— Хочу на комбайнера выучиться. Захватило меня. Не возражаешь? — и уехал на курсы в Свердловск. Вернулся вовремя: Леонтию Ушакову предложили освоить на своем участке комбайн «Донбасс».

И если успех пришел к бригаде так быстро, то, наверно, благодаря Федору Пазникову, его умению управлять комбайном. На шахте он стал одним из знаменитых машинистов комбайна, его портрет висел на доске Почета, о нем написал размашистый очерк корреспондент городской газеты.

И вдруг — буквально за несколько недель — случилось невероятное. Пазников, который на курсах попутно получил удостоверение взрывника, написал заявление, в котором просил перевести его на участок ГПР — горно-проходческих работ — взрывником. Никакие уговоры не помогли. Ушакова он грубо обрезал:

— Хватит, не вечно в долгу мне быть. Сам жить хочу!

Это было столь неожиданно, сколь и непонятно. Какая причина? Шли упорные слухи, что все это затеял Федор только потому, что влюбился в газомерщицу Лиду Адамову и хотел быть рядом с ней постоянно, каждый день. Леонтий тоже готов был поверить, но Федор женился на девушке из города. Вскоре после свадьбы Ушаков откровенно спросил его:

— Почему ты все-таки ушел из машинистов?

— Ты уж лучше спроси, почему я на Лидке не женился, — и усмехнулся. — Жить хочу самостоятельно.

— Разве ты жил не самостоятельно?

— Значит, нет.

— Может, вернешься? А то нехорошо получается.

— Вот-вот, нехорошо, — неожиданно вскипел Пазников. — Пока делал так, как тебе нравилось, был хорош...

— Что-то не пойму я тебя, Федор... Не ссорились, жили в ладу, в согласии... Нет, не пойму.

— Не надо понимать... Голова распухнет...

После этого разговора они встречались все реже, да и то накоротке. В гости к себе Пазников не звал, а Ушаков не напрашивался, и холодок отчуждения, возникший неизвестно отчего, все возрастал. И все же Ушаков надеялся, что придет время, сойдет хандра с его школьного дружка, с которым и раньше творилось неладное, и вернется он в бригаду.

Но шли дни, а Пазников и не думал возвращаться. Кажется, профессия взрывника ему пришлась больше по нраву. Да и сам как-то признался:

— Хорошая должность, самостоятельная... сам себе хозяин...

Но не сказал он Ушакову того, что изредка останавливает знакомых ребят и спрашивает их о том, кто работает сейчас на его комбайне, и сам Пазников не мог объяснить, зачем он это делает.

Вот и сегодня Пазников окликнул Михаила Ерыкалина. Тот, не дожидаясь, когда подойдет к нему Пазников, сам устремился навстречу, спросил:

— Новость слыхал? Нет?.. Наш-то бригадир, всеми уважаемый Леонтий Михайлович, номер выкинул... Сбежал.

— Как — сбежал?

— А вот так просто, среди бела дня.

— Куда?

— Эх ты, дружок липовый, — грустно усмехнулся Ерыкалин, с силой ударил себя в грудь. — От нас, от бригады своей. На другом участке будет работать, с новыми людьми. А нас, значит, побоку. Вот как! — и навострился бежать дальше.

— Погоди, — растерянно проговорил Пазников. — Ты толком объясни, что случилось?

— А нечего объяснять, — сердито махнул рукой взбудораженный Ерыкалин. — Хошь, сам спроси.

И, оставив в недоумении Пазникова, заспешил прямиком — через шпалы в кусты тальника, росшего вдоль железнодорожного полотна, — к дороге, ведущей к быткомбинату.

«Неужто правда, — подумал Пазников, глядя вслед торопливо удалявшемуся Ерыкалину. — Сам меня ругал, а тут на тебе — сбежал... Да нет, ерунда все это, разыгрывает меня Ерыкалин, — и, схватившись за эту мысль как за спасительную палочку, уже увереннее подумал: — Так и есть, разыгрывает, шутов охотничек. Он соврет — недорого возьмет».

Пазников, уже было повернув обратно, к быткомбинату, решительно зашагал в сторону поселка.

Было раннее утро последней недели марта. Легкий морозец, напоминающий о крепкой зиме, еще схватывал по ночам подтаявшие за день дорожные лужи тонким слоем прозрачного льда. Когда наступал на него Пазников, он хрустко ломался, брызгами сыпал из-под ног. Снега на дорогах и тропинках уже не было, он лишь держался в поле, в самых низинах да в глубоких оврагах.

