С.Ч. Какая у тебя специализация?

А.М. Историк России. Я занимался рубежом XIX–XX веков. И надо сказать, что не отказываюсь никоим образом от своей первой профессии. Мне даже симпатично то, что я могу корректировать интуицию социолога интуицией историка, и наоборот. Это, мне кажется, является выигрышем, а не проигрышем. В то же время, в силу моей индивидуальной истории, которой мы здесь не касаемся, есть существенные идентичности для меня, которые связаны с профессией, но тем не менее не автоматически ею предполагаются.

Да, мне хотелось бы относить себя к интеллектуалам. И что это для меня означает? — Это означает для меня, несомненно, нечто большее, чем принадлежать к определенной профессии, к выполнению определенной профессиональной работы. Это означает, что у меня есть привилегии и задачи, которые можно было бы назвать общественно значимыми и которые можно было бы определить если не как функцию идеолога, — что мне претит, — то как функцию критического осмысления данного общества и осмысления своего собственного положения в этом обществе. Интеллектуалом можно назвать, собственно, человека, своей мыслительной работой оказывающего некоторое влияние на самого себя и на других. То есть это понятие предполагает отслеживание, так скажем, максимально широкого общественного эффекта от собственной работы, принятие ответственности в этом смысле за то, что ты делаешь…

С.Ч. Почему ты сказал «я хотел бы относить себя к интеллектуалам»?

А.М. В чем тут дело? Я не уверен, что это понятие вполне адекватно здесь и сейчас. Я опять-таки сказал, что есть существенные моменты моей индивидуальной истории, которые способствуют такому взгляду на вещи, которые потребовали от меня или подтолкнули меня к формированию такого взгляда на вещи. А именно — очень значимо, что влияние на меня оказала французская интеллектуальная культура XX века. И через тексты, и через живое восприятие. И поскольку, вероятно, я весьма эмоционально, что мне свойственно вообще, воспринял этот способ существования, то мне бы хотелось, чтобы он был значим и здесь, где я сейчас нахожусь. Но в какой степени это действительно так…

С.Ч. А в чем проблема? В сообществе?

А.М. Дело не только в сообществе. Я не уверен, что эта французская игра может быть вполне русской игрой.

С.Ч. Что конкретно делает интеллектуал? В чем может заключаться твоя лично деятельность как интеллектуала?

А.М. Хорошо. Ну, может быть, достаточно наивное представление, которое тем не менее от чего-то отталкивается. Что интеллектуал, допустим, это человек, который занимается профессионально литературным или научным трудом, но помимо этого критически осмысливает или, лучше сказать, высказывается по поводу общественно значимых событий. Это может быть событие, значимое для узкого сообщества, скажем, сообщества литераторов или ученых. Или это может быть событие, значимое для сообщества граждан, частью которого он является. И вот это высказывание, которое он производит в устной, письменной форме, каким-то жестом, — это высказывание тоже является событием общественной жизни. Дело не только в том, что он высказывает и каким-то образом жестикулирует, но и в том, что его слышат.

С.Ч. Ты считаешь, что здесь и сейчас нет той аудитории, которая может услышать то, что интеллектуал хочет сказать?

А.М. В сообществе граждан интеллектуала не существует.

С.Ч. Его не слышат?

А.М. Я даже не уверен, что он говорит.

С.Ч. Его не поймут?

А.М. Более чем возможно. По крайней мере, сейчас это вполне вероятно. Это очень длинный разговор, наверное, да? Вот, интеллектуал, допустим, и писатель. Это важная тема, если мы говорим о России. Это такое общее место, что в России литература играла исключительную общественную роль. В том числе в советскую эпоху. Так вот, чем отличается интеллектуал от писателя? — Ну, прежде всего тем, что это человек с весьма специализированными умениями, который формован университетом, который обучен. А писатель не обязательно обучен формальной институцией, коей является университет. Интеллектуал же, как правило, обучен. Когда мы говорим об интеллектуале, мы предполагаем, обычно, философское образование. Самостоятельное или нет, но философское образование. Когда мы говорим о писателе, особенно здесь, в России, мы прежде всего говорим о моральном авторитете. Совершенно не обязательно это философ. Можно так сказать — мы говорим о разной дисциплине.

