Обе дамы удивленно взглянули друг на друга.

— У вас красивое лицо, — сказала мадам Больё, рассматривая Эмму, — однако для занятия, на которое вы претендуете, нужно нечто большее. Необходима и безупречная фигура.

Эмма кивнула.

— Я знаю, мэм. У меня она есть. Во всяком случае, мистер Ромни находил мою фигуру совершенной.

— Ромни? — вскрикнули обе дамы. — Художник Ромни?

— Он хочет писать мой портрет и предложил мне по пять фунтов за сеанс.

На лице миссис Кейн мелькнуло недоверие.

— Вы говорите так, будто это пустяки. Почему же вы тогда не пойдете к нему?

— Мистер Ромни тоже в отъезде.

Дама посмотрела на нее укоризненно.

— Это неправда! Я разговаривала с ним всего три недели тому назад.

— Вполне возможно, мэм, — тон Эммы был спокоен. — Однако десять дней тому назад он рисовал меня у залива Ди близ Хадна. А когда я сейчас была в доме мисс Келли, швейцар сказал мне, что она с мистером Ромни уехала в Париж. Мисс Келли тоже была там, когда он меня рисовал. Она пригласила меня на должность компаньонки и записала мне свой адрес.

Она вынула листок, вырванный из альбома Ромни, и протянула его дамам. Миссис Кейн внимательно его осмотрела.

— Это почерк мисс Келли, — сказала она наконец. — Я хорошо его знаю. Через мои руки прошло уже немало ее записок к небезызвестному джентльмену.

Эмма улыбнулась.

— Записки к Джентльмену Георгу? К толстячку?

Миссис Кейн была поражена.

— Вы знаете? — Она повернулась к мадам Больё. — Мне кажется, девочка говорит правду. Не можете ли вы ей помочь, моя дорогая?

Мадам Больё пожала плечами.

— Сейчас мертвый сезон. К осени — может быть.

— Когда мисс Келли вернется, девочке помощь уже не понадобится. — Она задумчиво и с сомнением смотрела на Эмму. — Пожалуй, я и сама могла бы вам помочь… Но вот проклятый этот Лондон — никак не заглянешь человеку в душу. Я не знаю, учились ли вы чему-нибудь и к чему вы вообще способны.

Эмма сжала губы.

— Я понимаю ваши сомнения, мэм. На вашем месте я тоже тысячу раз подумала бы. Однако я никогда никого не обманываю.

И она рассказала обо всем: о том, что вышла из простонародья; о недолгой учебе в школе миссис Баркер; о своем бегстве из Хадна. Она ничего не скрыла и не приукрасила.

Миссис Кейн внимательно слушала; Эмме казалось, что ее острый взгляд проникает в самую глубину души собеседницы.

— А ваша мать? Одобрила она ваши планы?

— Я ее не спрашивала, — ответила Эмма откровенно. — Она так запугана всеми своими несчастьями, что не согласилась бы со мной. Я написала ей, что еду в Лондон, чтобы поступить на место к мисс Келли. Так что пока она будет спокойна.

— А потом?

— Она всегда будет получать от меня одни лишь хорошие вести.

— А если вас постигнет неудача?

— Тогда и подавно.

— Вы, видно, очень любите свою мать, дитя мое, — сказала миссис Кейн тепло и обратилась к мадам Больё. — Не проверить ли нам, дорогая, был ли мистер Ромни прав, назвав эту маленькую храбрую девочку совершеннейшей красавицей? Нельзя ли ей один раз надеть костюм с витрины?

Мадам Больё сделала продавщице знак принести платье.

— Охотно, миссис Кейн, если вы этого хотите. Но, к сожалению, я не смогу предложить мисс Лайен место.

Миссис Кейн улыбнулась.

— Посмотрим.

Платье принесли, Эмма переоделась, и обе дамы долго разглядывали ее.

— Наверно, все-таки можно будет устроить так, чтобы вы у меня остались, — сказала наконец мадам Больё. — Я уволю одну из моих продавщиц и предоставлю ее место вам.

Эмма вспыхнула.

— Извините, мэм, вы очень любезны, но мне не хотелось бы лишать кого-то места…

Миссис Кейн, довольная, кивнула ей.

