Испуганная Бэлом поспешно повиновалась. Действительно, нельзя было терять ни минуты – снаружи в третий раз послышалось грозное:
– Именем народа, откройте!
– Начинайте поскорее что-нибудь декламировать. Какое-нибудь любовное объяснение! – быстро шепнула Жанна Сен-Жюсту, не поднимая его с колен. – Какое вы знаете?
Арман подумал, что она от страха помешалась.
– Мадемуазель… – начал он, стараясь ее успокоить.
– Слушайте и делайте, что я скажу! – с полным самообладанием промолвила она. – Тетя Мари послушала меня. Согласны вы последовать ее примеру?
– Готов даже умереть! – с живостью воскликнул Арман.
– Тогда начинайте скорее декламировать! – умоляла Жанна. – Неужели вы не знаете никакого монолога наизусть? Или объяснение Родриго с Хименой? Если не это, так что-нибудь другое! – быстро проговорила она. – Только скорее! Каждая минута дорога!
Это была правда: из передней уже слышно было, как грубый голос спрашивал, где гражданка Ланж.
– У себя, в будуаре, – ответила тетя Мари, под влиянием страха отлично разыгравшая свою роль. – Вот уж не вовремя-то! – ворчала она. – Ведь сегодня у меня хлеб печется!
– Придумайте же скорее! – с отчаянием прошептала Жанна, в смертельном страхе сжимая руку Сен-Жюста. – Ради спасения нашей жизни… Арман!
В первый раз в эту страшную минуту она назвала Сен-Жюста по имени. Словно по вдохновению свыше, он сразу понял, чего она требовала, и в тот момент, как дверь будуара широко распахнулась, он, все еще стоя на коленях, прижал руку к сердцу, а другую подняв к небу, громко продекламировал из «Сида» несколько строк.
– Нет, нет, милый кузен, – с недовольной гримасой проговорила хорошенькая артистка, – это никуда не годится! Вы не должны так подчеркивать конец каждой строки…
Эрон (это он так порывисто распахнул дверь) в недоумении остановился на пороге. Он рассчитывал найти здесь одного из приверженцев неутомимого Рыцаря Алого Первоцвета, а вместо этого увидел молодого человека, который хотя и стоял на коленях перед гражданкой Ланж, но, по-видимому, был далек от восхищения ею и хладнокровно цитировал стихи.
– Что это значит? – грубо спросил Эрон.
Ланж невольно вскрикнула от неожиданности.
– Как, сам гражданин Эрон? – воскликнули она, кокетливо разыгрывая смущение. – Отчего же тетя Мари не доложила о вас? Это большое упущение с ее стороны! Впрочем, сегодня она занята – она собиралась печь хлеб, и я не решаюсь сделать ей замечание. Садитесь, пожалуйста, гражданин Эрон! А вас, кузен, – весело обратилась она к Сен-Жюсту, – прошу не стоять больше в таком глупом положении!
Некоторую лихорадочность в движениях и легкий румянец на щеках можно было свободно объяснить боязнью перед таким неожиданным посещением. Эрон настолько растерялся, найдя совершенно не то, что ожидал, что молча смотрел на молодую хозяйку, продолжавшую болтать как ни в чем не бывало.
– Кузен, – произнесла Жанна, обращаясь к Арману, поднявшемуся наконец с колен, – это гражданин Эрон, о котором я вам говорила. А это – мой кузен Бэлом, только что приехавший из провинции, – обратилась она к Эрону. – Он играл в Орлеане главные роли в трагедиях Корнеля; однако, боюсь, парижская публика окажется не такой снисходительной, как орлеанская. Но отчего у вас такой мрачный вид, гражданин? – вдруг спросила она, понизив голос и словно лишь теперь поняв, что Эрон мог прийти вовсе не в качестве почитателя ее таланта. – Я ведь думала, вы пришли поздравить меня с моим вчерашним успехом. Я видела вас вчера в театре, хотя вы и не захотели потом прийти ко мне. Посмотрите на эти цветы! Были такие овации! – Жанна указала на многочисленные букеты в вазах. – Гражданин Дантон сам поднес мне букет фиалок, а Сантерр – нарциссы. А вот этот лавровый венок – не правда ли, хорош? – я получила от самого гражданина Робеспьера!
