Было приказано остановиться. Кто-то велел Сен-Жюсту спешиться. Когда он покорно повиновался, его провели к одиноко стоявшему кирпичному зданию, обнесенному низкой стеной, за которой простиралась невозделанная земля, представлявшая собою комья грязи. Дойдя до двери дома, Арман наткнулся на Шовелена. Тот сделал ему знак следовать за ним. Из узкого коридора против входной двери несся запах горячего кофе. Шовелен отворил дверь в комнату налево. Здесь также пахло горячим кофе, и в памяти Армана запах кофе с тех пор всегда вызывал воспоминание о доме на улице Сент-Анн, когда в окна порывисто бил снег с дождем, а сам он стоял посреди комнаты, застывший от холода. На столе был приготовлен горячий кофе, которым Шовелен принялся угощать Сен-Жюста, уверяя его, что от кофе ему станет лучше. Сделав шага два вперед, Арман увидел, что на одной из стоявших вдоль стен скамеек сидела его сестра Маргарита. Увидев брата, она бросилась к нему, но Шовелен остановил ее словами:

– Подождите немного, гражданка!

Она снова опустилась на скамью; при этом Арман заметил, какие у нее были холодные, равнодушные глаза, словно в ее душе умерло всякое чувство.

– Надеюсь, что вы не очень страдали от холода, леди Блейкни, – вежливо осведомился Шовелен. – Мы не хотели заставлять вас так долго ждать здесь, но при отъезде часто бывают неизбежные задержки.

Маргарита ничего не ответила ему. Между тем Арман заставил себя проглотить горячего кофе и немного согрелся.

– Постарайся выпить кофе, – сказал он по-английски, – тебе это будет полезно.

– Благодарю, милый, – ответила Маргарита, – я уже пила. Мне не холодно.

В эту минуту дверь в комнату широко распахнулась, и на пороге появился Эрон.

– Вы, кажется, намерены целый день провести в этой дыре? – грубо спросил он.

Арман, внимательно следивший за сестрой, заметил, как она вздрогнула при появлении негодяя.

– Одну минуту, гражданин Эрон, – вежливо произнес Шовелен. – Кофе так бодрит! Узник с вами?

– Там, – ответил Эрон, кивнув в сторону соседней комнаты.

– В таком случае вы, может быть, не откажетесь пригласить его сюда, гражданин, чтобы я мог объяснить ему ваши взаимоотношения в будущем.

Проворчав что-то сквозь зубы, Эрон пошел за Блейкни.

– Нет, сержант, – ворчливо сказал он кому-то, находившемуся в соседней комнате, – вас не надо, нужен только арестант.

Через минуту в дверях показался Блейкни со связанными за спиной руками. Держался он прямо, хотя это, по-видимому, стоило ему большого труда. При виде Сен-Жюста в его газах сверкнули какие-то искорки. Заметив присутствие жены, он побледнел, но, почувствовав на себе взгляд Шовелена, плотно сжал губы. Однако самый проницательный, враждебно настроенный наблюдатель не мог бы заметить тот мимолетный взгляд, которым обменялись муж и жена; это был неуловимый магический ток, понятный только им обоим. Маргарита сделала вид, что прячет в косынку письмо, а потом медленно закрыла глаза, словно желая дать ему понять, что прочла его письмо и исполнила бы его просьбу, если бы не вмешалась неумолимая судьба. И Перси взглядом ответил ей, что понял ее немое объяснение.

Ни Шовелен, ни Эрон ничего этого не видели, вполне удовлетворенные тем, что не допустили никаких сношений между узником и его женой.

– Вы, несомненно, удивились, сэр Перси, увидев здесь свою супругу, – заговорил Шовелен. – Вместе с гражданином Сен-Жюстом она будет сопровождать нас до самого конца нашего путешествия. Никому из нас неизвестно то место, куда вы нас ведете; гражданин Эрон и я вполне в ваших руках; может быть, вы ведете нас прямо к смерти или к такому месту, где вам легко будет ускользнуть от нас. Поэтому вы не должны удивляться, что мы прияли некоторые меры предосторожности против неожиданной засады или против одной из тех смелых попыток к освобождению, за которые Рыцарь Алого Первоцвета пользуется заслуженной славой.

