Получив Третий документ в свое распоряжение, «зловредный» раджа не дрогнул. Он не пополз к ногам почтенной Компании, унижаясь и вымаливая себе прощение. Достоинство правителя и гордость курга не позволили ему это сделать. Он сделал другое. Призвал народ Курга оказать сопротивление английской армии. Но он понимал, что это безнадежно… И еще он написал письмо генерал-губернатору, которое доставило ему светлое и горькое удовлетворение. В нем он по-своему мстил «союзнику» за годы унижения и раболепия своих предшественников. Он не стеснялся в выражениях, он употребил все, которые знал. По эмоциональной силе и выразительности, а также по храбрости, которая двигала автором, письмо напоминает тот знаменитый исторический документ, который послали запорожцы турецкому султану. Письмо предназначалось как английскому генерал-губернатору, так и собственному народу. Оно называлось: «Объяснение прокламации (об объявлении войны Кургу. — Л.Ш.), изданное для сведения паршивых англичан, которые являются рабами и слугами у благородных ног махараджи Курга». «В ответ на прокламацию, — писал вдохновенно раджа, — паршивого англичанина, сына продажной женщины, который забыл бога и, исполнившись гордости, написал на бумаге все, что пришло ему в голову, и для сведения обитателей Курга, я, раб Высокого Господина, говорю вам следующее: прокламация, которая распространяется на границе зловредным англичанином, сыном раба, которую даже противно видеть или слышать, воспламенила наши сердца, как ветер раздувает огонь. Зловредный христианин-европеец, сын раба, который решился на такое, должен быть обезглавлен и его голова должна быть выброшена вон… Поколение низкокастовых богохульников и скверных европейцев должно быть сожжено. Эти надежды сбудутся скоро. Все зловредные европейцы, сыновья продажных, имеют злые намерения. Очень хорошо, очень хорошо! Мы набьем вам ваши животы так, как вы хотите. Пусть это будет известно вам!

Написано в воскресенье, на шестой день уменьшающейся луны, в месяц Палгуна, в год Виджайя, что соответствует 30-му марта 1834 года»[10]

Он знал, что он делал, но за свою жизнь уже не боялся. Без Курга она стоила немногого.

Вторжение началось 1 апреля 1834 года. Английская армия наступала на маленький Кург с севера, юга, запада и востока четырьмя крупными соединениями. Соединениями командовали генералы и полковники. Части Джексона рвались к сердцу страны Меркаре. Курги заняли горные проходы. Они рубили деревья и этими завалами преграждали путь английской армии. Они устраивали засады в лесах и бесстрашно нападали на врага. Небольшими конными отрядами они атаковали англичан на дорогах. Над домами предков металось пламя пожаров. Глухо и тревожно били барабаны в деревнях, призывая мужчин на войну. Но силы были неравны. Английских солдат было больше, чем кургов. У них были ружья, а половина кургов смогла вооружиться только мечами и копьями. Единственным оружием многих из них служила их храбрость и мужество. Но этого не хватало, когда летели свинцовые пули. Англичане, теряя своих солдат, упорно продвигались по горам и лесам Курга. Курги могли их только задержать, но не остановить.

6 апреля части Джексона вошли в Меркару. Над крепостью в торжественной обстановке был поднят английский флаг, который неизменно развевался над ней вплоть до 1947 года. До того времени, когда судьбу независимости всей Индии уже решали не отдельные князья и раджи, а воля народа.

Полковник Фрейзер был назначен комиссаром и политическим агентом Курга. Английские солдаты и офицеры разграбили дворец раджи и поделили между собой имущество и деньги, которые им достались. Так они делали всегда. Грабежом завершилась война. Грабежом началась новая страница уже зависимого, колониального Курга. Свобода страны была утрачена на многие годы. Непокорному радже было приказано покинуть страну и отправиться в изгнание. Побежденный и лишенный всего, но не сломленный, он сумел в последний момент досадить англичанам. Его «исход» из Курга был красочен и фантастичен. «Зловредный» раджа гордо восседал на любимом слоне. Он не забыл прихватить с собой женщин, танцовщиц, музыкантов и часть сокровищ. Музыканты играли марш «Английский гренадер». Под этот марш уходил последний раджа Курга, сумевший превратить на какой-то момент трагедию своей страны в фарс. Но таковым он был. Со всем своим хорошим и плохим. Со всей противоречивостью и неожиданностью, которые были заложены в самом Курге и в его радже.

