Оставшись одна, Эмма пошла в спальню. Дверь в коридор она не заперла, а только притворила. Зато широко распахнула дверь на балкон, так что в комнату ворвался мягкий воздух позднего вечера. Она медленно переоделась на ночь, прислушиваясь к каждому шороху.

Джульетта ждала своего Ромео…

Она вспомнила вечер у мисс Келли. Тогда она с презрением отвергла юного, цветущего принца. А теперь она ждала рыцаря Гамильтона. Старика, который скрывал свои морщины под слоем пудры и румян, дрожание рук — под деланной живостью.

Вдруг она прислушалась… Стук колес экипажа прорезал ночную тишину и умолк перед виллой. Тихо отворились ворота, кто-то скользнул по коридору, рука нащупала дверь, она поддалась…

Эмма лежала поперек кровати. Как бы сраженная внезапно овладевшим ею сном. В правой руке был еще гребень, которым она расчесывала свои распущенные волосы. Левая небрежно лежала на ночной сорочке, слегка сдвинув ее своей тяжестью. Яркий свет свечи падал на обнаженные ступни, опиравшиеся на банкетку. Над ними сверкали белизной щиколотки.

Сэр Уильям стоял недвижимо посреди комнаты, уставившись на спящую широко открытыми глазами. Он уже хотел было броситься на нее. Но остановился вдруг, на цыпочках прокрался обратно к двери и закрыл задвижку. Ручка тихо звякнула. Эмма перевернулась, ее нога толкнула банкетку, которая с шумом опрокинулась на пол. Эмма села на кровати, словно она только что проснулась, гребень выпал из ее руки. Сонными глазами она обвела комнату, и тут ее глаза встретили взгляд сэра Уильяма… Издав громкий крик, она, как бы защищаясь от него, вытянула руки, через открытую дверь выскочила на балкон и взобралась на широкие мраморные перила балюстрады.

— Оставайтесь там, где вы стоите! — выкрикнула она, задыхаясь. — Если вы приблизитесь хоть на один шаг, я брошусь вниз!

Он схватил светильник и поднял его. Свет падал прямо на его лицо. Оно было бледным воплощением ужаса, на лбу блестели капельки пота, рот, не дыша, был открыт.

— Но, мисс Эмма, я умоляю вас, — с трудов бормотал он, — я не знал, что вы спите! Дверь была открыта, а так как я хотел поговорить с вами… Бога ради, сойдите с перил! Вдруг какой-то камень расшатался!

— Ну и что с того? Вы думаете, я дорожу остатком моей жизни?

— О, столько красоты и очарования…

Губы его дрожали, он не мог продолжать. Эмма подумала немного.

— Хорошо, ваше сиятельство, я сделаю то, что вы приказали! — сказала она холодно, впервые, с тех пор как познакомилась с ним, называя его титул. — Но поставьте сначала светильник обратно на стол. Потом сядьте на стул в комнате у стены и оставайтесь там, пока я не разрешу вам встать. В противном случае я буду считать, что ваше сиятельство угрожает мне, и брошусь вниз!

Он с болью взглянул на нее.

— Угрожаю? Я, ваш лучший друг!

— Ах, нет? Тогда вашему сиятельству не составит ни малейшего труда выполнить мое желание!

Он молча поставил светильник на стол, пошел к противоположной стене комнаты и сел на стул. Он выглядел необыкновенно комичным в этой жалкой позе, в расшитом золотом фраке и с сияющей орденской звездой на груди. Она медленно спустилась с перил балюстрады. Но осторожности ради осталась на пороге балкона.

— Прошу, ваше сиятельство. Чем обязана я чести вашего посещения?

— Почему вы вдруг стали называть меня сиятельством? Вы что, издеваетесь надо мной?

Она холодно пожала плечами:

— Ни в малейшей степени! Но после последнего письма вашего племянника наши прежние отношения прекращаются.

— Прекращаются? — повторил он взволнованно. — Я не понимаю. Что написал вам Гревилл?

— Он дал мне дружеский совет стать метрессой вашего сиятельства. Неужели вы и впрямь этого не знаете?

Его лицо побагровело.

— Я действительно люблю вас, мисс Эмма. Но я не предпринял ничего, чтобы разлучить вас с Гревиллом. Он предложил мне это сам. Разве я мог отказаться? Как раз потому, что я люблю вас, я пошел на это!

— Пошли на сделку! На позорную сделку!

