Подходят двое молодых рабочих в черных фуражках со значками ремесленного училища. Переводя глаза с Силачева на Школяра, со Школяра на Невзорова, старший угрюмо говорит:
— Мастер послал. Шестерни велено отнести.
Никто ему не отвечает, и парень, помявшись, начинает ворчать:
— Что такое, в самом-то деле: гоняют, гоняют с работы на работу. Ни тебе заработку, ни тебе чего… Штурмовщина называется.
Дрогнув, Невзоров быстро оборачивается — так быстро и гневно, что рабочий оторопело делает шаг назад.
— Кто вызвал? — резко спрашивает Невзоров.
— Я думал… Мне показалось… — бормочет Школяр.
— Вы… — говорит Невзоров и умолкает: не в его привычках ругать подчиненных. В конце концов тут руганью дело не поправишь: контролер прав, надо браться за заделы…
— Можно закрыть изолятор, Иван Трофимыч? — деловито спрашивает Силачев, с трудом пряча улыбку: все повернулось в другую сторону, не придется идти ни в партком, ни в горком.
Невзоров задумчиво осматривает его громадную фигуру, скользит взглядом по пустому рукаву, и глаза его теплеют: уж если придется кое-что поломать на заводе, то опираться надо на этаких вот кряжей. Они не подведут, помогут…
— Закрывайте. Да покрепче! А то ходят тут разные… граждане…
Даже не взглянув на Школяра, он круто поворачивается и уходит.
Но Школяр не отстает, семенит у его плеча. Всем существом он чувствует, что тучи над его головой почему-то сгустились и что молчанием ему не отделаться. Он начинает говорить каким-то особенным обмирающим голосом:
— А я, Иван Трофимыч, сегодня приказал свой стол перенести на конвейер. Так сказать, поближе к производству, хе-хе…
— Полагаете, что поступили умно?
«Не понравилось!» — внутренне ахает Школяр и старается хоть как-нибудь оправдаться:
— Попробуем, Иван Трофимыч! Попытка не пытка, как старые люди говорят.
— Вот что, Школяр… — Невзоров останавливается и смотрит на начальника производства такими глазами, что тот невольно начинает ежиться и подергиваться. — Стол отправьте обратно, а сами оставайтесь в цехе. Ну, там табельщиком, нормировщиком — присмотрите себе по способностям. Всё. Можете меня не провожать.
Школяр остолбенело смотрит вслед директору. Стоит он с минуту, не меньше. За спиной у него пронзительно сигналит электрокар, но Школяр ничего не слышит. Он размышляет. Мыслей не так уж много, всего одна: что скажет жена? Боже, что скажет Люся? Как она гордилась, что он так ловко выбрался в начальники производства! А теперь? Табельщик? Боже, что скажет Люся!
Электрокарщица, круглолицая блондинка в лихо заломленном красном берете, из-под которого всем напоказ рассыпались мелкие золотые кудряшки, сигналит властно и нетерпеливо. И в самом деле — что это за тумба в кожане стоит на пути, не дает проехать? Пусть лучше убирается сам, пока не поддала ему «нечаянно» бортом электрокара.
И когда Школяр отстраняется, блондинка, проезжая мимо, склоняется к его потному, бледному лицу и кричит прямо в ухо молодым звонким голосом:
— Не мешайте работать, гражданин!
Сергей Денисов
СТИХИ
ГРУСТЬ КО МНЕ НЕ ПРИШЛА БЕЗ ПРИЧИНЫ…
Шепчет тополь рябине печально,
Только шепот его не поймешь.
…Может, с целью, а может, случайно
Ты навстречу ко мне не идешь.
Ты опять не пришел на гулянье, —
Или занят работой какой?
Может, зря я томлюсь в ожиданье,
А навстречу ты вышел к другой?
Так зачем тогда шутишь со мною?
Раз не любишь, то сердце не тронь.
Не твоя ли опять за рекою
Вдруг запела и стихла гармонь?
Грусть ко мне не пришла без причины
В сердце вновь пробивается дрожь.
…Тополь, молча, стоит у рябины.
Отчего он замолк? Не поймешь…
НА НЕВЕСТУ ПОХОЖАЯ…
На невесту похожая,
Ты у всех на виду, —
Как снежок припорошена,
Расцветаешь в саду.
Осыпаются росы
На твои лепестки,
По-мальчишески косы
Рвут твои ветерки.
И с веселою дрожью
Ты роняешь цветы.
…Может быть, с молодежью
К нам приехала ты?
Юрий Евсиков
ТЫ ВСЕГДА СО МНОЙ
Стихотворение
Свежо в палатке утром росным,
Проснешься крепок и здоров.
Башкиры отбивают косы
И балагурят у костров.
А юноша запел такое,
Что, и не зная языка,
Я слышу очень уж родное
В простом напеве паренька.
И нежность музыкальной фразы
Мне заменила перевод,
Я почему-то понял сразу,
Что он о девушке поет…
И вспомнил я реки излуку
И новый мост над той рекой,
Где милый город жал мне руку
Твоею дружеской рукой.
Михаил Аношкин
ЖИЗНЬ
Рассказ
1
На элеватор Лоскутов приехал утром. Шофер остановил «Победу» около домика, в котором размещалась контора. Лоскутов вылез из машины и взбежал на крыльцо. В коридорчике был полумрак. Тускло светила лампочка. Лоскутов прошел в другой конец коридорчика и открыл дверь директорского кабинета. Директор, пожилой, с желтым, морщинистым лицом человек, приподнял голову, снял очки и, узнав секретаря райкома, встал. Лоскутов сел на табуретку возле стола, положил фуражку на газеты, которые были уложены стопочкой на краю стола, и спросил:
— Как сдают?
— Плохо, Семен Андреевич, — вздохнул директор. — Декадный график полетел к чертям. «Южный Урал» пятидневку ничего не сдавал. Правда, привезли вчера три машины, но зерно некондиционное. Вывалили прямо, во дворе, не захотели обратно везти…
Директор нашел сводку и подал Лоскутову. Тот долго и мрачно изучал ее, хмыкал, вороша левой рукой курчавые волосы. Потом секретарь и директор долго прикидывали, какой колхоз может в ближайшие дни подбросить зерна, как это отразится на районном графике хлебосдачи и вообще можно ли в будущую декаду поправить дело. Выходило, что можно. На токах одного «Южного Урала» скопилось столько зерна, что его хватило бы на выполнение чуть ли не одной трети десятидневного задания. Лоскутов решил ехать в «Южный Урал».
У машины он встретил Рогова и поморщился. Вчерашняя обида на редактора охватила с новой силой. Рогову можно дать лет тридцать пять, хотя ему было меньше. Старило редактора сухощавое, нездорового цвета лицо, и только черные большие глаза выдавали в нем человека молодого, задиристого и умного. Лоскутов поздоровался с ним сухо и полез в кабину. Рогов, нагнувшись к боковому окошечку кабины, спросил Лоскутова, не подвезет ли он его до «Красного Октября». Лоскутов натянул покрепче фуражку и ответил, что не подвезет, потому что едет совсем в другую сторону. Он тронул шофера за рукав и сказал:
