Пуш, достаточно было полковнику Стюарту сказать: «Верьте ему!» — и все отнеслись к нему с доверием. Сиях Пуш ездил по туркменским кочевьям и возбуждал туркмен зеленым знаменем против русских. Сиях Пуш носил черную одежду и белую чалму. В Персии он называл себя шейхом йезидов Мансуром. В туркменских кочевьях он помалкивал про Мелек Тауса и очень красноречиво проповедовал слово пророка Мухаммеда. Он не выпускал из рук английскую винтовку, а его сорок телохранителей были вооружены до зубов и готовы были стрелять по первому знаку. Все говорили, что Сиях Пуш переодетый англичанин, но это была неправда. Иначе правитель Хорасана Муртаз Кули–хан не позволил бы Сиях Пушу приезжать к нему в Турбет–и–Шейх–и–Джам. Муртаз Кули–хан был хитрый человек. Кто его знает, не вздумали бы русские вторгнуться в Хорасан из–за какого–то Сиях Пуша. Мудрость Муртаза Кули–хана вошла в пословицу. Он любил говорить: «Я найду себе безопасное убежище под сенью наслаждения». Он желал спать спокойно на своем губернаторском ложе. Сиях Пуш объявил туркменам: «Не боитесь силы урус–кяфиров ни в коем случае. Скоро, очень скоро к вам явится сам Сахиб Хурудж из мусульман и уничтожит кяфиров!» Туркмены не знали, что такое Хурудж. Слово Хурудж — значит петух. Так йезиды называют Мелек Тауса. Сиях Пуш раздавал туркменам оружие и деньги. Наивные. Они воображали, что Сиях Пуш мусульманин. Тем, кто шел с ним, он обещал богатства при жизни и рай после смерти. Вождь мервцев Каджар–хан вооружал своих воинов. Он очень боялся русских. Сиях Пуш объявил, что имеет сто тысяч всадников и изгонит христиан–собак из Атека и Самарканда. Многие умы склонялись тогда к нему, потому что он имел печать с именем двенадцати имамов… Все ждали Сахиба Хуруджа, хоть и не знали, кто он такой. Сиях Пуш поехал в Мешхед к Эюб–хану и полковнику Стюарту. Он повез прошение мервских туркмен и серахских сарыков о принятии их в подданство персидскому шаху. Сиях Пуш сказал, что Каджар–хан пойдет войной против русских, но сначала он хочет завоевать Герат и отдать его Персии. Хитрый Муртаз Кули–хан предложил, чтобы мервцы сначала приняли губернатора–перса и впустили в крепость Коушут Кала персидский гарнизон. Так коварство и хитрость встали на пути разума и величия. Сиях Пуш ни с чем вернулся в Мерв… Но тут вдруг все узнали, что деньги ему присылали из страны инглизов через афганские власти. Но пока рупии передавали из рук в руки, они волею божьей уменьшались в своем количестве. А каждый газий, желавший сражаться за ислам, требовал не меньше ста серебряных рупий и хорошего коня. Сиях Пуш поехал сам в Иолотань к своему другу хану иолотанских туркмен Сары–хану просить воинов и денег. Но, увы, люди вероломны. Сары–хан сказал: «Ты, Сиях Пуш, не друг мне. Ты даже не мусульманин. Ты йезид да еще инглиз!» И Сиях Пуша бросили в яму. Сары–хан заявил, что отрубит ему голову и отошлет ее русским. Но Сиях Пуша выкупили позже с помощью иолотанских евреев–ростовщиков.
— За мою голову Сары–хан взял полторы тысячи туманов золотом. Не плоха голова, которая стоит так дорого! — самодовольно закончил рассказ Юсуф Ади.
Презрительная усмешка кривила губы Джаббара ибн–Салмана, пока неторопливо разматывалась нить рассказа.
— Итак, горбан Юсуф Ади, или Сиях Пуш, или шейх Мансур, вы потерпели неудачу, и вскоре туркмены Мерва попросились в подданство русского царя.
Хозяин дома перебил араба:
— Если бы вовремя мой друг полковник Стюарт раскошелился, урус–кяфир не встал бы своей железной пятой в Мерве и Кушке и сейчас не надо было бы начинать все сначала. Каких–нибудь десять тысяч фунтов, и Сиях Пуш повел бы армию Ислама против Ашхабада, вымел бы урус–кяфиров из Туркменской степи метлой праведной веры и отдал бы туркменские степи персидскому шаху… Сорок пять лет я живу в Келате. И сорок пять лет головой бьюсь о стену. Какие возможности упущены! Сорок пять лет я лелею змею зависти в своем сердце. Сорок пять лет ждал я решающего часа, чтобы продолжить дело моего отца.
— А что вы делали, когда генерал Маллесон занял Закаспийскую провинцию России в тысяча девятьсот восемнадцатом году?
— А что сделал Маллесон? Туркмения, Бухара, Хорезм лежали у его ног… И что же? Нерешительность! Медлительность! Он даже не сумел снискать любовь курдов. Он смеялся над Мелек Таусом, он унизил меня. Он смотрел на всех здесь как господин на рабов. Я радовался, когда этого зазнавшегося петуха выгнали из Ашхабада большевики. И снова я ждал десять лет… Теперь час настал. Теперь мой правнук, новый Сиях Пуш, протянет руку захвата к урус–кяфирам…
Все взгляды остановились на Зуфаре, и он мучительно почувствовал, что кровь приливает к лицу. Джаббар ибн–Салман долго и пытливо глядел на него, словно стараясь поймать его взгляд. Он не торопился сказать свое слово. Видимо, вопрос не казался ему таким простым, как думал Юсуф Ади.
— Не стоит вспоминать старое, — сказал Ибн–Салман, растягивая слова. — И Стюарт, и Сен Джон (вы его знали по Хафу), и Маллесон военные люди, как и многие другие, кто защищал интересы Британии и Северной Персии. А воинам свойственна прямолинейность и… тупость. Они начинают со стрельбы. Они щеголяют в мундирах и регалиях. Их видно за сто шагов, и они делают все от них зависящее, чтобы путать.
Он остановился и снова очень внимательно посмотрел на Зуфара.
