Голос сержанта вывел ее из тяжелой задумчивости.

– В задней стене нет ни окон, ни дверей, – доложил он. – Железные ворота затворены, но не заперты; хотя ключ и заржавел, однако легко поворачивается в замке. Войти туда можно лишь через железные ворота.

Не видя в темноте Эрона, Маргарита ясно слышала его голос, звучавший глухо и показавшийся ей немного странным. Неожиданная опасность, боязнь неудачи, надежда на отмщение, видимо, несколько охладили его пыл.

– Возьмите с собой шесть человек, сержант, – произнес он, – и отправляйтесь в замок к гражданину Шовелену. Лошадей можете оставить там, где он советовал, и дойти до замка пешком. Вы со своими солдатами скоро справитесь с горстью ночных бродяг: вы хорошо вооружены, а они – нет. Скажите гражданину Шовелену, что я позабочусь о пленных. На англичанина я надену оковы и запру его в часовне, приставив к нему пять человек под командой вашего капрала. С остальными конвойными я отправлюсь в Креси, откуда немедленно вышлю подкрепление, хотя не думаю, что в нем будет надобность. Если даже на замок нападут, то гражданину Шовелену нетрудно будет продержаться в нем до утра. Если скажете ему, что оба заложника, которых я возьму с собой, будут расстреляны на гауптвахте в Креси, и что если он нигде не найдет Капета, то пусть захватит в часовне англичанина и привезет его в Креси. Там я буду ожидать его, чтобы вместе вернуться в Париж. Повторите все, что я сказал.

Ответ сержанта показал, что распоряжения Эрона были поняты, как следует.

– Верно, – сказал Эрон, когда сержант умолк. – А теперь в дорогу! Да! Прикажите вашим людям спешиться и увести с собой лошадей из одной кареты; пусть поставят их вместе с вашими; мне они больше не понадобятся, а мне некого оставлять сторожить их здесь. Скажите мне, когда будете готовы. Помните, что первое условие – тишина!

– Хорошо! – последовал ответ. – Пришлите теперь мне с капралом двоих людей, чтобы надеть оковы на англичанина, а четверо пусть сторожат другую карету.

Наконец маленький отряд удалился, и Маргарите показалось, что с ним исчезла последняя надежда на спасение. Самая отчаянная самозащита ни к чему не привела бы; оставалось лишь покориться. Но Маргарита жаждала теперь одного: быть в последние минуты возле любимого мужа. Завтра она спокойнее взглянет в лицо смерти, если ей еще хоть раз удастся увидеть глаза, в которых выражалась готовность на благородное самопожертвование, которые горели такой страстной любовью к ней. Она попробовала открыть дверцу кареты, но ее держали снаружи и чей-то голос грубо приказал Маргарите сидеть смирно. Высунувшись в окно кареты, она, присмотревшись, различила в темноте стоявшую неподалеку другую карету и услышала все еще сдержанный голос Эрона и воркотню его людей.

– Кажется, пленник-то без сознания, – сказал кто-то.

– Так вытащите его из кареты, – коротко приказал Эрон, – а вы, – обратился он к другим, – ступайте открыть ворота часовни.

Маргарита увидела темные силуэты двоих мужчин, с трудом вынувших из кареты тяжелое, неподвижное тело человека, бывшего, очевидно, без сознания; затем они, спотыкаясь, понесли его к часовне. Больше Маргарита не могла ничего различить.

– Он без сознания! – долетело до ее слуха.

– Да оставьте его там. Он никуда не уйдет. Заприте ворота!

– Арман, ступай к нему! – в отчаянии крикнула Маргарита, мгновенно утратив всякое хладнокровие. – Пойдем к нему, Арман! Ради Бога, возьми меня с собой!

– Заставьте женщину молчать! – ясно прозвучал в ночной тиши голос Эрона. – Наденьте поскорее кандалы на обоих!

Пока Маргарита тщетно напрягала последние силы, чтобы присоединиться к мужу, ее брату удалось вырваться из рук схватившего его солдата и добежать до ворот часовни, не обращая внимания на сыпавшиеся на него со всех сторон удары. Застывшими пальцами он стал отыскивать невидимый замок, как вдруг сильный удар здорового кулака Эрона сшиб его с ног, но Арман все еще не уступал, с безумием отчаяния цепляясь за решетку. Пока он пробивался к часовне, один из солдат нанес ему удар саблей по голове, но Арман не замечал крови, лившейся из раны, думая лишь о том, чтобы добраться до Перси, живого или мертвого.