— Не судите Гревилла слишком строго, мисс Эмма! Он понял, что в его стесненном положении он не сможет продолжать отношения с вами, и думал позаботиться о вас…

Она презрительно засмеялась:

— Обо мне? Разве у его кредиторов вы поручились за мои долги? Разве меня сделали вы наследницей вашего состояния? Обо мне, обо мне… Из заботы обо мне ищет он сейчас богатую жену? Ибо он занимается именно этим, не правда ли?

— Как младший сын…

— Да, да, мне известна эта мораль семьи! Кто же счастливица? Опять какая-нибудь Миддлтон?

Он удивленно поднял глаза.

— Откуда вам это известно? Ну да, младшая дочь лорда…

— Маленькая Генриетта? Пусть берет его себе! Будем надеяться, что на этот раз что-то у них выйдет. Ведь нельзя допустить, чтобы благопорядочность Миддлтонов вымерла, когда леди Джейн подавится своим высокомерием.

И она опять засмеялась. Когда она лежала в его объятиях, когда она в священном содрогании отдавала ему свою душу, этот человек высчитывал, как извлечь как можно больше денег из ее любви. Ее охватило невыразимое отвращение, оно дало ей спокойствие и равнодушие.

— Теперь я знаю все! — сказала она, выпрямляясь. — Я благодарю вас за то, что вы просветили меня, ваше сиятельство. Теперь вы можете встать и идти!

Он неуверенно посмотрел на нее:

— Но… я надеялся… я хотел бы вам что-то сказать…

Дрожащим голосом он попросил ее остаться с ним в Неаполе. Она сделает его несчастным, если будет настаивать на своем решении уехать. Она прикинулась удивленной и возмущенной. Уехать? Откуда он взял это? Она ведь никому ничего об этом не говорила! Он послал соглядатаев наблюдать за ней? Приставил к ней шпионов, как к какой-нибудь преступнице? А ей скрывать нечего. И не для чего лгать. Пусть он так и знает! У нее был свой план, и она собирается осуществить его. Со следующим французским кораблем она покидает Неаполь, чтобы поискать работу во Франции. Как только она что-то заработает, она вышлет деньги матери на дорогу. Она очень надеется, что до тех пор сэр Уильям немного позаботится о ней. Мать была бы ему очень признательна, если бы он дал ей небольшую должность в посольстве. Он ведь убедился еще в Эдгвар Роу, что она превосходная хозяйка и способна справиться с самым большим, самым сложным хозяйством. Эмма сказала это между прочим, как будто это только что пришло ей в голову, а потом продолжала. Она покидает Неаполь, так как не может здесь жить. Что такого она сделала, что с ней смеют так обращаться? Она чересчур любила человека, которого считала порядочным. Теперь за это ее презирают, оскорбляют, ею пренебрегают. А в Неаполе предрассудков даже больше, чем в чопорной Англии. В Эдгвар Роу с ней общались друзья и родные Гревилла и их жены и дочери. Здесь же ее избегали, как обесчещенную. Только некоторые мужчины осмеливались говорить с ней, а дамы намеренно игнорировали ее. Ее считали двусмысленной особой и только потому, что ее прятали здесь, в Позилиппо. Как будто сэр Уильям стыдился ее. Но кто может уличить ее хоть в одном-едином ложном шаге? Она вела себя безупречно, опасаясь любого сомнительного поступка. Она не хочет упрекать в этом сэра Уильяма, понимая, что он стремился предоставить ей укромное убежище, где она могла бы прийти в себя от потрясения, связанного с утратой Гревилла. Но это произвело дурное впечатление, которое ничем невозможно стереть. Нет, она не может остаться! Под гнетом этих незаслуженных оскорблений она погибнет.

Ее глаза пылали, все ее черты выражали непреклонную решимость. Он согласился, что, возможно, поставил ее в рискованное положение, но только по недомыслию, никак не из желания причинить ей зло. Но есть одна возможность исправить нанесенный урон. Если бы Эмма официально вернулась в посольство встреченная там честь по чести, ее репутация была бы восстановлена. Только нужно сделать это на каком-то законном основании, чтобы она имела на это право. Сейчас хозяйство ведет еще племянница сэра Уильяма, мисс Дикинсон, но сэр Уильям лишит ее этой должности и отошлет ее с приличной компенсацией обратно в Англию. А ее место займут Эмма и ее мать. Миссис Кадоган управляла бы хозяйством, а Эмма руководила бы организацией приемов. Тогда никто не осмелится даже косо взглянуть на нее. Устроит ее такое решение? Останется она на таких условиях?