Уже ярко светило полное солнце, но тепла от него еще не было, и было приятно идти по свежему морозцу, похрустывать льдинками и прищуривать от солнца глаза, чуть покалывающие после ночной смены.

Хотелось ему застать еще в постели теплую, податливую от сна Ирину, крепко прижать к груди, услышать мягкий, текучий голос:

— Ну, медведь, раздавишь...

Но Ирина уже поднялась. Одетую, он встретил ее на пороге квартиры. Даже задержать не удалось.

— Ой, Феденька, миленький, спешу, — чмокнула в щеку и уже за дверью крикнула: — Завтрак на столе. Не скучай.

Работать она здесь, в поселке, устроилась в интернат врачом. В последние два дня уходила из дома рано — ждала какую-то ревизию. Пазников знал об этом, и все же то, что не удалось ему сделать так, как подумалось дорогой, расстроило его.

«Тоже мне, нашла работенку», — буркнул он и, сняв пальто и шапку, прошел к столу, но выпил только стакан молока. Есть почему-то не хотелось. Да и спать тоже, хотя в голове была та непривычная тяжесть, какая наступала в результате бессонницы. Не раздеваясь, прилег на диван, глубоко вздохнул, но облегчения не наступало. Что-то тупое, твердое стискивало грудь.

«Дернул меня черт остановить этого болтуна Ерыкалина, — зло подумал он и постарался успокоить себя. — А впрочем, какое мне до всего этого дело. Я уже там не работаю. И хватит тебе, Федор, пресмыкаться, ходить тенью за Ушаковым. Пора жить самостоятельно. Ты уже работаешь взрывником, доволен, зарплатой не обижают, а чего еще надо. Закрывай глаза и спи. Ты заслужил на это полное право... Отпалил по первому разряду, ребята остались довольны. Значит, все правильно и честно, и нечего еще о чем-то думать...»

В дверь постучали.

«Это Ирина», — обрадовался Пазников и, метнувшись к порогу, едва не споткнулся о свои ботинки. Пихнул их под кровать и звонко, резким поворотом ключа, щелкнул замком.

На пороге стоял Леонтий Ушаков. Пазников отступил назад и некоторое мгновение растерянно смотрел на своего бывшего школьного дружка.

— Ну, проходи, — смущаясь, проговорил Пазников.

— Здравствуй, — сказал Ушаков и не удержался от улыбки. — Не ожидал?

— Нет, — признался Пазников. — Раздевайся.

— А я вот пришел. Как в то далекое школьное время, — и весело напомнил, скинув пальто: — Драться будем?

— Зачем? — и первым спросил: — Это верно, что ты из бригады ушел? Вроде на другой участок переметнулся?

— Верно.

— Неужто правда! — воскликнул Пазников. — Как же так, а? А я в болтуны хотел Ерыкалина записать. Значит, зря?

— Поторопился, — сказал Ушаков и опять напомнил о недавнем прошлом. — Тебе спешка, Федор, еще никогда на пользу не шла.

— Я ведь не такой, как ты, — огрызнулся Пазников и, отойдя к окну, повернулся к гостю спиной. — Зачем пришел? — спросил нарочито грубо и резко: не понравилось, что его собираются вновь поучать. Ждал ответной грубости, но Ушаков неожиданно спокойно сказал:

— А у меня к тебе дело есть, Федор. Важное.

— Ну, говори, — насторожился Пазников, но не повернулся.

Помедлил немного Ушаков, видно, ждал, когда поглядит на него Пазников.

— Ну, говори, — повторил бывший школьный дружок.

— Хочу пригласить тебя, Федор, к себе в новую бригаду, машинистом комбайна. Комплекс будем осваивать.

— Какой еще комплекс?

— Сам еще точно не знаю.

— Как это не знаешь? — резко повернувшись, пристально посмотрел на Ушакова: не шутит ли? — Что же получается? Оставляешь свою бригаду, свое привычное место, идешь на другой участок да еще не знаешь, что тебя ожидает?.. Хотя на тебя это похоже. Ты всегда стремился попасть в передовые.

И опять — чего никак не ожидал Пазников — не сорвался на грубость Ушаков, а снова спокойно опросил:

— Как, пойдешь? Я надеюсь на тебя.

— Я пока еще рассудка не лишился, — усмехнулся Пазников. — Ты вон Ерыкалина возьми. Он за тобой побежит...