Вечер холодный, белый.

День был такой прозрачный.

Я стал не очень смелый,

Город родной, не мрачный.

Шторы штормят на окнах.

Ты, как весна, смущаясь,

С чем-то чужим прощаясь,

Сбросила всё, что сохло.

Скинула всё, что было,

Нежность взорвала стены,

Время в зрачках поплыло,

Стало живою веной.

Пальцы — слепцы по коже,

Слышу твое дыханье,

Губ твоих, слов касанье

Чувствую осторожно.

Поцелуй превращался в вечность.

В небе — крылья, стихи и ноги.

Осязание — смысл дороги.

Обладание — бесконечность.

Пригласила меня на танец,

Исчезая, летали лица,

Я — зарезанный, глупый агнец,

Ты — растрёпанная синица.

Как предчувствуют счастье люди,

Разбиваясь о стекла-дали,

Мы любви все края познали,

Но не ведали, что так будет.

После в окно курили.

Думали — не напрасно.

Вспоминали, как глупо жили…

Утром ты так прекрасна,

Утро в твоих ладонях,

Пью эту живую воду.

Вчера был праздник, нынче — пробужденье,

Весь в синяках, да плюс хмельной синдром.

Лежу, курю, болею животом,

Ох, погулял я в это воскресенье!

Вчера — свиреп, силен, умен и смел,

Сегодня тих, спокоен, особачен.

Мой нос распух, язык одеревенел,

Вчерашней дракою печально озадачен.

Смотрю на женщину, которая со мной,

Вчера пришла — и до утра осталась.

В ее глазах ко мне любовь и жалость,

А у меня душа — хоть в мир иной.

Она спокойно ходит по квартире,

Стирает пыль и кровь с моих штанов,

Она красива в этом душном мире,

Она молчит, нет слова без основ.

О Боже, как никчемна жизнь моя

И как ничтожна дряхленькая вера,

Смотрю на долгожданную тебя,

Но ты, пожалуй, мне уж надоела.

Мы ангелочки пошлого Ватто…

Да, все не то. Что, радость, заскучала?

Подай-ка мне гитару и пальто,

Пошли гулять, начнем дышать сначала.

В скользкое будущее трудно попасть голосом,

как голое тело достать из бездонной проруби.

Прошлого нет, но растут еще ногти и волосы,

и похожи на летающих крыс серые голуби.

Любовь — странная вещь, она порхает вне времени,

и всегда мимо нас, когда так этого хочется.

Без любви мы — усталость последнего дня творения.

Между прошлым и будущим наши тела полощутся…

Я — весь скрученный нерв,

Моя глотка — бикфордов шнур,

Которая рвется от натиска сфер,

Тех, что я развернул.

Я — поэт восходящего дня,

Слишком многого не люблю,

Если ты, судьба, оскорбишь меня,

Я просто тебя убью.

Я — весь живой человек,

Я падал тысячи раз,

Сотнею проклят, сотней воспет,

Снова встаю сейчас.

Я обожаю красивую жизнь

И нашу великую грязь,

Кого трясет — тот может пройтись,

Кто трус — из телеги вылазь.

Я называю плохое дерьмом,

А хорошее — красотой,

И если что не разрежу умом —

Распакую своей душой.

К черту слезы — от них тоска,

Наше время не терпит соплей.

Посмотри, старина, на живого щенка

Он добрее тебя и злей!

Сквозь голодную толпу,

Стоящую за искусством,

Лезу, раскинув всех,

Без очереди я.

Поднапри, веселей, мы искусству,

Без сомнений, прорубим русло,

Мы искусству прорубим русло,

Становитесь за мной, друзья.

Липкий ужас под куполом цирка,

                                        в боксерских початках,

Жмет балетная пачка, страховка на рыбьем меху,

Расползаясь по льду, одурела глазная сетчатка.

Тощий зад напряжен, коченеет и рвется в паху.

Ты, конечно, везде — намбер ван теле-еле помоек,

На корпоративах кричишь средь волков

                                        одинокой овцой.

Соблазнитель загубленных душ и облом перестроек,

Ты лети, серый голубь, лети и, конечно же, пой.

Серый, добрый маньяк, голос твой в каждом

                                        доме на ужин,

Льешь густой позитив на тарелки унылых надежд.

Вездесущий «звезда», ты, как воздух

                                        надушенный, нужен

Стране тяжких запоев и канувших в Лету побед.

Благодарный слуга, долетел до высокой награды,

Был простой педераст, оказался большой патриот,

Искрометный танцор на шесте, и тебе очень рады

Их Сиятельство сами, если пресса, конечно, не врет.

И не важно, что где-то сломалось в этом

                                        гребанном мире,

И не важно, что лира — тоска, ну а муза — отстой,

Ты лети, серый боров, в национальном зефире,

И не важно про что, ты лети и, конечно же, вой.

Для чего и откуда на нас эта Божия кара?

По глухим деревням, на заставах, в бескрайней степи

Нам лишь несколько лет до позора,

                                        три дня до кошмара,

А ты пой, серый боров, ты вой и, конечно, свети!