— Значит, оставим эту тему, пока Илбрек не найдет время рассказать вам обо всем, — сказала Медб, дергая Корума за рукав. — Увидимся вечером на празднестве, друзья мои. Мы пойдем отдыхать.

И она повела задумавшегося Корума обратно к стенам Каэр Малода.

Огромный зал Каэр Малода был заполнен до отказа. Появись тут незнакомец, ему бы и в голову не пришло, что участники праздника готовятся к последней отчаянной битве против почти непобедимых врагов — тут в самом деле царил неподдельный праздничный дух. Стоящие четырехугольником длинные дубовые столы образовали пустое пространство, в центре которого сидел златовласый гигант Илбрек, поставив перед собой тарелку с приборами. За столами, лицом друг к другу, восседали благородные мабдены, а на самом почетном месте — их верховный король, стройный, исхудавший Амергин в мантии из серебряных нитей, в дубовой короне, украшенной листьями падуба; прямо напротив него сидел Корум с вышитой повязкой на пустой глазнице и серебряной кистью руки. По обе стороны от Амергина сидели короли, рядом с ними — королевы и принцы, а дальше — принцессы и рыцари со своими дамами. Справа от Корума расположилась Медб, а слева Гофанон, около Медб сидел Джери-а-Конел, а рядом с Гофаноном — кузнец Хисак Солнцекрад, помогавший ковать пока еще безымянный меч. Плотный шелк и меха, одежды из замши и клетчатые пледы, украшения из красного золота и светлого серебра, полированный металл и закаленная бронза, изумруды, рубины и сапфиры — все играло и переливалось красками в зале, ярко освещенном факелами из промасленных связок тростника. Пахло дымом и ароматами еды — на столы подавались целые туши, запеченные на кухне и разрезанные на четыре части. В одном из углов устроились музыканты с арфами, трубами и барабанами, наигрывая приятные мелодии, которые мешались с гулом голосов; голоса тоже были веселыми, в зале царили смех и оживление. Все с аппетитом вкушали пишу — все, кроме Корума, которому, хотя он и был в хорошем настроении, есть почему-то не хотелось. От случая к случаю перебрасываясь словом с Гофаноном или Джери-а-Конелом, отпивая из золотого рога, он оглядывал собравшихся, узнавая знаменитых героев и героинь мабденов. Вместе с пятью королями — королем Маннахом, королем Фиахадом, королем Даффином, королем Хонуном из Туа-на-Ану и королем Гахбесом из Туа-на-Тир-нам-Бео — здесь было много людей, овеянных славой и уже воспетых в балладах соплеменников. Среди них были Фиона и Келин, дочери покойного великого короля Милгана Белого, — светловолосые и загорелые, почти что близняшки, в костюмах одинакового покроя и цвета, если не считать, что у одной отделка была красно-синей, а у другой сине-красной. Девушки-воительницы с глазами цвета меда, с рассыпавшимися по плечам волосами флиртовали со своими рыцарями. Поодаль стоял тот, кого звали Дуболомом, Падрак из Крайг-ат-Лит, почти такой же огромный и широкоплечий, как Гофанон, с зелеными блестящими глазами и ярко-красным ртом; его оружием в бою становилось целое дерево, он оглушал и вышибал им врага из седла. Дуболом почти не улыбался, ибо скорбел по своему другу Айану Волосатому, которого, будучи пьяным, убил во время шуточной стычки. За соседним столом сидел молодой Фин — он ел, пил и, как взрослый, ухаживал за девушкой, дочерью благородного мабдена, та хихикала при каждом его слове, приглаживала рыжие волосы Фина и скармливала ему кусочки мяса и фруктов. Неподалеку расположились и другие пять королей, братья Эрэлски, еще недавно решительно отказывавшиеся иметь дело с народом Туа-на-Ану, так как испытывали лютую ненависть к королю Хонуну, своему дяде, который, как они считали, был убийцей их отца. Годами они сидели в горах, изредка совершая набеги на его земли или пытаясь поднять против него армию. Но теперь братья дали клятву забыть все раздоры, пока не будет покончено с Фои Миоре. Все они были похожи друг на друга, кроме самого младшего, черноволосого и не с таким мрачным выражением лица, как у братьев; короли носили остроконечные шлемы, украшенные изображением совы, герба рода Эрэлски, — крупные суровые мужчины, сдержанно улыбавшиеся, так как все вокруг было ново для них. Далее сидел Моркиан Две Улыбки. Из-за шрама, располосовавшего лицо, левый уголок губ мабдена был подтянут наверх, а правый опущен, но Моркианом Две Улыбки его звали не из-за этого. Говорили, что только врагам Моркиана доводилось видеть обе улыбки воина — первая означала, что он собирается убить их, а вторая — что они уже умирают. Моркиан блистал одеянием из темно-синей кожи и элегантным головным убором, тоже кожаным; черная борода была аккуратно расчесана, кончики усов вздернуты, а коротко подстриженные волосы скрыты под шапкой. Перегнувшись через двух друзей, с Моркианом разговаривал Кернин Оборванец. Он выглядел как бродяга, но был известен своей странной привычкой дарить большие денежные суммы родственникам тех, кого отправлял в мир иной. Неистовый в бою, Кернин, убив кого-то, терзался угрызениями совести и, найдя вдову убитого или его семью, щедро одаривал их. Темные волосы и борода воина были неухожены, он носил кожаную куртку в заплатах, простой железный шлем, но сейчас длинное скорбное лицо светилось радостью: Кернин делился с Моркианом воспоминаниями о какой-то битве, в которой они дрались по разные стороны. Тут же был и Гринион Бычий Наездник; он обнимал за объемистую талию Шеонан Топор-девицу, еще одну женщину, известную своими выдающимися способностями в боевых искусствах. Гринион приобрел это прозвище тогда, когда, потеряв в битве коня, оружие и получив едва ли не смертельное ранение, он ворвался в гущу противников на диком быке. Расправляясь с огромным куском говядины с помощью длинного острого ножа, сидел Оссан Скорняк, названный так за умение обрабатывать кожу. Куртка и шляпа мастера были из прекрасно выделанной тисненой кожи, расписанной цветочным орнаментом. Двигался он легко, как юноша, хотя был уже в годах; Оссан улыбался, запихивая в рот куски мяса, и по его рыжеватой бороде тек жир. Он сидел вполоборота к рыцарю, рассказывающему веселые истории всем, кто мог услышать его. Тут было много и других известных мабденов: Фен Безногий, Утер из Грустной Долины, Пуйл Спинолом, Шемейн Длинный и Шемейн Короткий, Рыжий Лис Мейан, старый Дилан, Ронан Бледный и Клэр с Дальнего Запада. Корум встречал их всех, когда они прибывали в Каэр Малод, и знал, что многие из них погибнут, когда сойдутся в бою с Фои Миоре.