— Ваши правила делают вам честь, дитя мое. И они укрепляют меня в намерении предложить вам другой выход. Мистер Кейн, мой муж, — один из лучших ювелиров Лондона. Наш магазин находится в нескольких шагах отсюда, и его клиенты — леди и джентльмены, принадлежащие к высшей аристократии. Не хотите ли вы поступить к нам, чтобы встречать клиентов? Это можно устроить немедленно, а со временем вам, конечно, будет нетрудно усвоить то, что необходимо для работы продавщицы. В этом вам, разумеется, помогут, а об условиях мы договоримся.

Какое-то мгновение Эмма стояла оглушенная выпавшей ей удачей.

— Как вы добры, мэм! — воскликнула она и наклонилась, чтобы поцеловать руку миссис Кейн. — Я приложу все силы, чтобы вам никогда не пришлось раскаяться в своей доброте.

С тонкой улыбкой миссис Кейн ответила:

— Не надо преувеличивать, детка. Если бы вы были уродливы, я не смогла бы вам помочь. Наши покупатели любят смотреть на красивые лица, и мы, купцы, вынуждены с этим считаться. Так что мое предложение не совсем бескорыстно. Ну, как, можем мы сразу же пойти, чтобы договориться обо всем с мистером Кейном? Или у вас есть еще другие дела?

— Никаких, мэм, никаких! Я ведь никого здесь, в Лондоне, не знаю. Ах, если бы только мистер Кейн одобрил ваше предложение!

Старая дама снова улыбнулась.

— Мистер Кейн всегда одобряет мои предложения. Но что вы делаете? Я ведь вам сказала, что у нас бывают люди из высшего света. Вы должны быть всегда элегантны. Так что оставайтесь в этом платье, мы сочтемся при случае. А мадам Больё придется дать нам еще кое-какие мелочи в дополнение к вашему туалету: белье, обувь и все необходимое. Мистер Кейн должен сразу убедиться, что я сделала удачное приобретение.

* * *

Раздеваясь вечером в мансарде дома мистера Кейна, которая отныне стала ее жилищем, она долго рассматривала в зеркале свое отражение и удовлетворенно улыбалась.

Первый день в Лондоне. Первый шаг на ее новом пути к счастью.

Она тщательно сложила старую одежду. Когда-нибудь, когда она превратится в леди, ее грубое крестьянское платье станет свидетельством ее триумфа.

Но лицо Эммы помрачнело, гневно сверкнули ее глаза и скрипнули зубы, когда она вынула из кошелька бумажку и, развернув ее, достала одну-единственную монету. С помощью гвоздя она с трудом проделала в серебре дырочку и повесила монету на шнурке себе на шею. Шиллинг Джейн Миддлтон.

* * *

Неделя за неделей текла спокойная жизнь в доме ювелира. В большом зале на первом этаже Эмма встречала покупателей и предлагала им драгоценности этого прославленного магазина. Ее пальцы перебирали сокровища, собранные здесь со всего света, ее глаза впитывали блеск камней, который, казалось, заполнял разноцветными огнями полумрак зала.

Светлые, как вода, алмазы из Бразилии и Индии сверкали рядом с небесно-голубой персидской бирюзою и лиловыми аметистами с Урала. Желтые топазы из Саксонии, кроваво-красные рубины из Бирмы, синие, как васильки, сапфиры с Гималаев состязались с темно-зелеными изумрудами из Колумбии и индийскими золотисто-красными сердоликами. Ультрамариновая ляпис-лазурь из Афганистана и с Байкала вспыхивала золотыми искрами.

Теперь она знала все камни, это волшебство сияния и красок. Торговля собрала их здесь со всех концов земли, чтобы украсить жен тех нескольких тысяч знатных господ, которые вознеслись над миллионами, над толпой. Она научилась оценивать по достоинству каждый камень, так что мистер Кейн, опытнейший ювелир, нередко недоумевал, откуда у этой простой девушки из народа такое чувство подлинно прекрасного. А ее вела врожденная любовь к прекрасному, усиленная стремлением во что бы то ни стало добиться знатности и богатства.

В ней вспыхнуло страстное желание иметь эти сокровища. Когда ей приходилось продать камень необычной окраски и особого блеска, ею овладевал приступ болезненного гнева. Будто у нее отнимали ее собственное достояние, будто лишь она одна имела право на эти королевские сокровища, и ей казалось, что ее грабят, даже когда их просто разглядывали.

Но ни разу не возникло у нее искушения присвоить хоть один из этих камней, которые она так страстно желала иметь. С тайной усмешкой следила она за мерами предосторожности, которые принимал мистер Кейн против своих продавщиц. Что касается ее, то он мог бы все оставить незапертым. Ради камешка она не стала бы рисковать своим будущим.