Непринужденность юной артистки совсем сбила Эрона с толку: он был уверен, что де Батц говорил ему про англичанина; всем известно, что приверженцы Рыцаря Алого Первоцвета – англичане с рыжими волосами и огромными, выдающимися вперед зубами, а здесь…
Арман, которому грозная опасность придала находчивости, расхаживал взад и вперед по комнате, продолжая декламировать отрывки из «Сида».
– Нет, нет, – с нетерпением перебила его Ланж, – нельзя так говорить.
Притом она так забавно передразнила его неловкие жесты и неправильные ударения, что сам Эрон не мог удержаться от смеха.
– Так это – кузен из Орлеана? – спросил он, так резко бросаясь в кресло, что оно заскрипело под ним.
– Да, настоящий простофиля! – насмешливо ответила Жанна. – А теперь, гражданин Эрон, вы должны выпить с нами чашечку кофе. Гектор, – обратилась она к Сен-Жюсту, – спуститесь с облаков и попросите тетю Мари поторопиться с кофе.
Кажется, в первый раз Эрона приглашали остаться и выпить чашечку кофе вместе с жертвой. Хотя он и убедился, что кузен Ланж – с головы до ног чистокровный француз, однако если бы он получил донос от кого-нибудь другого, то все-таки отнесся бы к этому кузену с сильным подозрением; но сам де Батц не возбуждал в нем никакого доверия, и теперь у него вдруг мелькнула мысль, что барон нарочно послал его по ложному следу, чтобы самому безопаснее добраться до башни Тампль. Эрон уже видел, как де Батц, завладев ключами от тюрьмы и пользуясь беспечностью стражи, проникает всюду, не встречая нигде препятствий. В настоящую минуту он даже забыл свою теорию о том, что человек, посаженный в тюрьму, всегда безопаснее человека, оставленного на свободе, и, вскочив с кресла, собрался уходить, помня, что было раз и навсегда условлено считать актеров чуждыми политике, следовательно – людьми безопасными.
Упрекнув его за короткий визит, Жанна с намерением упомянула о маленьком дофине, рассчитывая, что это напоминание побудит Эрона поспешить в Тампль.
– Вчера, гражданин, – кокетливо сказала она, – я была крайне польщена тем, что вы забыли даже на время о маленьком Капете, чтобы присутствовать на дебюте Селимены.
– Забыть его! – повторил Эрон, с трудом подавив ругательство. – Я никогда не забываю об этом отродье! Да и теперь должен спешить к нему: уж чересчур много кошек точат зубы на мою мышку. До свидания, гражданка! Знаю, что должен был бы принести вам цветов, но у меня столько дел!.. Я совсем измучен!
– Я вам верю, – серьезно ответила Жанна. – Но все-таки приходите сегодня вечером в театр. Я играю Камиллу; это – одна из моих лучших ролей.
– Да-да, я приду… может быть… Очень буду рад вас видеть. А где остановился ваш кузен? – неожиданно спросил он.
– У меня, – не задумываясь, смело ответила Жанна.
– Хорошо! Скажите ему, чтобы завтра утром пришел в Консьержери[4] за охранным свидетельством. Этого требует новый закон. Вам также следует обзавестись таким свидетельством.
– Прекрасно! Завтра мы с Гектором вместе придем в Консьержери; может, и тетя Мари придет. Вы не пошлете нас к тетушке гильотине? – беспечно проговорила Жанна. – Вам ведь не найти другой такой Камиллы… да и такой прекрасной Селимены! – Продолжая весело щебетать, Жанна проводила гостя до самой двери. – Вы – настоящий аристо, гражданин! – воскликнула она, с прекрасно разыгранным восхищением указывая на двух стражников, ожидавших Эрона в передней. – Я горжусь, что у моих дверей столько граждан. Смотрите же, приходите сегодня вечером смотреть Камиллу и не забудьте заглянуть в фойе, дверь которого будет всегда для вас гостеприимно открыта.
Ланж сделала Эрону шаловливый реверанс, и он ушел в сопровождении своих телохранителей.
Заперев за ним дверь, Жанна стояла, прислушиваясь, пока их шаги не раздались уже во дворе. Тогда она с облегчением вздохнула и медленно направилась в будуар, только тут почувствовав, чего ей стоило выдержать всю эту сцену. За сильным нервным напряжением последовала неизбежная реакция; Жанна, шатаясь, с трудом добралась до своей комнаты и упала в кресло. В ту же минуту Арман, очутившись перед ней на коленях, сжал ее в объятиях.