Прозвучал чистый сильный голос Амергина, обращенный к Коруму:

— Итак, Корум Серебряная Рука, доволен ли ты воинством, которое поведешь на битву?

— Меня смущает лишь то, — вежливо ответил Корум, — что тут много тех, которые куда более, чем я, достойны возглавлять таких великих воинов.

— Хорошо сказано! — Король Фиахад поднял рог с медом. — Я пью за Корума, победившего Сренга Семь Мечей, спасителя нашего верховного короля. Я пью за Корума, вернувшего гордость мабденам!

Корум покраснел, слушая здравицы в свою честь, а когда все выпили, он встал, поднял свой рог и сказал такие слова:

— Я пью за эту гордость! Я пью за народ мабденов!

Зал восторженно взревел, и все выпили.

Затем Амергин произнес:

— Мы счастливы, что обрели союзниками сидов, которые решили прийти нам на помощь в борьбе с Фои Миоре. Мы счастливы, что многие из наших великих сокровищ вернулись к нам и помогли нанести поражение Фои Миоре, когда те вознамерились сокрушить нас. Я пью за сидов и за их дары!

И снова все, кроме смущенных Илбрека и Гофанона, радостно выпили за их здоровье.

Следующим взял слово Илбрек. Он сказал:

— Если бы мабдены не были так отважны, если бы они не обладали таким высоким духом, сиды не пришли бы к ним на помощь. Мы деремся за то, что ценят и уважают все живые создания.

Гофанон согласился с этими словами.

— В общем и целом, — пробурчал он, — мабдены не эгоистичны. Им не свойственна злобность. Они не алчны. В них нет самодовольства. Да, они мне нравятся. Я рад, что в конечном итоге решил драться на их стороне. Я буду рад погибнуть за их дело.