Блейкни молчал. Хорошо изучив Шовелена, он, увидев Маргариту, тотчас догадался, что его смертельный враг еще раз хочет поставить успехи своей интриги в зависимость от ее жизни.

– Гражданин Эрон спешит, – продолжал Шовелен после некоторого молчания, – и я буду краток. Леди Блейкни и гражданин Сен-Жюст пойдут с нами в качестве заложников. При малейшем намеке, даже при простом подозрении, что вы обманываете нас, ваш друг и ваша жена будут немедленно расстреляны у вас на глазах.

За стенами дома уныло шумел ветер, пригибая к земле чахлые деревья; в окна стучал дождь, но в комнате царило мертвое молчание. Чувствовалось, что каждый из этих троих мужчин, тесно связанных судьбою, готов поставить все на карту удовлетворения бушевавшей в груди страсти, будь то любовь или ненависть.

Первым прервал молчание Эрон.

– Ну, чего же мы еще ждем? – воскликнул он, сопровождая свои слова грубым ругательством. – Узник знает теперь наши условия, и мы можем ехать.

– Одну минуту, – возразил Шовелен, спокойные манеры которого представляли полную противоположность грубому обращению Эрона. – Вы хорошо усвоили все условия нашего совместного дальнейшего путешествия, сэр Перси? – обратился он к Блейкни.

– Нашего путешествия? – медленно произнес тот. – Значит, вы уверены, что я согласен на ваши условия и готов ехать с вами дальше?

– Если вы откажетесь ехать дальше, – с диким бешенством закричал Эрон, – я сейчас же собственными руками задушу эту женщину!

Во взгляде, брошенном на него Блейкни, знавшие его люди прочли бы страстное желание убить негодяя, но он сдержался, взглядом умоляя Маргариту простить, что ей приходится присутствовать при такой тяжелой сцене.

– Значит, вы не оставляете мне выбора, – спокойно произнес Блейкни, обращаясь к Эрону. – В таком случае вы действительно правы: нам здесь нечего ожидать.

Лил дождь. Между деревьями завывал ветер, обдавая холодными брызгами лица всадников, ехавших с опущенными головами. Мокрые поводья скользили у них из рук; лошади вздрагивали и мотали головами, когда в уши им попадала вода.

Уже три дня продолжалось это невыносимое однообразие, прерываемое лишь остановками на постоялых дворах да переменой конвойных. Стук копыт заглушался шумом колес двух экипажей, каждый из которых был запряжен парой сильных лошадей, сменяемых при каждой остановке. На ко́злах карет сидело по солдату, наблюдавшему, чтобы между экипажами и конвоем оставалось известное расстояние.

Вечером на второй день пути с путниками произошло маленькое приключение. Собираясь сесть в карету после остановки близ Амьена, Блейкни, вследствие слабости некрепко державшийся на ногах, почти упал на Эрона, и последний, невольно потеряв равновесие в скользкой грязи, ударился о подножку, порезав себе висок. С этой минуты ему пришлось носить на лбу повязку, что не придало ему красоты, но окончательно испортило настроение. Ему хотелось все время ругаться, драться и сокращать остановки, но Шовелен не допускал этого, заботясь, чтобы солдаты хорошо отдохнули и были сытно накормлены.

Все это Маргарита видела, как в движущейся драматической панораме, равнодушно ожидая, когда опустится занавес по окончании последнего акта трагедии, и чувствуя себя не в состоянии пальцем шевельнуть, чтобы отсрочить неизбежную страшную катастрофу. На улице Сент-Анн ее попросили пересесть в другую наемную карету, которая следовала за первой на расстоянии около пятидесяти метров и была также окружена вооруженными всадниками. Шовелен и Арман ехали вместе с ней.

Два раза в день весь кортеж останавливался, и брат с сестрой под конвоем проходили на скромный постоялый двор, где их ожидал незатейливый обед и где душный воздух всегда был полон запахом лука и старого сыра. Большею частью им предоставлялась вся комната, но за дверью стояли солдаты на часах; и Маргарита с Арманом добросовестно старались есть все поданные кушанья, чтобы не ослабеть к концу дороги. Первую ночь они провели в Боне, следующую – в Аббевиле, где к их услугам оказалось довольно чистое помещение в самом городе, но часовые не отходили от их дверей, так что, в сущности, они никогда не оставались наедине.