Задумался парень Витя и не замечает парня Дениса. Так идут они вдоль длинного бульвара. Пробежала мимо них девчонка на лыжах. Мелькают быстро лыжные палки, мелькает за деревьями красный свитер. Но парни не обратили внимания на девчонку.

И тут Витя остановился, и Денис тоже остановился. Около озябшей берёзы Денис видит на снегу бумажный пакет. Обычный пустой пакет, в котором раньше могло быть печенье или конфеты или, например, яблоки. Денис знает, что нужно делать: приложить пакет к губам, надуть и хлопнуть. Получится громкий звук, почти взрыв. Денис всегда поступает так с пустыми пакетами. Когда он взрывает их дома, мама пугается и говорит: «Взрослый парень, а что делаешь. Нервы мои бедные». Но когда на глаза попадается пустой бумажный пакет, трудно удержаться. А сегодня Денис удержится, он не будет хлопать пакетом при Вите, он пройдёт мимо. Подумаешь, пакет. Не видали мы пакетов. Денис взрослый парень, он кончил целое полугодие в четвёртом классе.

Но почему парень Витя не идёт дальше? На что он смотрит так упорно? Вот Витя наклоняется и берёт этот самый пакет. Он прикладывает его к губам, честное слово, Денис это видит! Витя, раздув щёки, надувает пакет, и пакет из плоского становится круглым, как будто не пустой, а полный. А он и есть полный — он полон воздухом! Денис замер за Витиной спиной. Витя очень ловко и умело закручивает бумажный край. А потом хлопает по этому пакету со всего размаху своими большими ладонями. И раздаётся взрыв на весь бульвар! Громкий взрыв, весёлый пакетный взрыв.

От восторга Денис выдыхает:

— Вот это да!

Витя оборачивается. Он давно заметил мальчика с поднятым ухом. Витя смеётся:

— Здорово? Умеешь так?

Денис кивает.

Они медленно идут обратно.

— Ты, наверное, ещё лучше умеешь, — говорит Витя, — ты пацан, хорошо быть маленьким — забот никаких, печалей никаких.

Витя замолкает. Наверное, он вспоминает своё детство, лицо у него доброе и наивное.

— Ага, ну совершенно никаких печалей, — опять кивает Денис. — У нас каникулы вообще-то.

— Понял. А я сегодня в вечернюю смену пойду. Весь день каникулы. Вышел с гармонью, слыхал, как я играю?

— Во! — Денис показал большой палец. — Очень хорошо вы играете. Долго учились?

— Да нет, меня отец научил, в деревне ещё. А они прибежали, попрыгали и убежали. Я думал, весь день будет весело.

— Кто?

— А все, — махнул рукой парень Витя.

Почему-то Денису кажется, что «все» — это в основном та тоненькая в белом платочке. Об одном человеке тоскует человек. А все-то пускай убегают, когда хотят, только бы она не убегала. Но она почему-то не понимает этого. Витя хотел веселиться вместе, а остался один. И Денис один, а все разбежались.

Так они не спеша бредут по бульвару, два парня, каждый со своими мыслями. Витя думает: «Хорошо быть маленьким». Денис думает: «Хорошо быть взрослым». Оба думают: «Хорошо, когда она не убегает и может понять, как ты к ней относишься».

Они ни слова об этом не говорят — у настоящих парней не принято распространяться обо всём, о чём думаешь.

— Сыграть тебе?

Парень Витя берёт гармонь, растягивает мехи, кладёт на гармонь румяную щёку. «Старинные часы, свидетели и судьи!..» Витя поёт, а Денис ему подпевает. Они долго поют. А что это синее валяется на снегу? Да это же варежка. Денис подобрал её, отряхнул, положил в карман. Варежка холодная и мокрая, как лягушка, но ему она кажется тёплой, пушистой. Завтра он вернёт её Кате Звездочётовой. Он обязательно увидит её завтра, непременно утром, потому что ждать до дня слишком долго. Прямо с утра она прибежит на горку. Или на каток. Или на карусель в школьном дворе, ржавую, холодную, прекрасную карусель. Никуда она не денется, потому что каникулы. А до завтрашнего утра не так уж и долго.

Вечереет, воздух становится густым, огни на ёлке разгораются ярче. Снег больше не кружится, а идёт косо. Витя поднял воротник, и Денис тоже поднял воротник.

