– Жестокость, – добавила Ортега. – Отсутствие сострадания.

– И это тоже, – согласился синтетик. – Естественно, это и делает поединок захватывающим. Господа, если пожелаете сегодня вечером заглянуть к нам, думаю, я смогу подыскать парочку свободных мест на задних рядах.

– А ты будешь комментировать, – высказал догадку я, мысленно представив механический голос Карнажа, ещё больше испорченный дешёвым микрофоном; залитую ярким светом арену; ревущих зрителей, скрытых темнотой; запах пота и крови.

– Разумеется. – Карнаж прищурил глаза с логотипом изготовителя. – Знаете, а вас продержали в холодильнике совсем недолго.

– Так мы будем искать эти бомбы? – громко спросила Ортега.

Нам потребовалось больше часа, чтобы осмотреть весь трюм в поисках несуществующих бомб. Карнаж следил за нашими действиями с плохо скрываемым весельем. Две оболочки, предназначенные для кровавой бойни, взирали из своих залитых зелёным светом стеклянных утроб, и их присутствие давило на нас, несмотря на их закрытые глаза и мечтательные выражения лиц.

Ортега подбросила меня на улицу Миссий, когда на город уже опускалась ночь. Всю обратную дорогу с ринга она была погружена в раздумья и отвечала на вопросы односложными фразами; я предположил, что это сказывается постоянное напряжение, вызванное необходимостью напоминать себе, что я не Элиас Райкер. Но когда я, выходя из аэрокара, непроизвольно повёл плечами, Ортега порывисто рассмеялась.

– Посиди завтра в «Хендриксе», – сказала она на прощание. – Я хочу тебя кое с кем свести. Правда, потребуется время, чтобы всё устроить.

– Договорились.

Я развернулся, собираясь уйти.

– Ковач!

Я обернулся. Ортега высунулась из открытой двери, глядя на меня. Положив руку на крыло машины, я опустил взгляд. В наступившей затянутой паузе я ощутил, как моя кровь начинает насыщаться адреналином.

– Да?

Помявшись, она сказала:

– Карнаж ведь что-то недоговаривает, так?

– Если судить по тому, как он трепался без умолку, полагаю, да.

– Я тоже так подумала. – Ортега мягко ткнула кнопку на панели управления, и дверь начала опускаться. – До завтра.

Проводив взглядом её транспорт, поднявшийся в воздух, я вздохнул. Я почти не сомневался в том, что поступил правильно, подойдя к Ортеге в открытую; вот только я никак не ожидал, что будет так сложно. Не знаю, насколько давними были её отношения с Райкером, но химия между ними, несомненно, была сокрушительной. Я вспомнил, что читал, будто феромоны, первоначально привлекшие друг к другу особей противоположного пола, с течением времени изменяются, всё крепче связывая их. До сих пор никто из биохимиков не смог до конца объяснить подобный процесс, хотя были попытки воспроизвести его в лабораторных условиях. Ускорение и искусственное прерывание эффекта привели к неожиданным результатам, одним из которых стал эмфатин и его производные.

Химические препараты. Я до сих пор не мог прийти в себя от коктейля Мириам Банкрофт и новых приключений не хотел. Я твёрдо сказал себе, что это мне не нужно ни при каких условиях.

Впереди и вверху, над головами многочисленных вечерних прохожих, я увидел голографическое изображение гитариста-левши, играющего перед «Хендриксом». Вздохнув, я пошел вперед.

Не успел я пройти полквартала, меня обогнала громоздкая автоматическая машина, прижимавшаяся к тротуару. Она была похожа на робота-ползуна, убирающего улицы Миллспорта, поэтому я не обратил на неё внимания. Через мгновение меня с ног до головы окатил поток образов, проникающих в сознание.

– …из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов» из «Домов»…

Голоса томно стонали и ворковали, мужские, женские, накладываясь друг на друга, сливаясь в хор мук оргазма. Навязчивые образы показывали всю палитру сексуальных предпочтений – настоящий водоворот мелькающих чувственных ощущений.

– Настоящее…

– Нерезаное…

– Полное воспроизведение чувств…

– Подстроенное…

Словно в подтверждение последних слов, случайные образы слились в поток разнополых комбинаций. Судя по всему, этим великим разнообразием опций сканировалась моя реакция, и результат поступал непосредственно в передающее устройство. Технология высочайшего уровня.

