Юрий Шевчук Сольник Эту книгу я посвящаю маме, Эле, Рашиту Альбом стихов Поэт российского рока …Шевчук много лет отмахивается: «Да какой я поэт!» (в отличие, заметим, от попсы, охотно именующей себя и поэтами, и композиторами), подписывается музыкантом. Он не страдает ни манией величия, ни комплексом неполноценности. От первой его страхует постоянно работающее самосознание (как раз отличающее настоящих поэтов), от второго — полные залы на всех концертах в любом уголке страны (а ездит он постоянно). Конечно, многое из того, что вошло в альбом стихов, — песни. Но и на бумаге, без музыки, они, что замечательно, — существуют! Даже — живут. Ни высокий градус не снижается, ни характерная шевчуковская интонация не улетучивается, как часто случается с текстами песен, оторванными от мелодий, — даже у знаменитых бардов. Но и самым ревностным почитателям Шевчука известно по концертам и записям далеко не все, что вошло в «Сольник». В этой книге есть нигде не публиковавшиеся стихи, изначально не предназначенные для пения. И после ее выхода в свет Шевчуку уже будет трудно отвертеться: если пишете лирические стихи, то — как вас теперь называть?.. Вот именно, Юрий Юлианович. А разве мог не поэт написать такие, например, строчки: Там, где тьма стоит у света, где небритые умы… Или: Гражданин начальник скачет Документом на ветру… Или: На стальных облаках косит прошлое ревностный Бог, Подрезая людей, чтоб они продолжали расти… А это уже целая философия, образ, как и положено настоящему образу, неисчерпаемый… Мы знаем — перед вами первая полноценная книга поэта российского рока Юрия Шевчука, которую мы радостно издаем. трек 1 питер, прогулка Питер, На мне привычные к ходьбе ноги И старый свитер. Питер, Мое тело вырвалось из берлоги, Сползло с дивана, Послушать, как решетка Летнего сада Звенит на ветру. Питер, Даже цари здесь когда-то вставали рано, Бродить во главе парада. Питер, Мне надоело бестолковье телеэкрана — Ленинград, мать его, точка. ру Питер, Здесь уже с утра наступает вечер. Карамельные купола Спаса, Расцветки моего матраца Отражают Милые сердцу уютные представления о рае, Но мне умирать нечем. Не мы, Питер нас выбирает, Остальные живут в другом граде, Бродят В многоэтажном, тысячеглазом стаде, С застрявшими в почках обломками Петрова камня. Я когда-то там был и помню, Как балансировать между парфюмом и вонью, Но не верю уже весам я. Питер, Марсово поле, Ленэнерго, белые сны без соли. Питер, Блокадник-кондитер, Сыплющий черствые дольки счастья В голодные рты. У Вечного огня — тени, Греют замерзшие руки. Всклокоченные и непокорные бомжи, Отражая звуки, Становятся на колени И вспарывают животы. Банзай, Питер! На постаменте Юпитер. Суворов — слеза ребенка, Приваренная к мечу. Детские игры стали Совокуплением крови и стали. Верным слугам Империи Даже Родина по плечу! «Музыка весьма пользительна, Особливо барабан, помогает ходить строем». На марше и под конвоем Приподнимает дух Этот подъемный кран. Питер, Вязь монархических литер, Еще продолжает быть. Sine me de me, без меня обо мне, битте, Стоит ли говорить? Питер, Старый больной репетитор Утюжит дурные и буйные, недоразвитые мозги, Что через несколько лет прекращают мочиться в подъездах И выступают на писательских съездах, Посланцы степей и туманов Азиаты суровой зги. Питер, Нева с пепельными лоскутьями льда, Который ворохом старых писем Стынет в темных взглядах прохожих. Близость суровой смерти и ледяная вода Делают нас моложе. Я на Троицком мосту — всегда расту. Питер — Собаки, вороны, храмы. Проходняки от БГ до Ламы. На рекламном щите с кокотством, Какая-то юная дева, С бананами и утюгами. Буржуазная королева Констатирует наше с тобой физическое уродство. Питер, А где-то цветут заморские страны. Обдолбанные афроамериканцы, В объятиях нирваны, На Hollywood avenue Требуют только одно — увеличенное меню. А мы там всегда засранцы, Мы печальное этих стран отражение, Мы — гамлетовская тень, вытекающая из раны, Мы — поражение любой европейской идеи, Выползешь на Бродвей, и мысль в башке: «Иде я?!» Мы слыхали про политкорректность, Но то, что дозволено Юпитеру, Не разрешено быку. Олухи уплотнительных застроек В бетонном соку С упоением вытирают ноги О ржавый фасад города — Растреллиевское ку-ка-ре-ку. Питер — Конец природы, Всплески крутой свободы, Выкидыши и роды, Горький в чаду машин. Век на плечах. Соцреализм — чугунный, пустой кувшин, Соцреализм — пепел в надгробных речах, Картины типа «Большая уха на Селигере», Пьесы типа «Сталевары» — Пылятся на площадях эти антикварные пионеры Революционного перегара. Питер, Не пересыхающий мой литр. Выпивать здесь всегда красиво. Романтизм, ар-деко, барокко. Прет классическая перспектива Альтернативой подпольного рока. Пили Герцен и Достоевский, Исторический овердрайв, Как Распутин блевал на Невский, Голося: «Rock’n Roll is live!». Питер, Проясняет случайность твоего существования. Питер — экзистенциальная и метафизическая свобода. А если проще — никому ты здесь на хрен не нужен, Не вписывается твоя гармонь В его симфоническую партитуру. Этот конь, В пространстве, изнасилованном архитектурой, Поедает тебя на ужин. И поэтому здесь уже не существует народа В понимании объема нации. Здесь каждый, если хотите, инопланетного рода. Пассионарят лишь скинхеды-наци, и На каждое их «бля» — Одиночество твоего «я». Питер, Питер, Я устал, Я устал, Я устал от плевел отделять зерно, Я устал от гнилой контркультуры, От попсовой своей натуры, От «Тойот», «Жигулей» и «Рено», Я устал На-гора выдавать говно, Я устал наблюдать в метели Эротизм Петропавловской щели. Я устал жить во тьме, в бреду. Вечно в очереди, нулем в ряду. И хоть мучит меня бессилье, Я не с «Единой Россией». Я пространство люблю не хором, Интонирую частным взором. Ведь ты тоже индивидуалист, Питер, И мы кладем на них всех с прибором. |
