Иногда бывают дни:

Представляешь — ты букашка,

В одинаковых рубашках

Все товарищи твои.

Не ропща и не сердясь,

По неровностям дороги,

Многоруки, многоноги,

Тащим груз и топчем грязь.

Такова судьба твоя,

Хороша ли — кто рассудит,

Жизнь построена из будней —

Это камни бытия.

Но приходит новый срок,

Приготовясь точно к сроку,

Далеко от нас к востоку

Ввысь взвивается «Восток».

За бессмертием, как в бой,

Устремляется в азарте,

На небесной синей карте

Вспыхнет новою звездой.

И оттуда, с высоты,

Штурман глянет на планету…

Но ведь создал чудо это

Человек,

А значит — ты.

Только силы не жалей

Да не сетуй на усталость.

Век от века уживались

В нас и бог

И муравей.

Межзвездный корабль цепенеет на старте,

Наутро взлетит в синеву.

«Зачем это нужно? — твердит обыватель, —

Без этого я проживу».

Его не согреешь мечтой о грядущем,

Ему высоко не видать,

Он в собственном садике

                                         райские кущи

Создал — и на все наплевать.

…В летящих ракетах

(Лишь вздрогнули камни,

Лишь бок у Земли опален) —

Бесстрашные люди.

                               Им некогда помнить,

Что тыл не везде укреплен.

Красивые люди.

                        Им снилась издревле

Великих открытий пора.

…А звезды блестят, словно яблоки с древа

Познания зла и добра.

Что на́ людях живу —

Я никогда не каялась,

хотя и устаю,

по правде говоря,

а мне твердят,

что некоммуникабельность

и разобщение

среди людей царят.

Что за дела!

Горюю я иль радуюсь —

в кругу друзей

все поровну делю.

И что такое

некоммуникабельность,

ну хоть убей —

никак не уловлю.

Но вот задумаюсь:

какими силами

в цепи людей

разорвано звено…

А слово-то какое

некрасивое,

и вообще —

нерусское оно.

Зарубежные дамы

все — в костюмах из твида,

все — со средствами, с шармом,

все почти — без семьи,

пропадают, бедняжки,

хорохорясь для вида,

в пустоте одиночества

губят годы свои.

Зарубежные парни

все — в шикарных «Феррари»,

все — за длинной деньгою

по свету снуют,

безнадежно мечтают,

чтобы их понимали,

и с тоски одиночества

виски с содовой пьют.

Зарубежные авторы

пишут со смаком,

и длиннот не боятся они

ни черта,

подают эту вечную тему

с размахом,

будто их завораживает

пустота.

Где же нам их понять?

Нас тому не учили.

Озабочена судьбами близких

душа,

от ребячьих затей

в коммунальной квартире

и до взрослых проблем —

все у нас сообща.

До того сообща,

что в иное мгновенье

пропадает хорошее

стихотворенье.

Ну и пусть, не родившись,

погибнет оно,

если время мое

человеку нужно.

О женщины,

ничтожество вам имя…

Ложится снег на теплую траву.

Под взглядами небрежными твоими

Как в полусне живу.

Ты ходишь замкнутый

и очень умный.

Где выход

из обид и бед?

Я модную приобретаю сумку,

чтоб нравиться тебе.

Я шью себе отчаянное платье,

я крашу рот.

И от беспомощности

жалко плачу

ночь напролет.

Соседка говорит:

«А мой-то, сволочь,

дерется ни с того и ни с сего.

Но за одно,

за ласковое слово

я для него…»

Она ему усталости не выдаст,

не спрячет подобревшего лица.

И самые тяжелые обиды

смываются слезами до конца.

И тает

голубой осенний иней — тепла трава.

О женщины, ничтожество вам имя.

И слава вам!

Я никогда так плохо не жила.

Я даже перестала притворяться.

Я говорю друзьям: «Мне плохо, братцы,

Я никогда так плохо не жила.

Начну с погоды — не по мне она:

Зимою оттепель, и летом сыро,

Не напасешься обуви на сына,

Да и сама я, кажется, больна.

И с сыном — просто сущая беда,

Учиться заставляю через силу,

А я его так радостно носила,

Мечтала — эта радость навсегда.

Заставленный случайными вещами

Уют переродился в неуют,

Противен дом, в котором не живут,

А лишь когда придется навещают.

Стихи забыты. Муза ни гу-гу.

Талант пропал. Не спорится работа.

Читать устала. Думать неохота —

До глупости додуматься могу».

Друзья — свидетели моих годов,

Минуты каждой, каждого мгновенья —

Насмешливое выскажут сомненье

И не поверят, что итог таков.

Они не станут надо мною охать,

Уйдут они, спокойные вполне,

Совсем не потому, что плохо мне,

А потому что им не так уж плохо.