* * * Когда тебя казнят, и не безвинно, Когда из всех ошибок роковых Пристегнута попутно половина, И только часть заслуженно твоих; Когда к друзьям мешает обратиться За помощью, что так тебе нужна, Не ложь, перешагнувшая границы, А маленькая, жгучая вина; Когда твое понятие о чести Не позволяет и подумать вслух, Не то что бить в набат на каждом месте О прошлой славе трудовых заслуг, — Так что ж тогда, сгорая от стыда, Забвение искать на дне стакана, Пасть по рецепту модного романа, И на ноги подняться без труда? Пытаться посмотреть на все иначе, Во многом видя просто суету. — Я в главном прав? — Конечно, прав! — Так, значит, Покажет время нашу правоту! Зачем кричать о том, что жребий труден, И не жалеть ни сердца, ни ума?.. Да, время все оценит и рассудит, Но правда не придет к тебе сама! Но обольщаясь дружеским участьем, Не тешась мыслью выжить и в пыли, Дерись за каждый маленький участок Тобою раскорчеванной земли. * * * Я видел, подойдя к линотиписту, Как всколыхнула клавиши рука И выскользнула рыбкой серебристой Вот только что отлитая строка. Одна строка — упругий штрих, деталь Из книги книг «Как закалялась сталь». Рожденная в машинном тонком звоне. Она вобрала жар стальных узлов. А я в металле чувствовал тепло Протянутой корчагинской ладони. Металл остыл уже через мгновенье, Скрепил собой слова острей штыка. В них клич бойца. В них пламя вдохновенья. Металл остыл. Но горяча строка! Михаил Пилипенко СТИХИ ВОШЕЛ, КАК БОГ Вошел, как бог, суров, мордаст. Не взгляд — Отлив каленой стали. Вот-вот он пятерню подаст, Чтоб умиленно лобызали. Чуть задержался у стола, Кивнул, воздав свои щедроты — Икнув, Машинка замерла, И поперхнулись нервно Счеты. Едва ступил он на порог — И шепоток хлопочет в зале: — Дурак… — Но гнет в бараний рог… — Глупец… — А вы б ему сказали… Примолкли? — Да? А кто начнет Не шепотком, Открыто, Честно? Ведь негодяй и тот, кто гнет, И тот, кто гнется бессловесно. ДОЧКЕ Кто хочет, отыщет по жизни дорогу, И солнца хватает на всех понемногу, И ветер без выбора бьется о рамы, И воздух на всех — не расписан на граммы. И песня, желание было б, польется, А сердце — Оно одному отдается. …И ты ведь когда-то взгрустнешь у рябины, Но только смотри — не дари половины. Швырнешь половину скупою рукою, А что будешь делать вот с тою, другою, Вот с тою, забытой, другой половинкой, Что где-то примерзла обломанной льдинкой. Холодная льдинка, а все ж непростая, Она ведь когда-то нежданно растает, Столкнется с красивым, доверчивым, смелым. Захочется сердцу быть сильным и целым, Взовьется под небо, как птица шальная, И станет метаться, тебя проклиная. …Так вот, если сердце взгрустнет у рябины, Его не дели ты на две половины. А если разделишь, то, значит, пустое — О нем и печалиться, значит, не стоит. ЛАНДЫШИ Пахло первой сиренью упрямо, волнующе, сладко, Так, как пахнут закаты: в последние майские дни. Он поправил на брюках подчеркнуто острые складки, Оглянулся вокруг и присел на скамейку, в тени. Время медленно шло. Для него даже, может быть, слишком. Фонари зажигались, как будто хлестал звездопад. Через час он конфеты дарил незнакомым мальчишкам, Через два — Малолетним друзьям отвечал невпопад. Рядом, в сумерках летних, смеялись по-юному громко, Как воробышки, школьницы жались на камне перил… Он сидел на скамейке и влажные ландыши комкал, Он курил и глядел на часы, он глядел на часы и курил А потом он оставил цветы и почти побежал по аллее, Будто ноги земля, не остывшая к полночи, жгла… …Что ж, нелегок обман, Только было бы в сто раз подлее, Если б, душу сминая, Она на свиданье пришла. …Слышишь, милая, Сердце у нас не пытает совета. Если трудно покажется рядом с моим твоему, Лучше так вот солги. Я приду, Буду ждать до рассвета, Буду ландыши мять И, теряя надежду, Пойму! |