Смотреть на это Жене очень интересно. Как удаётся Ларисе подносить маленькую щёточку, намазанную чёрной тушью, к самым глазам и при этом не моргать? Сила воли, вот что это такое.

Потом Лариса уходит в подсобку пить чай.

— Вы тоже к Верочке, оказывается, — говорит Круглая Морковке, — все любят Верочку. Знаете что? Может, вы меня пропустите вперёд? Я в перерыв забежала.

— Я вас отлично знаю, — отвечает Морковка. — Вы же в нашей «Кулинарии» работаете, я у вас недавно торт «Штефания» купила за пять с чем-то. Очень вкусный торт, моему зятю понравился.

Морковка симпатичная, она, наверное, пропустит Круглую. Женя тоже вспомнила эту продавщицу — сколько раз покупала у неё кекс для себя, эклер для Аньки. Женя с Анькой любят есть тут же, в «Кулинарии». Жёлтенький круглый кексик, изредка попадаются изюминки.

Хорошо, наверное, работать в таком отделе, вокруг столько вкусного. Можно на обед есть торт, на ужин кекс или венгерскую ватрушку.

— Сладкого не люблю, — вдруг говорит круглая, как будто отвечает Жене, — мучного в рот не беру, всё ем без хлеба, даже селёдку. Сахар в чай не кладу, а почему-то полнею.

— Конституция такая, — мирно отвечает Морковка, — всё зависит от конституции.

Женя понимает, что Морковка уступит очередь Кругленькой.

— Спортом надо заниматься, — высказывает своё мнение Верочка, — и никакой полноты не будет. Я вот ем и мучное и сладкое, а не полнею.

Женя отворачивается, мама сказала это в расчёте не только на Круглую, но и на свою дочь Женю, которая вчера пропустила гимнастику. Мама не любит терять времени впустую: раз Женя пришла к ней на работу, надо и тут Женю воспитывать.

Вдруг в парикмахерскую вбегает девочка, Женя широко раскрывает глаза — ух ты! Короткие, до колен, бархатные брючки. Майка с попугайчиками. Модная сумка слегка покачивается на длинном ремешке. Женя заворожённо смотрит на девочку. Такие брюки называются «бермуды», такая майка называется «олимпийка», сумка тоже как-то называется — Женя забыла, надо будет спросить у Нины Грохотовой, Нина знает, она самая модная на продлёнке. У Нины австрийские туфли и «дипломат» из Англии. Но эта девочка была потрясающей, она шла, как танцевала. Повертелась посреди зала, чтобы все успели её разглядеть. Потом спросила:

— Можно сделать причёску под Аллу Пугачёву?

Длинные прямые блестящие волосы лежали у девочки на плечах.

— Химию? — спросила Лариса, выходя из подсобки и дожёвывая бутерброд; она снова была в своих фирменных очках, — А чего ж? Садись, кресло свободно, сделаем под Аллу — низкая чёлочка, мелкая завивочка.

Вдруг Женина мама говорит сердито:

— Никаких тебе Пугачёвых! Иди домой и не выдумывай! Нашлась «звезда эстрады»!

Лариса снимает очки:

— Вера, ты что? Чего ты, Вера? Химия же, план же.

Женя понимает: химическая завивка, которую просит роскошная девочка, дорого стоит, Лариса сразу выполнит дневной план.

— Мала она, — говорит Вера, — строит из себя. Не терплю, когда из себя строят. Они скоро в десять лет начнут химию делать.

— Мне пятнадцать! — Девочка подбоченилась, отставила ногу, качнула сумкой — чем не звезда эстрады? (Женя замерла — что будет?) — Я имею право. А вы не имеете права! В другую парикмахерскую пойду, всё равно сделаю!

— Вот и ступай! — Вера сердито щёлкает ножницами, ёжится в её кресле продавщица пирожных. Из-за тугих щёк поблёскивают её глазки.

Лариса тряпочкой смахивает что-то с кресла.

— Да ладно тебе, Вера. Не будь такой принципиальной. Её голова, в конце-то концов, чего ты завелась?

Ларисе хочется выполнить план, кто не выполняет план, тому премию не дают, а премия каждому нужна.

— Садись, Пугачёва. Веру не бойся.

Девочка, победно топая каблучками, идёт к Ларисе. Но тут происходит что-то неожиданное. Девочка останавливается, лепечет совсем другим голосом:

— В другой раз… Завтра или послезавтра. Опаздываю, — и боком, боком к двери.