С.Ч. Как ты считаешь — аудитория здесь более склонна воспринимать писателей?

А.М. Была более склонна, по крайней мере. Что происходит сейчас, это уже немножко другой вопрос. Но если даже ставить ситуацию в исторический контекст, давать некий фон, то здесь другие голоса были значимы.

Выступление на международном коллоквиуме «1917 год в России: массы, партии, власть» (СПб., С.-Петербургский филиал Института российской истории Российской академии наук, 11–15 января 1993 г.) // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть / Под ред. В. Ю. Черняева. СПб.: Глаголъ, 1994. С. 417.

Был ли секс при Советской власти? // Родина. 1995. № 9.

О новых подходах к изучению малой этнической группы в большом городе: теория и частный случай голландцев в Санкт-Петербурге в XVIII — начале XX в. (тезисы) // Первые петербургские Кареевские чтения по новистике 17–21 апреля 1995 / Под ред. Б. Н. Комиссарова. СПб.: СПбГУ, 1996.

Полиция и геи: Эпизод из эпохи Александра III // Риск. Вып. III. М., 1996. С. 105–116 (в соавт. с В. В. Берсеневым).

The Russian student movements from 1905 to 1917 and the French «Red May» of 1968 // International Politics (formerly Coexistence). 1996. V. 33. № 4. P. 373–377.

Практика и репертуар чтения российского студента первой четверти XX века (тезисы) // Проблемы культуры и искусства. Всероссийская аспирантская конференция, 1997, 23.04 / Под ред. С. Т. Махлиной. СПб.: СПбГАК, 1997.

Education, Schools and Student Life // Critical Companion to the Russian Revolution, 1914–1921 / Eds. E. Acton. V. I. Cherniaev, W. G. Rosenberg. London: Arnold, 1997. P. 334–345.

Место профессуры в корпоративном бытии российского студенчества начала XX века (тезисы) // Культура и образование. V международная конференция «Ребенок в современном мире: права ребенка» / Под ред. Л. М. Мосоловой. СПб.: Омега, 1998.

От враждебности к конформизму. Вокруг конфликтов по призыву студентов в армию (1918–1920 гг.) // Нестор. Альманах. Вып. 1 (5). СПб., 2000 / Отв. ред. С. В. Яров. С. 141–149.

Люди большие и малые в романе Л.-Ф. Селина «Север» // Селин в России. Материалы и исследования / Под ред. Маруси Климовой. СПб.: Общество Друзей Селина, 2000.

Рец. на кн.: Качанов Ю. Начало социологии. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2000 // Новая русская книга. 2000. № 3 (4).

Рец. на кн.: Полан Жан. Тарбские цветы, или Террор в изящной словесности. СПб.: Наука, 2000 // Новая русская книга. 2000. № 4/5. С. 41–43.

Что означает «объективность анализа источников» по истории современности // Доступ к информации — права человека и интересы государства: Материалы дискуссии в рамках семинара, проведенного Архивным тренинговым центром при ЕУ СПб 16–17 марта 2000 г. СПб.: М′APT, 2000. С. 89–95, 100–101.

Рец. на кн.: Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999 // Новая русская книга. 2001. № 1. С. 45–46.

Рец. на кн.: Гудмен Нельсон. Способы создания миров. М.: Логос, 2001 // Новая русская книга. 2001. № 2. С. 58–60.

Рец. на кн.: Кром М. М. Историческая антропология. Пособие к лекционному курсу. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000 // Новая русская книга. 2001. № 2. С. 63–64.

Путеводы Псевдоса. Русские интеллектуальные журналы 1990-х: рецепция западных дискурсов // Новое литературное обозрение. 2001. № 50. С. 373–390.