Анко Хамбер бегом вернулся в розовый салон. Ни Музаффара, ни Клайндора в нем не оказалось.
Навстречу ему выплыла рыжекудрая полнотелая дама в облаке кисеи. Пухлые бутоны ее губок раскрылись, чтобы прощебетать приветствие, но Анко Хамбер яростно отстранил прелестное видение и грубо закричал:
— Где они?! Черт побери, куда они провалились?!
Вкрадчивый голос маэстро Чили за его спиной проворковал:
— Они покинули нас. Не угодно ли, сэр? Мадемуазель Гульдаста прелестно готовит кофе. У мадемуазель шелковые ручки. Массажем мадемуазель снимает начисто усталость и заботы. Мадемуазель только девятнадцать исполнилось…
— К черту ручки! К черту мадемуазель! Где этот проклятый торгаш?
— Вы имеете в виду их превосходительство вельможу из Луристана и господина директора?
— Я имею в виду этого грязного кочевника и болвана, торгаша деревяшками, черт побери! Куда вы их девали, Чили?
Но Чили привык и к более грубым выходкам. Он изысканно поклонился и развел руками.
От ярости Анко Хамбер потерял дар речи.
Рыжекудрая массажистка пропела низким контральто:
— Они уехали к мадам Сервен.
И она томно улыбнулась, а халатик словно нечаянно распахнулся. Но на Анко Хамбера прелести мадемуазель не произвели никакого впечатления. Он кинулся вон из заведения Донцентри и остановился лишь на мгновение в палисаднике у чугунной решетки, чтобы убедиться, что великанов кухгелуйе там уже нет.
Анко Хамбер не поехал к мадам Сервен. Салон мадам Сервен, хоть и находился на самом респектабельном и фешенебельном проспекте столицы, от других тегеранских заведений подобного рода отличался только изысканностью разврата, и английскому дипломату не следовало его посещать.
Вечером разъяренный Анко Хамбер все же навестил Клайндора в его очень прохладном, очень респектабельном доме в окрестностях столицы. Супруга Клайндора, миссис Клайндор, и дочери Клайндора, господина коммерческого директора, очень мило встретили соотечественника. Миссис Клайндор, тегеранская старожилка, прелестно готовила кофе по–турецки. В домашней обстановке мистер Клайндор, конечно, не вертел в руках своей аристократической трости с набалдашником из слоновой кости, но в своих бульдожьих зубах держал мундштук аристократической трубки. Клайндор знал бесчисленное количество восточных историй и кучу столичных новостей. Он был осведомлен о жизни дворца шахиншаха и обо всем, что творилось в министерствах. Миссис Клайндор очень мило пересказала все сплетни о гаремной жизни во дворцах господ персидских министров. Мило беседовали до поздней ночи.
И только после полуночи Анко Хамбер не выдержал и задал вопрос о шейхе. Мистер Клайндор промолчал.
Анко Хамбер принадлежал к такому типу людей, которых не могло ничто обескуражить. Он попытался все же воздействовать на воображение господина Клайндора, на его, так сказать, британские чувства.
— Мы здесь среди дикости и уродства Востока. Мы не можем упустить власть, позволяющую нам творить дело цивилизации. Что из того, что порой мы нелюбезны с теми же персами. Мы и не намерены любезничать… Ребенка не только гладят по головке, его порой бьют линейкой по рукам… Чтобы воспитать перса цивилизованным, приходится его…
Но Клайндор продолжал молча попыхивать своей аристократической трубкой, и Анко Хамбер мысленно выругался. Сам он был вхож в тот круг людей, которые знают премьер–министра с пеленок, а Клайндор никогда не принадлежал к «свету». Отец Клайндора, дед и прадед Клайндора держали мелочную лавочку в Саутгемптоне или, черт их побрал, еще в каком–то «Гемптоне». Черт бы побрал этого Клайндора с его аристократическими тростью и трубкой… К черту разговоры о высокой цивилизаторской миссии!