«Старинные часы, старинные часы», — энергично поёт парень Витя, и Денис тоже поёт. Он не знает всех слов этой песни. Но для того, чтобы петь вместе, не обязательно знать все слова.

Сегодня утром папа дал Кире три рубля и сказал:

— Кирушка, купи себе новогодний подарок. От меня. Договорились?

Мама укоризненно посмотрела на папу:

— Кто же так делает подарки? Родной дочери? Единственной?

Папа только развёл руками и беспомощно поднял плечи. Это означало — а что поделаешь? Я занят, требую сочувствия и понимания.

Мама махнула рукой:

— Ты — современный мужчина. Может быть, и мне на Восьмое марта деньги выдашь? Вместо цветочков? А? Только попробуй.

— Ну что ты! Тебе — никогда!

И было видно по глазам, что собирался и маме на Восьмое марта вручить именно деньги. Именно — вместо цветов. Собирался. И сожалеет, что не удастся — план раскрыт.

— Кира не обижается, верно, Кирушка? — папа потянул её за косичку, а когда голова поднялась, заглянул в лицо. — Мы свои люди, мы обойдёмся без штучек и без всяких мелких счётов. Да?

Он говорил это дочери, но адресовал — маме. Кира это поняла.

Она не любит, когда они начинают так разговаривать — через неё. Как будто она — трансформатор и через неё пускают ток, чтобы получить нужное напряжение.

— Я сейчас пойду и куплю себе, знаю что, — Кира поспешила надеть пальто. — Сказать вам, что я куплю?

Мама поддалась не сразу. Она быстро, резко застегнула «молнию» на сапоге и, не разгибаясь, сказала:

— Нельзя считать капризами и штучками нормальные человеческие желания. Понимаешь, Кира, есть разница. Подарок — знак внимания. Нельзя делать подарок, а при этом подчёркивать, как тебе некогда. Это уже — знак невнимания. Совсем другой знак, Кирочка.

Трансформатор не волнует высокое напряжение — он не человек, он гудит себе тихонько, работает, перерабатывает высокое напряжение в низкое, а если надо — наоборот. Трансформирует, то есть изменяет. Папа рассказывал про это Кире, она не всё, правда, поняла, но папа сказал:

— Начнёшь изучать физику — разберёшься получше. А пока и так хорошо — представляешь хотя бы в общих чертах, чем твой отец там, у себя на работе, занят.

Кирин папа — инженер-электрик, специалист по высоким напряжениям. На заводе его уважают и ценят. И Кира тоже ценит папу. И уважает. И не любит, когда мама на него сердится.

— Сказать вам, что я сейчас куплю? Вот прямо сию минуту? Как только магазин книжный откроется? Сказать? — Кира старается вызвать любопытство. Ну неужели им не интересно, что купит себе их ребёнок на эти три рубля?

Мама спешит на работу, она уже взялась за ручку двери.

— Ну, что ты купишь? — спросила без всякого интереса.

— Краски. Гуашь. Вот что куплю, — без большого вдохновения ответила дочь.

Когда тебя спрашивают без интереса, то и отвечаешь без интереса…

Эти замечательные краски были в цветной коробке. Кира принесла их домой, села за стол и раскрыла коробку. Белые баночки стояли ровными рядами, всего двенадцать красок. Краски были яркие, свежие. Они вкусно пахли, и Кире захотелось немедленно рисовать.

Она раскрыла альбом, взяла кисточку. Рисуй что твоей душе угодно. А что твоей душе угодно? А всё угодно моей душе. Потому что у меня новенькие краски за три двадцать, и мне давно хотелось именно такие — яркие, таинственные, со странным названием «гуашь». А страницы альбома белые, немного шершавые. На такой странице любая краска ляжет ровно.

Кира обмакнула кисточку в жёлтую краску с непонятным названием — пигмент жёлтый. И нарисовала подсолнух. Он качался на ветерке, длинные лепестки разлетались в разные стороны, как лучи.

Потом она обмакнула кисточку в синюю краску и нарисовала синюю птицу. Голубь? Ворона? Галка? Да нет же — синяя птица, та самая, из сказки. Кира с папой смотрели в театре такой спектакль — «Синяя птица». Это был очень хороший спектакль. Правда, синюю птицу так и не показали — её всё время искали и догоняли. Это была мечта одной девочки и одного мальчика. Но Кира не любит искать и не найти. У неё есть краски, есть альбом, и вот она, синяя птица с узкими крыльями, с длинным тонким хвостом. Скорее всего — ласточка. Или стриж.