Дома, правда, Катя сразу становится другой. Шаркает растоптанными тапками, никакой твёрдости во взгляде.

Катя заглядывает в комнату, мама переодевает Антошку в сухие ползунки. У Антошки ямочки на локтях и ямочки на коленках. Он улыбается Кате, во рту торчат два беленьких зуба.

Но Катя не улыбается Антошке, ему и так все улыбаются. Катя пытается по выражению маминого лица угадать, какое у мамы настроение. Губы сжаты, брови сведены, и Катя сжимается.

— Опять забыла хлеб купить? Ну Катя, как же тебе не стыдно? Большая девочка.

Как хочется Кате не слышать, что она большая. Как хорошо было раньше — она считалась маленькой. Теперь она большая, а маленький вон он, Антошенька. Плюшевый, розовенький, голубые глазки, светлые реснички.

Мама говорит устало:

— Я не могу всё держать в голове. — Она окунает пустышку в малиновый раствор марганцовки. — Мы договорились: булочная — твоя забота. Овощи — папина забота. Ужин, пожалуйста, разогрей сама, там тушёная капуста.

Хмурая, раздражённая мама. Но вот мама поворачивается к Антоше, светло улыбается, воркует, как голубь на балконе в солнечную погоду. С тех пор как родился Антоша, у мамы как будто стало два лица. Одно для дочери — суровое, неласковое. Другое для сыночка — нежное, мягкое, светлое.

— Катя, не забудь вымыть Антошины бутылочки, я не успела. Слышишь?

Катя всё слышит. Она ужинает, и моет тарелку и вилку, и моет бутылочки, их совсем нетрудно мыть, эти маленькие бутылочки с чёрточками и цифрами на боку. Вот Катя потёрла бутылку изнутри ёршиком, сполоснула горячей водой с содой, а потом — без соды. Бутылочка засверкала, и другая, и третья. Минутное дело. Не проблема вынести ведро с мусором. Легко пойти в булочную. Трудно жить, когда у твоей мамы два лица.

Мама кричит из комнаты:

— Катя, ешь с хлебом! Что за привычка есть без хлеба?

Маме не нужно выходить в кухню, она прекрасно знает свою дочь. Так считает мама. Ничего не знает мама. Так считает Катя.

Антошка захныкал, мама катает взад-вперёд деревянную кроватку, но Антоша не думает засыпать, раз десять подряд он выбрасывает на пол свою пустышку. Мама терпеливо подбирает пустышку, споласкивает в розовой водичке, суёт в круглый Антошкин рот. Папа задерживается.

— Что ты слоняешься? Уроки все сделала?

— Да.

Катя видит, что мама осунулась, она не высыпается. Подойти, пожалеть её, прижаться щекой к маминой спине. Катя почти чувствует, как защекочет щёку мамина шерстяная кофточка. Но тут мама говорит:

— Покачай Антошку, я постираю.

— Схожу в булочную, а то закроется, — отвечает Катя.

Идёт Катя по улице — походка плавная, гордый взгляд.

Королевы не киснут, высоко держат голову. На то они и королевы.

Кажется, Денис бегает около гаражей. А кто с ним? Васюнин, что ли? Или Серый? Присмотрелась — чужие мальчишки. Катают снежный ком, снег сегодня липкий, хорошая получится снежная баба.

Катя гордо проходит мимо, шапка сдвинута набок, она сняла шарф, ветер обдувает голую шею. Небо тёмное, а в нём две звезды, и вон третья. Из чужого окна слышна музыка, играет итальянский ансамбль, у Кати есть такая пластинка, только давно не слушала — не хочется.

Медленно идёт по улице самая счастливая девочка из всего четвёртого «Б» и даже из всей продлёнки. Отщипывает по привычке кусочки хлеба, думает о чём-то важном.

На другой день Катя Звездочётова стоит, как обычно, окружённая подругами. И они посмеиваются, шепчутся, ищут, кого бы задеть. И тут как раз входит Женя Соловьёва. Замолкли девчонки. Но всего на секунду, вот Сима шепчет громко:

— Подумаешь, пришла. Цаца.

Женя отворачивается. Она садится на своё место у окна — наплевать на их смех, на перешёптывания, на все их штучки. Если задрать нос и не позволять себе смотреть в их сторону, то они увидят — ей наплевать.