И Анко Хамбер заговорил о вещах гораздо более практичных. Британии надо создать в Персии условия, которые позволили бы ей вновь установить свой военный, административный контроль. Англия вложила в Персию сорок два миллиона фунтов стерлингов, из них тридцать пять миллионов в нефть. За десятилетие английские вкладчики получили с Персии чистой прибыли шестьдесят миллионов. Такими суммами не бросаются. Реза–шах чересчур задрал нос. Он боится большевиков, но поддерживает с ними отношения, потому что он хотел бы избавиться и от английской опеки. Надо испортить эти отношения. Советы лезут в Персию со своей мануфактурой, керосином, резиновыми изделиями. Советы торгуют на выгодных условиях. Газета «Асри Хадид» пишет: «Каждый кран, заплаченный за русские товары, приносит равноценную пользу экспорту страны». Да, большевики вырывают у нас барыши. Недопустимо! Реза–шах сделается послушным, если у него будут неприятности с племенами. Союз южных племен, организованный Англией еще десять лет назад, — крупная неприятность для Реза–шаха. Компания «Южной нефти» снова ведет переговоры с племенными вождями о концессиях на месторождения. Бахтиары, кашкайцы, луры почуяли запах нефти, запах золота. А Музаффар лурский шейх, властный вождь. Он опасен Реза–шаху. Не дай бог, Музаффар снюхается, а может быть, уже снюхался с большевиками. Британская империя вынуждена одна сдерживать натиск большевизма на Востоке. Старое российское пугало на границе Индии после революции сменилось более утонченной, более серьезной опасностью. Все знают, что проделывает большевистская пропаганда в Афганистане, Индии, Китае. Это стратегическая проблема, больно затрагивающая каждого англосакса. Недопустимо, чтобы какой–то шейх Музаффар, из никому не известного племени кухгелуйе, путал карты…
Клайндор вынул свою трубку изо рта и проговорил:
— Вы сами только что сказали, что Музаффар в оппозиции к шахиншахскому правительству, и я не вижу, почему бы не иметь с ним дела…
Слова Клайндора привели господина консула в состояние полной ажитации. Наконец этот торгаш разоткровенничается и скажет, что у него за дела с этим проклятым шейхом. Но трубка водворилась на место в бульдожьей челюсти коммерсанта, и Анко Хамберу пришлось продолжать самому:
— Да, мы поддерживаем оппозицию… до известных пределов. Мусульманский коран — сильнейшее орудие в руках опытного политика. Снимите путы Корана, подорвите веру в ислам, и такие, как Музаффар, сразу пойдут в большевики… Вот почему британское правительство благосклонно к таким воинственным панисламистским изданиям, выходящим у нас в Лондоне, как «Ислам ревью», «Муслим стандарт»…
— Сложно, путано… И почему это мешает торговать с шейхом Музаффаром?
— Чем? Смотря чем…
Трубка Клайндора сердито запыхтела.
— Разве то, что у нас делается, достойно именоваться политикой? У нас из–под носа вырывают жирные куски. Кто такой Поланд? Американец. Что делает в Персии Поланд? Возглавляет Управление строительства Трансперсидской железной дороги… Южный участок строительства кому отдал Поланд? Американским компаниям. А южный участок проходит через земли луров.
— Не вижу связи. Не пойму, чем можно торговать в таких обстоятельствах с шейхом–большевиком…
— Чем угодно. Наше лондонское Сити важно ерзает своим толстым задом до первой колючки. А вы знаете, почему я, наша фирма успешно торгуем в Персии уже не первое десятилетие? Да потому, что моей фирме плевать на убеждения и взгляды наших клиентов…
В комнату вошла миссис Клайндор с кофейником.
— Дорогой, — сказала она томно, — вы помянули тут имя Музаффар. Это не тот шейх с гепардами?
— Какие гепарды? — не выдержал Анко Хамбер. Он с трудом прятал свое раздражение. Этот Клайндор опять ушел от прямого ответа.
Миссис Клайндор любезно не заметила резкого тона гостя и проворковала:
— Мери и Ирен очень хотят увезти домой гепардов.
— Гепардов? Каких гепардов? — ошалело повторил вопрос Анко Хамбер и побагровел.
— Ах, вы не знаете. Это такие пребольшущие кошки на длинных ногах, и бегают они, как собаки, и преданны, как собаки. Такие огромные, с дога величиной… Все в пятнышках… Мы осенью возвращаемся в метрополию. Джемс отходит от дел, и мы поселяемся в домике, знаете, в таком зеленом садике. Это в графстве Эссекс. Мери и Ирен считают, что самое оригинальное — это привезти в Англию парочку гепардов.