Поток закончился телефонным номером, выведенным ярко светящимися цифрами, и возбужденным мужским членом в руках женщины с длинными чёрными волосами и алыми губами, изогнувшимися в улыбке. Она заглянула мне прямо в глаза. Я ощутил прикосновение её пальцев.

«Голова в облаках, – выдохнула женщина. – Вот на что это похоже. В жизни ты не поднимешься на небеса, но вот это ты можешь себе позволить».

Уронив голову, она провела губами по члену. Как будто это происходило со мной. Затем чёрные волосы сомкнулись с двух сторон, закрывая занавесом изображение. Я оказался на улице, шатающийся, покрытый потом. Автореклама проехала дальше. Опытные прохожие отшатывались от проезжей части, выходя из зоны действия передатчика.

Я обнаружил, что отчётливо помню номер телефона. Пот быстро остыл, и меня охватила холодная дрожь. Расправив плечи, я пошёл дальше, пытаясь не обращать внимания на понимающие взгляды прохожих. Я уже почти пришёл в себя, когда толпа впереди поредела и я увидел перед парадным входом «Хендрикса» длинный, приземистый лимузин.

Натянутые до предела нервы заставили руку дёрнуться к убранному в кобуру «Немексу», прежде чем я узнал машину Банкрофта. Шумно выдохнув, я обошёл лимузин и убедился, что за рулем никого нет. Я остановился в недоумении, но тут люк пассажирского салона открылся, и из машины выбрался Кёртис.

– Надо поговорить, Ковач, – драматичным тоном, каким говорят герои дешёвых голофильмов, произнес он, и я едва не издал истеричный смешок. – Время принимать решение.

Оглядев его с ног до головы, я по каким-то едва уловимым мелочам в осанке и поведении понял, что он усилился химией, и решил немного повеселиться.

– Согласен. Прямо в лимузине?

– Здесь много народу. Ты не хочешь пригласить меня к себе в номер?

Я прищурился. В голосе шофёра прозвучала неприкрытая враждебность, также бросающаяся в глаза, как и затвердевший член, проступающий через безукоризненно отутюженные брюки. Впрочем, и у меня самого была такая же опухоль, правда, постепенно рассасывающаяся. Но я отчётливо помнил, что лимузин Банкрофта оснащен системой защиты от уличной рекламы.

Тут дело в чём-то другом.

Я кивнул на двери отеля.

– Хорошо, пошли.

Двери открылись, впуская нас, и «Хендрикс» ожил.

– Добрый вечер, сэр. Сегодня вечером к вам нет гостей…

– Ты разочарован, да, Ковач? – фыркнул Кёртис.

– …и не было ни одного звонка после вашего ухода, – невозмутимо продолжал отель. – Вы хотите пригласить этого человека в качестве гостя?

– Да, разумеется. У вас есть бар, где мы могли бы посидеть?

– Я же сказал – к тебе в номер, – прорычал Кёртис и тотчас взвизгнул, налетев голенью на низенький столик с металлической крышкой.

– Бар «Полуночная лампа» находится на этом этаже, – неуверенно произнес отель, – но в нем уже давно не было посетителей.

– Я сказал…

– Заткнись, Кёртис. Разве тебе никто не говорил, что торопиться во время первого свидания нельзя? Хорошо, пусть будет «Полуночная лампа». Зажгите её для нас.

В противоположном конце вестибюля, рядом с консолью для автоматического заселения постояльцев, с недовольным скрежетом сдвинулась в сторону широкая секция стены, и в проёме зажёгся свет. Не обращая внимания на презрительно фыркающего у меня за спиной Кёртиса, я шагнул в проём и заглянул в бар «Полуночная лампа», к которому вела короткая лестница.

– Это устроит. Заходи.

Тот, кто оформлял интерьер в баре «Полуночная лампа», подошел к работе чересчур буквально. Стены, покрытые психоделическими завитками полуночной синевы и багрянца, были увешаны гирляндами разнообразных часов, показывающих или строго полночь, или полночь без скольких-то минут. Они переплетались со всеми известными человечеству видами ламп – от первобытных глиняных светильников до световых сосудов с распадающимися энзимами. Друг напротив друга, вдоль стен, стояли скамьи, а перед ними столики с крышками в виде циферблатов. Центральную часть помещения занимал круглый бар в виде старинных часов. У числа «двенадцать» застыл робот, составленный исключительно из часов и ламп.