Катя Звездочётова нарочно громко рассказывает о чём-то своей свите, свита внимает, с готовностью смеётся Люда Обручева, качает головой Сима: «Какая наша Катя остроумная! Чудо!»

Катя краем глаза следит за Женей Соловьёвой. Вот Женя достала из портфеля книгу, раскрыла. Читает человек, ему хорошо, что никто не пристаёт. Такой у Жени вид. Ей хорошо. Но Катя понимает — это обман. Не может быть хорошо тому, с кем никто не разговаривает, кому никто не улыбается, кем никто не интересуется.

А Кате неспокойно, нерадостно. Как будто Женя одержала победу. В чём? Неизвестно. Вот она, эта Соловьёва, сидит одна, Катя этого хотела. Почему же ей, Кате Звездочётовой, хочется уважать Соловьёву? И в самой глубине души прячется одно желание — если бы Женя захотела с ней дружить… Нет, она не захочет. Но тогда получается, что не Катя решает? Не Катя всех главнее? Глупости какие. Ну её, эту Женю Соловьёву. Она сидит в одиночестве, а у Кати вон сколько подруг.

— Кать, Катя, — тормошит Нина Грохотова, — ну рассказывай! Что было дальше-то?

Катя смотрит в Симино веснушчатое лицо, безбровое, добродушное лицо преданной подруги. Подруги? Боится она Катю Звездочётову, вот и преклоняется. А эта не боится. Читает спокойно.

— Читает, — шепчут девчонки на весь класс.

— Читательница нашлась.

— Ставит из себя.

А Сима своё:

— Кать, Кать, ну рассказывай.

Хотя, честно говоря, Симе не так уж интересно, что расскажет Катя, этот телевизионный спектакль Сима и сама вчера смотрела. Просто Сима старается угодить. И остальных вовсе не так уж возмущает независимая Женя Соловьёва — они просто привыкли подпевать Кате Звездочётовой. И Кате вдруг открывается истина: нет у неё подруг. Одни подпевалы. Как же тогда быть?

Катя впервые в жизни не знала, как поступить. Трудные вопросы обступили её со всех сторон. Она будет много думать и найдёт ответы, но они тоже могут оказаться непростыми, так чаще всего бывает. Правда, это Катя Звездочётова, королева продлёнки, поймёт позднее.

Но уже сегодня она была немного не такой, как всегда. И девочки заметили её растерянность. Смущённую Катю Звездочётову они видели, пожалуй, впервые. Мальчишки, впрочем, тоже слегка удивились, хотя виду не подали. Как всегда перед звонком, они метались, толкались, шумели. И при этом ухитрялись всё видеть, эти любопытные люди — мальчишки.

Все видели, как Звездочётова вдруг отодвинула от себя Симу, потом отвела в сторону руку Нины Грохотовой, которая пыталась снять с Катиного плеча невидимую пушинку.

— Ну что вы топчетесь около меня? Другого места, что ли, нет?

Девчонки разбрелись по своим партам. Они не знали, что это — каприз? Прихоть королевы? Нет, не похоже.

Катя Звездочётова становилась другой. А какой? И — почему? Этого она и сама не знала.

Вадим Васюнин и Денис залезли на крышу гаража. Они там прыгают и распевают пиратскую песню — весело прыгать на крыше, вот они и распевают. А старуха, по прозвищу Шапокляк, тут как тут — сидит с другой бабкой на скамейке не так далеко от гаражей.

Шапокляк не любит всего этого, во всё всегда вмешивается эта активная старушка, потому и прозвище своё заработала — все, даже взрослые, зовут её Шапокляк, как озорную старуху из мультфильма «Крокодил Гена».

Мальчишки скачут на гараже, а старуха Шапокляк громко говорит:

— Интересно получается — чужой гараж, чужая крыша, а они — пожалуйста, пляски с песнями. Молодёжь теперь грамотная, но несуразная. Я зятю говорю: почини соковыжималку, а он третий месяц от меня отматывается и не чинит.

— Акселерация, — ни к селу ни к городу, — отвечает другая старуха.

Они поднимают свои старые лица и осуждающе качают головами.

Вадиму нравится, что их назвали молодёжью: молодёжь — это не дети. Он молчит. А Денис не смолчал:

— А чего? Мы залезли, мы и слезем!

Но не успокаивается Шапокляк:

— Зачем? К чему это?

— Парашют у нас, вот к чему! — весело кричит Денис. — Мы сами его сделали, потому что умелые руки!