Люди молча выходили на дорогу, по которой следовал необычный кортеж Вирараджи Младшего. Они молча его провожали. И вечные свидетели: солнце, луна и весь мир были в этот момент с ними…

Мутноватые воды священного Ганга лениво набегают на каменные ступени, спускающиеся к реке. На ступенях, у самой воды, сидят паломники. Они приходят каждый день в этот город, чтобы прикоснуться к святости великой реки. Их очень много, и количество их никогда не убывает. Они приходят на рассвете и ждут. Они смотрят на противоположный берег, плоский и унылый. Там, над четкой линией горизонта, каждый день разгорается алая заря. Потом появляются первые лучи солнца. Они служат сигналом паломникам. Паломники, толкая друг друга, входят в красноватую от еще не остывшей зари воду.

Откуда-то из-за угла раздаются щемяще-тягучие звуки утренней раги. Он знает, что музыкант приходит каждое утро на это место, но он никогда не видит его. Окошко в толстой стене узко и забрано тесной железной решеткой. Музыкант не попадает в поле его зрения, а другой возможности увидеть его у него нет. Он только слушает, как перед рассветом музыкант настраивает инструмент. Потом раздаются эти привычные звуки. Но каждый раз знакомая мелодия звучит по-разному. Он знает, что это зависит от настроения играющего. Сегодня настроение у музыканта печальное. И поэтому его мелодия иногда похожа на плач ребенка. Грусть, изливающаяся в этих звуках, отвечает и его настроению. Оно такое же печальное, как и у музыканта. Печаль приходит к нему часто. Печаль и 6eзнадежность. Сколько лет прошло в этих тесных комнатах прибрежного замка? Кажется, одиннадцать. И каждый день одно и то же. Узкое окно — единственное, что связывает его с внешним миром. Он смотрит в него вот уже одиннадцать лет подряд. Он изучил каждый изгиб священной реки, помнит каждую выбоину па каменных ступенях-гхатах. Он узнает иногда даже паломников. Некоторые из них приходят сюда ежегодно, чтобы совершить омовение, освобождающее от земных грехов. Он просил разрешить и ему войти в эти священные освобождающие воды. Но ему ответили отказом. В чем смысл такого отказа? Месть? Возможно. Месть паршивых англичан. Тех, кто вторгся в его страну и отобрал у него Кург. Ему не разрешили посещать и храм. В Бенаресе много храмов. Они высятся над Гангом, совсем рядом с замком. Один из них посвящен богу Шиве. Тому богу, которому поклонялись его предки, первые раджи Курга. Он хотел сходить в храм к богу Шиве, а заодно и помянуть предков. Но ему не разрешили. Теперь он давно уже не просит ни о храме, ни об омовении.

Годы делают свое. Чем больше их проходит, тем меньше желаний остается в его сердце. Годы гнут его спину, делают расслабленной походку, серебрят волосы. Годы его старят. А сколько их еще будет впереди? Вот таких однообразных, похожих один на другой. Сколько раз он видел это поднимающееся над Гангом солнце? Можно, конечно, подсчитать. Но в этом подсчете он не видит смысла. Смысл многого уже утрачен. Потерян в этом шумном жарком городе, расположенном на плоской равнине. Даже солнце для него имеет смысл только утром. Утром, когда с реки еще тянет успокоительной прохладой. Потом и оно становится бессмысленным в своей яростной раскаленности. Жаркий воздух вползает в тесные комнаты, обволакивает собой все, лишает его тело движения, а его мозг — мыслей. Ему трудно дышать этим плотным, почти осязаемым воздухом. Ему и маленькой Гаурамме, которой нет еще и года. Гаурамма родилась здесь, в этом замке. И от этого она слаба и даже плачет тихо. У нее тоже нет сил. Он молил Шиву и всех кургских богов, чтобы она выжила. В Гаурамме, его дочери, заключена его надежда. Какая-то призрачная, иллюзорная, но все-таки надежда. Сейчас он слышит ее плач, и он тоже печален, как тягучие звуки утренней музыки.