Ф е н я. Дай, мама, ему огурец.
К а л а б у х о в. Спасибо тебе, Фенюшка, золотого ты ума человек…
Степанида Матвеевна ставит на стол тарелку с капустой и огурцами. Калабухов начинает закусывать и засыпает.
М и х а и л. Маманя, я зашел проститься, вечером уезжаю.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Куда, сынок?
М и х а и л. В Кузнецк. Изучать опыт.
В а с и л е к. Вот здорово. А я ничего не слышал.
М и х а и л. Только что был у начальника цеха.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Надолго?
М и х а и л. На три месяца (поднимается). Простите меня за все, маманя.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Материнское сердце отходчивое, ты у других просил бы прощения.
М и х а и л. Феня, мне давно хотелось с тобой поговорить, я надеялся…
Ф е н я (обрывая). Я тоже долго ждала, надеялась, что ты вот-вот придешь и скажешь…
М и х а и л. Феня, я должен все тебе сказать, вот при матери, при друзьях, при Калабухове. Пусть все знают правду. Я дальше так не могу жить.
Ф е н я. Что ты этим хочешь сказать? Требуется «скорая помощь»? Сегодня Феня, завтра Вера, послезавтра наоборот — выручайте гражданина из затруднительного положения?
М и х а и л. Каменная ты какая-то, ничем тебя не проймешь.
Ф е н я. Не слишком ли много мы говорим о своих печалях и неудачах? Зачем понапрасну стонать, нагонять страх на своих близких? Ты думал, не проживу без тебя, пойду жаловаться на свою судьбу, принуждать в порядке комсомольской дисциплины возвратиться ко мне? Не дождешься, Михаил. Насильно мил не будешь. Если хочешь знать, не каменная я, совсем не каменная, только горе свое на чужие плечи не привыкла перекладывать. И сына своего воспитаю гордым, независимым.
М и х а и л. Неужели у тебя не осталось ко мне никаких чувств, разве у нас не было никакой любви?
Ф е н я. Ты все толкуешь о себе, о своей персоне, одну жизнь исковеркал, другую хочешь загубить. Вспомнил о чувствах? В свое время, очевидно, мы поторопились сказать друг другу дорогое слово «люблю». Не кажется ли тебе, Михаил, что ты и сейчас торопишься?
М и х а и л. Нет, не тороплюсь. За этот тяжелый год я многое передумал. Наконец у нас сын.
Ф е н я. Об этом надо было раньше думать. Вряд ли сын порадуется такому папаше.
М и х а и л. Так я и знал. Что ж, и на этом спасибо.
К а л а б у х о в (просыпаясь). От ворот поворот?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Проспался? Ну и топай по добру по здорову, не сбивай людей с толку. Век прожил, а ума не нажил. Во всем этом деле твои пальцы видны. Думаешь, доброе дело для своей дочери сделал? Ворованный кусок, он обязательно застрянет в горле. Мало ли в молодости каких ошибок не бывает? Нужно подправлять молодых, а ты сбиваешь с пути. Нехороший ты человек. (К Мише). Не слушай ты его, сынок. Феня тебе тут правильно говорила. Поезжай в командировку, подумай, и Феня себе подумает. Там дальше видно будет, как поступать.
К а л а б у х о в (поднялся). Надо идти.
В а с и л е к. Конечно. Тут и без тебя разберутся.
Калабухов уходит.
Ф е н я (Михаилу). Опоздаешь на поезд.
М и х а и л (порывается к коляске). Я хотел взглянуть на сына.
Ф е н я (заграждает путь). Не стоит, Михаил, сына у тебя пока еще нет.
М и х а и л. Ты хочешь лишить меня права на счастье?
Ф е н я. Дорогой мой, право на счастье не падает с неба — его завоевывают.
Освальд Плебейский
ТАК НАЧИНАЕТСЯ САРБАЙ
Стихи
САРБАЙ
«Быть по сему!» —
и в землю туго
Рабочий вбил смолистый кол.
И всколыхнулась вся округа
До самых отдаленных сел.
Дома раскинулись нестройно,
Палаток разошлись бока.
Здесь все пока что недостроено,
Все только начато пока.
Электросварки брызжут искры,
Тяжелый бур гудит в руках.
По лужам топают министры
В больших солдатских сапогах.
За горизонт ушли отвалы,
И взрывы ухают кругом,
И выползают самосвалы
Величиной с хороший дом.
А за палаткой чьи-то тени,
И страстный шепот: «Не балуй!»
И глаз горячее цветенье,
И тихий смех, и поцелуй.
И где-то слышно: «Баю, бай!».
Так начинается Сарбай…
ОТ КУСТАНАЯ ДО САРБАЯ
От Кустаная до Сарбая
Обветренная степь лежит,
От Кустаная до Сарбая
Дрезинка легкая бежит.
По неустроенной дороге
Она бежит, как по волнам.
И только травы-недотроги
Учтиво кланяются нам.
Хохочет сварщица Алена:
— Гляди, гляди, рабочий люд!
На экскаватор изумленно
С холма уставился верблюд.
В его глазах вопрос тревожный:
«Какую пищу это ест?
С такой прожорливостью можно
Все травы съесть в один присест!»
Нет, не понять скотине древней,
Зачем в глухую степь везут
Через казахские деревни
Железо, камень и мазут,
Зачем, невиданные сроду,
Столбы торчат, как вертела,
Зачем врываются в породу
Машин горячие тела,
И установка буровая
Зачем долотами жужжит…
…От Кустаная до Сарбая
Дрезинка легкая бежит.
УЗКОКОЛЕЙКА
Узкоколейки полотно
Среди холмов едва видно.
Всю зиму воевал буран,
Он рельсы начисто занес,
Он миллионы рваных ран
Хозяйству нашему нанес,
И стоном стонет целина:
Там ни бензина, ни зерна.
Как ледоколы, до утра
В сугробах бьются трактора.
Упрямо воют вдоль реки
Тяжелые грузовики,
По самый дифер в снег засев.
А на носу весенний сев.
И стоном стонет целина:
Не обойтись без полотна.
Но лишь расчистили пути —
За горло вновь берет беда:
Неукрепленный мост снести
Грозит весенняя вода.
Уже земля, как вязкий мед.
Ну что же, кто кого возьмет!
Вот экскаватор погрузил
Стальные челюсти в песок.
Вот он, качнувшись, откусил
Земли увесистый кусок.
Вот от натуги задрожал
Груженный камнем самосвал,
Вот грейдер к насыпи прижал
Сырой земли упругий вал.
Усталость — прочь! Болезни — прочь!
Ревут моторы день и ночь,
Грохочут взрывы там и тут,
И дамбы крепнут и растут.
Стоит рабочий на мосту.
Под ним гудит водоворот.
Вода бросает в высоту
Сухой ковыль и очерет.
Она неслась дорогой бед,
Путем разбойничьих побед
И вот, споткнувшись о гранит,
В бессилье стонет и звенит.
А уж горячий паровоз,
Теплом рабочего обдав,
Промчался гулко через мост,
И промелькал за ним состав.
Несется поезд на восток,
Через пустынную страну,
И заливается гудок:
— На целину!
На целину!