…На пороге появилась женщина. Из большой сумки торчал кочан капусты. Она щурилась от яркого света. Женя даже не сразу узнала эту женщину, хотя была с ней очень хорошо знакома.

— Здравствуйте, добрый вечер, — сказала женщина негромко.

«Звезда эстрады» хотела прошмыгнуть мимо неё, но им было трудно разойтись в дверях. И «звезда» затопталась, приседая, скромно сложив ручки на животе, прикрывая попугаев на своей майке.

— Здрасьте, Марь Юрьна. А я домой уроки делать. Так много задали, ужас просто, Марь Юрьна.

— Приветствую тебя, Лукошкина. — Учительница весело смотрит на взъерошенную Лукошкину. — На улице слышен твой голос. Что происходит? Неужели мои ученицы могут скандалить в парикмахерской?

Женя сидит затаившись. В животе холодок, какой бывает в цирке — только бы не сорвался воздушный гимнаст! Только бы тигр не слопал дрессировщика! Да нет, ни в цирке, ни в театре — нигде не увидишь такого представления.

— А я, Марь Юрьна, пришла, мимо шла, зашла. Подстричься покороче. Скромнее будет, правда же, Марь Юрьна?

Смеётся учительница. Или Жене кажется? Смотрит Мария Юрьевна на Лукошкину эту несчастную. Надо же быть такой невезучей — развоеваться в парикмахерской и тут же напороться на преподавательницу немецкого языка из своей же школы! Эх, Лукошкина, Лукошкина! Жене жалко Лукошкину.

Женя хорошо знает Марию Юрьевну — она ведёт у них продлёнку и преподаёт немецкий. Мария Юрьевна — человек насмешливый, её трудно обмануть, Марию Юрьевну.

— А зачем тебе, Лукошкина, скромнее? Ты у нас девица модная, эффектная. Тебе длинные волосы к лицу, пышные, естественные.

— Правда? Вы не советуете стричь? — У Лукошкиной невинный взгляд. Она не дурочка, эта Лукошкина. — Тогда я не буду менять причёску. А то мама меня замучила: подстригись скромнее, патлы распустила. Я ей скажу, что вы не советуете. Пойду, Марь Юрьна. До свидания.

— Всего хорошего. Учи немецкий, Лукошкина, завтра спрошу.

Лариса летит в подсобку, оттуда слышен её хохот.

— Над чем смеётся девушка? — спрашивает учительница.

— Да она там по телефону разговаривает, жених Валера всегда её смешит, — отвечает Женина мама.

«Мама не скажет Марь Юрьне про Лукошкину, сама Лукошкиной врежет, а учительнице не скажет, — думает Женя. — До чего мама хорошая!»

— Смешит Валера Ларису, — повторяет мама.

— Всю дорогу, — мрачно подтверждает тётя Зоя.

Женя пискнула из своего уголка:

— Здрасьте, Марь Юрьна!

— Здравствуй, Женя. К маме прибежала?

— Я уроки сделала, — смутилась Женя.

— Не сомневаюсь. Ты вообще молодчина.

Мама гордо оглядела всех: видите, какая у меня дочь Женя? Учительница и то её хвалит.

А Женя знает: с тех пор как у них дома сложности, Мария Юрьевна ни разу не ругала Женю, только хвалит. Хотя учится Женя средне, и раньше ей доставалось от Марии Юрьевны. Она считает, что средне — это плохо. «Человек не должен быть троечником ни в чём», — часто говорит Мария Юрьевна.

— Вера Григорьевна, — обращается Мария Юрьевна к Жениной маме, — покрасите меня? Так не хочется быть седой пожилой дамой.

Учительница сняла берет — действительно, седая. А Женя не замечала никогда. Мария Юрьевна казалась ей молодой. Из-за весёлой улыбки, из-за энергичного характера, может быть. Или из-за того, что сама Мария Юрьевна не соглашается считать себя старой.

— Конечно, сейчас, Мария Юрьевна, — отвечает Женина мама, достригая оранжевый шалашик Морковки.

— Я посижу, Вера Григорьевна.

Учительница садится рядом с Женей. И правильно: нечего ей сидеть у двери, пусть не учительницы там сидят. Но сегодня вообще нет очереди — до праздников далеко, в парикмахерской это всегда чувствуется.

Жене нравится сидеть рядом с учительницей в парикмахерской. Ей приятно, что Мария Юрьевна называет маму по имени-отчеству.

— А ты, Женя, иди домой, — говорит мама, — и не забудь в шесть забрать Аню из сада. Не люблю, когда она остаётся последней.