– Черт бы побрал его! – ругался Эрон. – Да укротите же этого сумасшедшего!

Получив еще один сильнейший удар, Арман упал на землю, не выпуская из рук решетки. Чьи-то сильные руки заставили его разжать онемевшие пальцы; затем он почувствовал, как его подняли с земли и втолкнули в карету. Маргарита услышала, как он застонал, но не могла помочь ему сесть поудобнее, так как один из солдат только что надел кандалы на ее нежные руки. Дверца кареты снова захлопнулась.

– Смотрите, не выпускайте арестованных из кареты! За это вы ответите жизнью! – приказал Эрон и спросил: – Все в порядке?

– Да, гражданин. Только арестант стонет.

– Пусть его стонет!

– Что делать с пустой каретой, гражданин? Лошадей увели.

– Оставьте ее стоять на том же месте. Завтра она понадобится гражданину Шовелену.

– Арман, – шепнула Маргарита, – ты видел Перси?

– Было очень темно, – слабым голосом ответил Сен-Жюст, – но я видел его за решеткой, куда его положили. Он стонал. О Боже мой! Боже мой!

– Тише, дорогой мой! – остановила его сестра. – Мы ничего больше не можем сделать, только умереть так, как он жил: мужественно, со спокойной улыбкой – в его память.

– Номер тридцать пятый ранен, гражданин, – сказал один из солдат.

– Будь проклят дурак, от которого ему досталось! – спокойно ответили ему. – Оставьте его здесь с караулом… Сколько вас еще осталось? – прибавил тот же голос через несколько минут.

– Только двое, гражданин, кроме раненого, да тех, что будут со мной караулить часовню.

– Мне двоих довольно, а пятеро окажутся нелишними у дверей часовни, – сказал Эрон со своим обычным жестким смехом. – Ну, пусть один сядет в карету, а другой поведет лошадей под уздцы. А вы, капрал Кассар, помните, что вы и ваши люди ответите французскому народу жизнью за англичанина.

Вслед за тем дверца кареты открылась, и солдат уселся против Маргариты и Армана, между тем как Эрон вскарабкался на ко́злы. Маргарите было слышно, как он ворчал, собирая вожжи.

Карета двинулась, мягко покачиваясь на рессорах. Маргарита почувствовала, как Арман тяжело прислонился к ее плечу.

– Тебе больно, милый? – нежно спросила она.

Не получив ответа, она подумала, что брат потерял сознание, и даже обрадовалась этому: в таком состоянии ему легче будет перенести утомительный переезд. Вскоре дорога сделалась ровнее, и карета стала быстрее продвигаться вперед.

Теперь Маргарита лишена была возможности выглянуть в окно, так как при каждом ее движении кандалы впивались в ее нежные руки. В лесу царила мертвая тишина; ветер стих; дикие животные и ночные птицы умолкли. Карета мерно покачивалась на рессорах, унося Маргариту все дальше и дальше от человека, беспомощно лежавшего за решеткой маленькой часовни.

Придя в сознание, Арман продолжал сидеть, прижавшись к сестре, и это тесное единение было теперь их единственной отрадой. Обоим казалось, что они едут уже целую вечность. Один раз карета остановилась, и грубый голос Эрона приказал солдату, который вел лошадей, сесть к нему на ко́злы. Вскоре после этого в ночной тишине раздался душераздирающий крик, и тотчас вслед за этим карета поехала быстрее. Маргарите показалось, что тот же крик, постепенно слабея, повторился еще несколько раз и затем замер в отдалении.

Сидевший в карете солдат также, по-видимому, услышал крик; по крайней мере он быстро вскочил, словно очнувшись ото сна, и, высунувшись в окно, спросил Эрона:

– Вы слышали крик, гражданин?

Вместо ответа его обругали и грубо приказали не спускать глаз с арестантов, вместо того чтобы высовываться из кареты.

– А вы слышали крик? – спросил солдат Маргариту.

– Слышала. Что бы это могло быть? – прошептала она.

– Мне кажется, опасно так быстро ехать в темноте, – робко заметил солдат. – Кажется, мы уже выезжаем из леса; на обратном пути дорога кажется короче.