2 В эпоху НТР (вот выдумали слово, трещит оно как грозовой разряд!) нам и смотреть не хочется назад в погоне за неведомым и новым. Мы наступаем ближнему на пятки, бежим, земли касаемся едва, в металле зубы, в хмеле голова, тела в нейлоне, на душе заплатки. О настоящем беспокоясь мало, бедняжку жизнь штурмуем на ура. Те — кандидаты, те — профессора. А слово «мудрецы» куда пропало? 3 В церкви-то народу, Батюшки мои! Видно, это мода, Чтоб из колеи Вырвавшись привычной, Каждый отпускник В место экзотичное Все-таки проник. В ризнице искрится Медь и бирюза. Пялят на туристов Бабушки глаза. Задушевно-ласков (Бархатный регистр) Выступает дьякон — Что тебе министр. Молятся старухи — Скорби череда, Будто бы на кухне В жизни никогда Не ругали скверно Ближнюю свою. А над ними сверху «Ангелы» поют. Ангелы! Куда те Свешникова хор! И у них в антракте Шепот-разговор: Хиппи или инок Этот — со свечой, Глаз почти не видно, Кудри по плечо. Батюшка, который Не на небесах, За свою контору Не волнуется: Пусть, мол, бога нету, — Превращает он В звонкую монету Красоту икон. 4 Мне рассказывали анекдот. Не смешной, какой-то мрачный юмор. Но такой, быть может, и спасет, Где давно бы от испуга умер. В анекдоте дело было так: Прилетает, кажется, транзитом На планету внеземной чудак — Двери магазинов не закрыты. Водки столько, что с рассвета аж Можно начинать употребленье. Не с кем чокнуться… Какой пассаж! Не видать нигде «венца творенья». Вышеупомянутый «венец» Создал бомбу — ядерное чудо. Самому ему пришел конец, Но осталась целою посуда. 5
Необычно теплая погода в нынешнем декабре в Европе… В Москве… температура днем от 1 градуса мороза до 4 градусов тепла. «Правда», 26 декабря 1982 г. В мирозданье поломалось что-то. Больше не сбываются приметы. Девять заповедей — лишь сюжеты, Темы для застольных анекдотов. Лета не было. Зимы не будет. Високосный год бросает вызов, Апокалипсиса час приблизив К позабывшим о заветах людям. Оскверненный, загнивает кладезь. Но природа не простит измены. Так и рвемся из земного плена, Жуткую испытывая радость. И чему мы только не учились, Сколько формул знаем и законов, Но в полете мысли воспаленной В чем-то, видимо, переборщили. Перебор чего у нас случился? Перекос каких весов великих? Почему меняет солнце лики, Путаются времена и числа? 6 За камерность ругали все, Теперь же: — Ну, Ириша, Ведь это не твое совсем, О чем ты нынче пишешь. Любовь на откуп мне дают, Цветочки-василечки, А соловьи давно поют У сына во садочке. Я дом привыкну оставлять, Чтоб мир узнать поближе. И в том, что я жена и мать, — Препятствия не вижу. 7 Меня измучили долги. Такое дело. Вериги эти нелегки душе и телу. И дело вовсе не в деньгах — займешь, да в меру. Я по́ уши в других долгах — ну вот, к примеру. Читаю как-то раз стихи в цеху кузнечном и вижу, как они плохи, слабы, беспечны, перед глазами… Лишь глаза. Лицо закрыто повязкой — будто образа, что не «раскрыты». Здесь триста женщин. Тяжело сквозь тряпку дышат. Мне рот обидою свело, мой стих все тише, и, не боясь попасть впросак (ведь есть причины), спросила я: «Ну как же так? А где мужчины?» Конвейера ученый змей железом лязгал, и искры тысячами смен вступали в пляску. Обед кончается. Пора. Ответил кто-то: «А все они инженера, им неохота. Им только пульты хороши — поджилки слабы». «А ты об этом напиши», — Смеются бабы. Растут проценты с каждым днем, А я — ни с места. Захватит жалость, а потом — волна протеста. Неточный тон. Нескладный слог. Неясность темы… Украшен красный уголок. На стенах схемы. Я после цеха всласть дышу в потоке света… Я разберусь. Я напишу про все про это. |
